Генри Адамс - Демократия. Вашингтон, округ Колумбия. Демократия

• Название: Демократия. Вашингтон, округ Колумбия. Демократия
• Автор: Генри Адамс
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Политика
• Год: 1989
• ISBN: 5-01-001577

В сборнике «Демократия» представлены романы американских писателей Генри Адамса, Гора Видала и Джоан Дидион, объединенных общностью темы и авторского отношения к изображаемым явлениям. «Демократия» Г. Адамса (1880) стоит у истоков жанра «политического романа» в литературе США, тему падения политических нравов продолжают романы современных писателей «Вашингтон, округ Колумбия» Г. Видала (1967) и «Демократия» (1984) Дж. Дидион, где дается обстоятельный анализ американских «коридоров власти».

Рекомендуется широкому кругу читателей.

---

— Потому что я поставил бы себя в дурацкое положение, — отвечал Рэтклиф, польщенный при мысли, что миссис Ли как бы ставит его на один уровень с Вашингтоном. На самом деле она спрашивала, почему такое поведение невозможно в наши дни, и этим маленьким сдвигом Рэтклиф в своем тщеславии выдавал себя с головой.

— Мистер Рэтклиф хочет сказать, — комментировал Каррингтон, — что Вашингтон был слишком порядочен для нашего времени.

Эта реплика была брошена им с явной целью уязвить Рэтклифа и, разумеется, достигла цели: миссис Ли, повернувшись к Каррингтону, произнесла не без горечи:

— Что же, среди всех наших общественных деятелей он был единственный честный человек?

— О нет! — радостно заверил ее Каррингтон. — Нам, несомненно, повезло еще на одного, а может, даже на двух.

— Если бы остальные наши президенты были такими, как он, — сказал Гор, — на нашей короткой истории значилось бы меньше безобразных пятен.

Привычка Каррингтона доводить дискуссию до самой горячей точки окончательно вывела Рэтклифа из себя. Последнее замечание виргинца он принял на собственный счет и был уверен, что тот умышленно его оскорбил.

— Общественные деятели, — гневно возразил он, — не могут нынче рядиться в старинное платье Вашингтона. Будь он президентом сейчас, ему пришлось бы научиться нашим методам, иначе его провалили бы на следующих выборах. Только глупцы и теоретики воображают, что современным обществом можно управлять в белых перчатках и держась от него на известном расстоянии. Надо быть частью его! И если добро не может служить нашей цели, приходится использовать зло, иначе противники выгонят нас с наших мест взашей. И при Вашингтоне все было так же, как сейчас и как будет всегда.

— Полно, полно, — сказал лорд Скай, опасавшийся, что дело дойдет до открытой ссоры. — Ваша беседа балансирует на грани выдачи государственной тайны, а я — лицо, аккредитованное при правительстве. Не хотите ли, господа, прогуляться и осмотреть окрестности.

Во время прогулки по затейливому саду лорд Данбег из чувства естественной симпатии, которое заронила в его сердце мисс Сорви, шел с нею рядом. Но ум его продолжал переваривать полученные только что впечатления, а мысли витали в эмпиреях, и отсутствие должного внимания со стороны именитого гостя раздражало юную леди. Она дала несколько пояснений относительно цветов; она придумала несколько несуществующих видов, наградив их звонкими именами; она поинтересовалась, известны ли они в Ирландии, но ответы лорда Данбега были крайне невразумительны, и Виктория сочла свое дело проигранным.

— А вот и старинные солнечные часы. У вас, в Ирландии, есть солнечные часы?

— Да, разумеется! Что? Солнечные часы? О да! Честное слово! В Ирландии солнечные часы встречаются чуть не на каждом шагу.

— Вот как! Приятно слышать. Но у вас они, верно, служат только для украшения. А здесь дело обстоит иначе. Взгляните на эти часы! Они у нас все такие же! Наше нещадное солнце не для солнечных часов: они недолговечны. Мой дядя — у него плантация на Лонг-Бранч — сменил уже пятые за десять лет.

— Странно! Право, мисс Сорви, никак не пойму: как могут испортиться солнечные часы!

— Странно? Что же тут странного? Как же вы не понимаете? Часы набираются солнечной энергии и перестают отбрасывать тень. Ну совсем, как я: я так чудесно провожу свой досуг, что у меня нет времени чувствовать себя несчастной. Вы читали «Берлингтонский следопыт»?

— Нет, что-то не припоминаю. По-моему, нет. Это что — американский роман в выпусках? — запинаясь, произнес Данбег, который с трудом поспевал за своей спутницей в ее бешеных бросках туда-сюда.

— Вовсе нет! — отвечала Виктория. — Впрочем, боюсь, вам такое чтение будет не по зубам. Так что и не пытайтесь.

— А вы часто его читаете, мисс Сорви?

— Я? Каждую свободную минуту! Я вовсе не такой мотылек, каким кажусь. Но мне такое чтение дается без труда. Я владею нужным языком.

К этому моменту Данбег уже окончательно очнулся, и мисс Сорви, довольная своими успехами, позволила себе перевести беседу в более рациональное русло, пока легкая тень зарождающегося чувства не замаячила на их пути.

Однако тут разбредшимся по саду вашингтонским гостям пришлось собраться вновь: на пароходике ударили в колокол, призывая пассажиров на борт, и вскоре они потянулись по тропинке к берегу и заняли свои прежние места. Пароходик двинулся в обратный путь, и миссис Ли не отрывала взгляда от солнечного склона с мирным жилищем наверху, пока оно не скрылось из глаз, и чем дольше смотрела, тем больше испытывала недовольство собой. Неужели Виктория права, и она уже не способна жить в чистом воздухе? Неужели ей действительно необходимо дышать густыми испарениями большого города? Неужели она, сама того не зная, уже впитала грязь окружающей ее жизни? Или прав Рэтклиф, равно принимающий и добро и зло, являющийся частью своего времени, поскольку он в нем живет? Почему, с горечью спрашивала она себя, все, чего коснулся Вашингтон, он очистил от скверны, вплоть до ассоциаций, связанных с его домом? И почему все, чего касаемся мы, кажется оскверненным? Почему, глядя на Маунт-Вернон, я чувствую себя нечистой? Не лучше ли — вопреки тому, что говорит мистер Рэтклиф, — оставаться ребенком и желать того, чего нет и не будет на свете?

Тут к ней подбежала дочурка миссис Бейкер и, увидев зонтик, стала им играть.

— Откуда у вас такая подружка? — спросил Рэтклиф.

Миссис Ли как-то не вполне уверенно отвечала, что это дочь вот той хорошенькой блондинки в черном, по фамилии, кажется, Бейкер.

— Бейкер? — переспросил Рэтклиф.

— Да, Бейкер. Миссис Сэм Бейкер — так по крайней мере отрекомендовал ее Каррингтон. Она — его клиентка, сказал он.

Рэтклиф и сам вскоре увидел, что Каррингтон подошел к упомянутой даме и не отходил от нее весь остаток пути. Рэтклиф почти не сводил с этой пары глаз; он впал в задумчивость, все больше и больше углубляясь в свои мысли, по мере того как пароходик приближался к Вашингтону.

Каррингтон же, напротив, был в превосходном расположении духа. Он полагал, что на редкость удачно разыграл свои карты. Даже мисс Сорви соизволила признать за ним обаяние. Она объявила себя нравственным alter ego[24] Марты Вашингтон и в серьезном тоне принялась обсуждать вопрос, кто из двух джентльменов — Каррингтон или Данбег — больше подойдет ей в качестве генерала Вашингтона.

— Мистер Каррингтон был бы в этой роли идеален, — верещала она. — Но, ах, такое блаженство быть Мартой Вашингтон и вдобавок графиней!

ГЛАВА VII

Когда в тот вечер сенатор Рэтклиф возвратился домой, его, как он и предполагал, ожидало избранное общество друзей и поклонников, которые с полудня коротали время, ругая его на все корки в самых сильных выражениях, какие только подсказывал им опыт и рождало нетерпение. Со своей стороны сенатор, дай он волю собственным чувствам, тут же выпроводил бы их всех до единого и запер за ними дверь. Вряд ли одно из крепких слов, которыми сыпали его гости, могло сравниться по силе и выразительности с теми, какие он мысленно цедил сквозь зубы, выражая свое отношение к их непреходящим интересам.

Трудно было бы найти общество, менее отвечавшее его нынешнему расположению духа, чем то, которое собралось у него в кабинете. Садясь за письменный стол, он испустил неслышный страдальческий стон. Десятки искателей должностей осаждали его дома — людей, чьи патриотические подвиги на последних выборах громко требовали признания у благодарной страны. Они являлись к сенатору с прошениями, домогаясь, чтобы он скрепил их своей подписью и проследил за продвижением. В кабинете Рэтклифа постоянно толклись несколько членов конгресса и сенаторов, в глазах которых он если и имел право на существование, то исключительно как неустанный борец за их подопечных; господа законодатели почитывали газеты или коротали время, дымя кто трубкой, кто сигарой, и изредка, со значительными паузами, отпускали плоские замечания с таким видом, словно не их избиратели, а сами они крайне тяготились атмосферой, окружавшей их правительство, величайшее из всех, какие есть под солнцем. Наведывались сюда и корреспонденты, жаждавшие поделиться добытыми новостями в обмен на намек или догадку, выпорхнувшую из уст сенатора, и, опустившись в кресло возле его стола, таинственно с ним шушукались.

Рэтклиф привык работать в такой обстановке часами, механически исполняя свои обязанности — подписывал бумаги, которые не читал, отвечал на реплики, которые не слышал, — и все это не отрывая головы от стола, как человек, целиком поглощенный делами. Таким путем он спасался от любопытствующих и болтливых. Отговорка занятостью служила ему завесой, за которой он скрывался от мира. За этой завесой, отгородившись от суеты вокруг, он раскидывал мыслями, одновременно слыша то, что говорилось, но ничего или почти ничего не говоря сам. Его сторонники уважали эту замкнутость и оставляли его в покое. Он был их пророк и имел право на уединение. Он был их вожак, и, пока он восседал, уйдя в себя и изредка цедя слово-другое, его «потрепанный шлейф» располагался в различных позах вокруг, и лишь иногда то один, то другой что-то произносил или пускал словцо позабористее. А в минуты полного молчания они поддерживали себя газетами и табаком.