Том Холт - Александр у края света

• Название: Александр у края света
• Автор: Том Холт
• Издательство: Little, Brown Book Group
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2000
• ISBN: 0349113157

История двух человек, чьи пути соприкоснулись лишь вскользь, и эта встреча навсегда изменила жизнь обоих. История, которая в неожиданном ракурсе представляет того, кто стал Александром Великим.

---

Ну так вот — мы импортировали рабов-варваров, а именно скифов, поскольку им легко дается наш язык, они хорошо владеют луком — поэтому в Афинах их называли просто «лучники» — а из-за совершенно чуждых взглядов на богатство и счастье их почти невозможно подкупить. Со своим делом они справлялись более или менее неплохо, но несмотря на это — а может быть, именно поэтому — едва ли можно было услышать хоть одно доброе слово о стражниках в частности и скифах в целом, сказанное греком. Признаюсь с гордостью — я не отношусь к тем, кто обращает особое внимание на цвет кожи, глаз или волос других людей, свидетельством чему служит тот факт, что я немедленно сошелся с не вполне греческими македонцами. Но что касается скифов с их ярко выраженными скулами и пронзительными черными глазами — глядя на них, не могу сдержать содрогания; шестьдесят лет прошло, но голос с задворок ума кричит — беги, лучники идут.

И как будто всего этого было недостаточно, в самый последний момент я назначил своего друга Тирсения главным переговорщиком.

— Разумеется, я говорю на их языке, — сказал он в ответ на мой вопрос. — Не слишком бегло, конечно, — добавил он. — В смысле, на слух не скажешь, что я урожденный скиф, но как правило, я изъясняюсь вполне понятно.

Как выяснилось, на местном диалекте он мог произнести примерно пять фраз: «Где мы?», «В какой стороне море?» и тому подобное. В сложившейся ситуации никого смысла в этих вопросах не было, поскольку ответа мы понять не могли.

Вышло, однако, так, что это не имело никакого значения. Главный представитель скифов прекрасно говорил по-гречески.

— Благодаря, — сообщил он мне, — двадцати годам, проведенных в Афинах в качестве лучника, за которые я сумел скопить достаточно, чтобы купить себе свободу и вернуться домой.

Затем он замолчал и уставился на меня долгим взглядом, а эскортирующие его торжественно выглядящие воины многозначительно коснулись тетив своих луков. Мне до сих пор крайне неприятно вспоминать этот его взгляд: съесть тебя сейчас или оставить на попозже?

— Я тебя знаю, — сказал он. — Дар памяти: помню все лица, какие видел.

Разумеется, я обалдел.

— Откуда ты можешь меня знать? — ответил я. — Мы только встретились.

Он покачал головой.

— Всякое лицо, которое я видел хоть раз, — продолжал он, коснувшись лба — надежно хранится где-то здесь. Да и то, — добавил он неприязненно, — тебя бы я запомнил в любом случае.

Я посмотрел на него повнимательнее; хотя его лицо по-прежнему ничего мне не говорило, я заметил сломанный нос и отсутствие передних зубов. Воспоминание вырвалось на поверхность.

— Ох, — сказал я.

(Это было очень давно. Я был молод и еще не привык пить неразведенное вино на голодный желудок. В общем, я даже был не при чем, я всего лишь тащился вместе со всей честной компанией куда-то, но вышло так, что попался как раз я. А, хочешь услышать всю эту историю? Нет, ну ладно. Как я и сказал, это случилось, когда я едва вышел из подросткового возраста. Когда пьянка закончилась, мы некоторое время кружили по улицам, распевая песни и уничтожая незначительные произведения искусства, как это принято в том возрасте, и в какой-то момент оказались у дома некой девушки, к которой один из нас был неравнодушен. Мы, конечно, принялись исполнять серенады, как того требовала традиция; когда лучники явились, чтобы расшугать нас, мы оказали им легкое сопротивление, просто чтобы доказать, что мы, свободнорожденные афиняне, не позволим всяким иностранным рабам так с нами обращаться... Ну и один из нас, о котором я не могу припомнить ровно ничего, вырвался вперед и отоварил одного из лучников прямо по лицу рукой какой-то статуи, которая попалась нам на пути чуть раньше. Раздался громкий хруст, хлынула кровь, и лучник рухнул лицом вниз; мы решили, что он убит. Тут мои собратья-гуляки сообразили, что к чему, и ударились бежать. Но что касается меня, то это был первый раз, когда я столкнулся с настоящей, отталкивающей жестокостью, и я застыл на месте — факел в одной руке, посох в другой — и как зачарованный смотрел на кровь, прокладывающую множество дорожек сквозь уличную пыль.

Один из стражников сказал мне положить факел и посох на землю — им было запрещено прикасаться к гражданину, если он первый не применит к ним насилия. Я услышал все, что они мне сказали, но ничего не услышал, если ты понимаешь, о чем я говорю. Он повторил свои требования три раза, а потом попытался взять у меня посох. Я был настолько не в себе, что действовал совершенно инстинктивно: я ударил его по лицу — не так крепко, как парень с рукой статуи, но достаточно сильно, чтобы сломать нос и выбить зубы. Он взвыл и исчез в темноте; третий лучник посмотрел на меня, на парня на земле, медленно вытянул лук из налуча, забросил его за ногу, чтобы натянуть, выхватил стрелу из колчана; он совершенно точно собирался меня пристрелить. Что-то было такое в решительных этих движениях, в выражении его глаз, полных страха и настороженности. Я мог читать его мысли так ясно, как будто они были высечены на стене передо мною. К чему рисковать быть покалеченным или убитым, приблизившись ко мне на длину моего посоха, если он может убить меня за десять шагов и выдать это за самооборону, коль скоро никто не видит? Я мог различить его сомнения — как он может объяснить, что его лук оказался натянут? Он решил, что сумеет убедительно это объяснить. Был ли он уверен, что сможет убить меня на месте, не опасаясь, что я проживу достаточно, чтобы обвинить его в хладнокровном убийстве? Он просчитал риски и нашел их приемлемыми, слегка кивнул и начал натягивать лук...

Тут я сообразил, что если я брошу факел, ему не хватит света, чтобы прицелится. Я бросил факел; больше я его не видел. Но другой лучник — тот, которого я ударил посохом…)

— Верно, — сказал он.

Я закусил губу. Больше всего я хотел спросить его — как тот парень? Умер? Тот, которого ударили статуей?

Но не решился.

— Мир тесен, — сказал я вместо этого.

— Очень тесен, — ответил он. — И полон афинян.

В этот момент я очень жалел, что мы не поручили все дело Тирсению — в этом случае мы имели бы возможность удержаться в стадии «Мы пришли с миром».

— Ну ладно, — сказал я. — Мы здесь как представители Филиппа, царя Македонии, от чьего имени я дружески приветствую твой народ. Могу я узнать, уполномочен ли ты говорить от имени своего народа? Если нет, я хочу, чтобы ты доставил это послание тем, кто уполномочен.

Он сопел. Он чрезвычайно демонстративно сопел. Это из-за сломанного носа, предположил я. Сопел и утирал сопли все эти годы...

— Меня зовут Анабруза, — сказал он. — А тебя?

— Эвксен, — ответил я очень тихо.

— Эвзен.

— Эвксен, — поправил я его. — Эпсилон, омикрон, дзета...

— Эвксен. Что ж, занятно. Эвксен и что-нибудь еще, или просто Эвксен? Прости мне мое любопытство, но...

— Эвксен, сын Эвтихида из Паллены в Аттике, — продекламировал я. — Ныне связанный с домом царя Филиппа и уполномоченный действовать от его имени…

Он кивнул.

— Спасибо, — сказал он. — Я понял. Чего хочет твой народ? Торговать?

Я глубоко вдохнул, но не нашелся, что ответить; тут вмешался мой друг Тирсений.

— Разве это не удивительно? — воскликнул он, отпихнув меня. — В смысле, то что вы оказались знакомы. Я Тирсений, сын Мосса, торговый представитель. Так вот, у нас две цели: во-первых, как ты уже предположил, мы хотели бы наладить с вами торговлю — у нас прекрасный выбор качественных товаров, включая некоторое необычные вещи, которые без сомнения вас заинтересуют.

Во-вторых, мы хотели бы обсудить возможность основания постоянного представительства для развития торговой активности в будущем…

Я видел, что терпение скифов утекает, как зерно из прохудившейся сумы.

— Сперва о главном, — сказал я, с силой наступив Тирсению на ногу. — Прости, но я, кажется, пропустил мимо ушей ответ на свой вопрос, уполномочен ли ты...

Он бросил на меня взгляд, который нельзя было назвать враждебным, но веселым дружеским подмигиванием он точно не был.

— Я предводитель деревни, которая лежит за тем холмом, — сказал он, обозначив направление кивком. — Нам нечем вам предложить и мы не нуждаемся в ваших товарах. Может быть, ниже по берегу вас ждет большая удача.

Тирсейний, проклятый клоун, опять влез в разговор.

— Удача — это то, чем для вас является наше появление, — сказал он, скалясь во все зубы, как пантера. — Я уверен, твои люди найдут, чем себя порадовать среди наших товаров, а цены наши гораздо ниже, чем ты воображаешь.

Скиф снова шмыгнул носом. Если бы я был его женой, это постоянное шмыганье свело бы меня с ума.

— Вас тут целая прорва, — сказал он. — Для купцов.

Он уставился мне за спину на Марсамлепта, который высился за мной на манер пирамиды.