Нина Молева - Княгиня Екатерина Дашкова

• Название: Княгиня Екатерина Дашкова
• Автор: Нина Молева
• Издательство: Армада
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1996
• ISBN: 5-7632-0175-2

В книгу вошел новый роман известной писательницы Нины Молевой, посвященный судьбе одной из удивительных женщин русской истории, ближайшей соратницы Екатерины II, княгини Дашковой. Ум этой женщины был столь многогранен и изощрен, что современники без иронии называли ее «Вольтером в юбке». При этом она оставалась очаровательной женщиной, чья неуемная страстная натура искала выхода не только в научных трудах, но и в придворных интригах. За это Екатерина Романовна заплатила годами ссылки, куда, опасаясь возросшего влияния своей фрейлины, отправила ее «неблагодарная» августейшая подруга.

---

После Анны Петровны, упокой Господи ее душу, мой черед настает. Не поостережешься сама, пеняй на себя. Расправа короткой будет. Ой короткой…

— Мавра, кормилицу ко мне позови.

— В людской она, кумушка-матушка, сидит.

— Что ж, места ей другого не нашлось?

— Как не найтись, сама не идет. Опасится.

— Тогда сама к ней пойду. Вернее будет…

— Меня ли, лебедушка, ищешь? О мамке заскучала?

— Как не заскучать, мамушка. Спросить тебя хотела. Пойдем по саду пройдемся.

— А и по саду чего ж не пройтись, лебедушка. Ягодок пощиплешь, развлечешься, развеешься. Смурная ты у нас что-то.

— Твоя правда, мамушка. Смурная… Вспомнить все хочу, как с Вилимом Монсом дело было.

— Ну и надумала. С чего тебе треклятый немец распонадобился?

— Нет, мамушка, это я спрашивать буду, ты — ответ держать. Много знала ведь, того больше видела. И помалкивать умела. А теперь с дочкой-то поделись. Нужно ей. Скажи, власть большую Вилим забрал?

— Да что уж, кто только к нему с поклоном не ходил, кто подарочков дорогих не носил. Граф Головкин Михайла…

— Только он в те поры послом нашим в Берлине был.

— Вот-вот, из Берлину ему парики да наряды королями высылал. Петр Михайлович Бестужев-Рюмин, при чужих не будь сказано, в Митаве башмаки заказывал. Анна Иоанновна сама следила, чтоб сапожник не обузил, колодки великой персоны не перепутал.

— И она туда же!

— А куда, Елизавета Петровна, сама посуди, денешься? Только от твоей матушки она добра и видала. Неужто сук под собой рубить бы стала? Еще князь Андрей Вяземский — так он лошадок Монсу подбирал и растил: очень до них Вилим Иванович охоч был.

— Хороши были кони. Помню.

— Как не помнить — во всем дворе лучшие. Государь Петр Алексеевич, часом, заглядывался.

— А Егор Столетов что при нем делал?

— О Егоре особый толк. Денежек за ним отродясь не водилось. Зато письмишки амурные сочинять умел, стишки складывал.

— Это для матушки, что ли?

— Откуда мне знать, лебедушка. Может, и для покойной государыни. Очень она за них господина Монса хвалила.

— А сказывали, Егор в канцелярии числился. Вместе с Иваном Балакиревым.

— О том тебе лучше знать. Где мне в должностях-то разбираться. Мало ли за какую должность человек деньги получает, по мне главное — кому служит. Да ты, лебедушка, у Воронцова спроси, Михайлы Ларионыча.

— У Михайлы? Да он в службе-то никогда не был. Лет-то ему сколько тогда было?

— Сколько ни сколько, а к Егору Столетову он тогда частенько бывал. Отец его Ларион Гаврилыч сказывал, к письменному делу присматривался. Егор сам его хвалил: слог, мол, преотличнейший. Что ни вели написать, все тотчас и напишет.

— Надо же. А мне и невдомек. Что ж ему наказания-то не вышло?

— Да, Егору тогда ой-ой как досталося. Господину Монсу твой батюшка приказал голову отрубить, приспешникам его — плети да ссылка. Ивану Балакиреву, не спутать бы, батоги да в солдаты, на каторжные работы на три года. Столетову полегше вышло. Били его кнутом в проводку — через строй водили. Больно тогда кричал, себя не помнил. А на каторгу на десять лет. Воронцова никак не вспомнили. Может, по молодости. Скорее — на глаза не попался. Батюшка загодя все семейство в деревню увез. Этот не попадется.

— Матушка, как на престол вступила, всех простила. Недолго маялись. Балакирев, знаю, в Преображенский полк рядовым зачислился — не захотел при дворе быть.

— А Столетов, вишь, к твоему, цесаревниному, двору попросился. Тогда к тебе и Михайла Воронцов пришел. Забыла разве?

— Всего не упомнишь. Столетова и помнить не стоит: как выкликнули нынешнюю императрицу, сразу от меня уволился. А Воронцов остался и братца Романа привел.

— Вот Бог Егора-то и наказал. Он решил к Долгорукову Василию Лукичу прибиться, ан и тот в немилости оказался. Провинился незнамо чем.

— Провинился! Жена его провинилась — неосторожное слово дома обронила. Принц Людовик-Иоганн Гессен Гомбургский, что у них в гостях тогда был, возьми и донеси. От усердия. Пришлось Егору вместе с Долгоруковым в Нерчинск ехать.

— Всего белого света не перехитришь, не выйдет. Лучше одного держаться, как будет, так и будет. Надежней как-то…

…Полдень скоро. Обедать пора; Чего копаются? Знают, Анна Иоанновна ждать не любит. Расстроить хотят. Бенигна опять как ведьма ощерится. Все не так, все не по ней. Кривая. Горбатая. Век Бога бы молить, что мужа схлопотала. Бирон на нее и глядеть не думал. Коли для приличия жениться, так старшей из сестер — Тротте предложение сделал. Хорошо, что Тротта заупрямилась — не захотела супругой фаворита стать. А то Иоганн Эрнестович сердцем бы к ней и прикипел. К Бенигне не прикипишь. Сама вызвалась сестру заменить. Сама условие положила: сколько ей бриллиантов, сколько имений, сколько лошадей и экипажей. Ничего горбунья не упустила. Даже детей от супруга богоданного принесла. Только чести неслыханной не ценит. С ней одной да Иоганном Эрнестовичем императрица что ни день за стол обеденный садится. От племянницы родной отказалась, от Анны свет Леопольдовны, а от Бенигны куда денешься. Да и Иоганн Эрнестович тоже ей волю дает. Шипенья ее змеиного не замечает. Усмехается чуть что: бабы, что с них взять.

И то сказать, один на один совсем видеться перестали. На все у герцога один ответ: дела государственные, отлагательств не терпящие. Вроде и не она императрица — он один всем заправляет. Остерегал ведь граф Остерман, сразу остерегал — не послушалась. Теперь между ними вон какие баталии идут. Может, и к лучшему. Миниху больше верить стала. Вояка. Ему бы только крепости брать, врага на поле брани побеждать, а до возни дворцовой и дела нет. А может, и есть — скрывает старик.

Как это граф Остерман поначалу-то говаривал: членов царской фамилии вокруг вас обременительно много, ваше императорское величество. Было. Да обошлось. Еще из Москвы в Петербург после коронации не переехали, задержаться пришлось: царица Евдокия Федоровна преставилась. Вреда от нее самой никакого. Если когда о престоле да власти мечтала, охолонуть давно успела. Внучек, Петр Алексеевич Младший, к бабке в Новодевичий монастырь ни ногой. Сказывали, один раз побывал — сестрица Наталья Алексеевна заставила. Мала-мала была летами покойница, а умна, ничего не скажешь. Братца в руках держать умела. Сам не замечал, а Долгоруковы враз заметили. Вот царевна в одночасье и прибралась. Во Всехсвятском. У царевны Мелетинской Дарьи Арчиловны ночевать остановилась перед Москвой-то, да за один день и померла. Для всех — корью. Никого при ней не было. Служительница только. Служительницу наградили и из Москвы подале послали. Петру Алексеевичу Младшему и горя мало, а Долгорукие его именем все рты позакрывали. Сошло.

После кончины Натальи царицу Евдокию все забросили. Ко внуку записки слезные посылала. Мол, видеть хочет. Мол, во дворце бы ей побывать, а то и вовсе поселиться. Читал ли их внучек, нет ли, кто знает. Скорее Долгорукие сами убирали. Оно и вышло — одна императрица Анна Иоанновна покойнице почести последние отдала — цесаревне в острастку. Пущай ее родительница императрицей венчана, так ведь при живой первой жене государя. Все равно, выходит, незаконная. Что уж об отродье ее говорить!

Царицы Евдокии Федоровны в канун осеннего равноденствия не стало. А на ее сороковины сестрица Прасковья Иоанновна скончалась. Так уж вышло — без нее в новую столицу ехать. В Москве разное говорили. Что, мол, как это — во цвете лет. Что, мол, в полном здравии. Ну и пусть говорили. Главное — послам объявили о скрытой болезни, что хворала долго, да все скрывалась, никому не признавалась. На том и конец. А сынок ихний с Мамоновым, да Бог с ним: какая у такого без батюшки да матушки судьба! Оно и вышло: из персон царствующей фамилии до Петербурга добрались сестрица Екатерина Иоанновна с дочкой да цесаревна, будь она неладная. Только жизнь, она долгая: неведомо, кто кого переживет…

— Ваше императорское величество, разрешите от имени моего августейшего господина, короля Французского, принести глубочайшие соболезнования по поводу кончины вашей любезнейшей сестры герцогини Екатерины Мекленбургской. Король разделяет вашу скорбь и наложил на свой двор трехдневный траур.

— Спасибо, господин посол. Сочувствие нашего державнейшего брата нам особо дорого, поскольку герцогиня Мекленбургская родительница той, чье потомство взойдет на российский престол, — принцессы Анны Мекленбургской.

— С вашего разрешения, ваше императорское величество, я хотел бы принести королевские кондоленции и принцессе Анне.

От стены, как тень, фаворит отступает. В черном бархате. В орденах. Пальцы бриллиантами усыпаны. Голос злостью звенит:

— Простите, господин посол, это невозможно.

— Но почему же, герцог? Это необходимая дипломатическая формальность, и я обязан отчитаться в ней перед своим сюзереном.