Нина Молева - Княгиня Екатерина Дашкова

• Название: Княгиня Екатерина Дашкова
• Автор: Нина Молева
• Издательство: Армада
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1996
• ISBN: 5-7632-0175-2

В книгу вошел новый роман известной писательницы Нины Молевой, посвященный судьбе одной из удивительных женщин русской истории, ближайшей соратницы Екатерины II, княгини Дашковой. Ум этой женщины был столь многогранен и изощрен, что современники без иронии называли ее «Вольтером в юбке». При этом она оставалась очаровательной женщиной, чья неуемная страстная натура искала выхода не только в научных трудах, но и в придворных интригах. За это Екатерина Романовна заплатила годами ссылки, куда, опасаясь возросшего влияния своей фрейлины, отправила ее «неблагодарная» августейшая подруга.

---

— Да никто и искать не будет.

— Не скажи. Как Шубина забрали, цесаревна-то наша дней десять в беспамятстве валялась. Жалела очень. Оклемалась — в ноги мне кинулась. Ото всего, мол, отрекусь, верни Алексея Яковлича. Ровно не в себе была. Сказывали, заговаривалась даже.

— Думаю, это особенность ее натуры, а не признак силы чувств. Когда покойный государь Петр Алексеевич Младший амурам цесаревны с Александром Бутурлиным конец положить решил, Елизавета Петровна тоже несколько дней в себя прийти не могла. За Бутурлиным в южные степи мчаться собиралась. Она способна чрезмерно увлекаться, и эта страсть обречет на гибель все ее замыслы. Полагаю, любое замужество ее устроило бы больше, чем долгий и тернистый путь к власти, которой она и не способна пользоваться.

— А монастырь здесь при чем?

— Цесаревна всегда была ценимой иностранными претендентами партией. Исчезновение ее за монастырскими стенами наложит нежелательную тень на справедливое и светлое правление императрицы Анны. Осмелюсь напомнить, ваше величество, еще в семьсот двадцать первом году начались переговоры с принцем Шартрским на условии получения им французской короны. Принц скончался в декабре семьсот двадцать третьего, и тут же встал вопрос о браке цесаревны с самим Людовиком Пятнадцатым, благо предназначавшаяся ему невеста — инфанта испанская — была выслана из Франции.

— Ничего не скажешь, дядюшка Петр Алексеевич о дочке пекся, не то что о племяннице: спихнул с рук, и ладно.

— Но, ваше величество, Курляндия в то время имела слишком большое значение для России. К тому же вы в конце концов счастливо и справедливо заняли отеческий престол, а Елизавета Петровна остается всего лишь полунищей принцессой при вашем дворе.

— Вот-вот, и вообще все это при государе дядюшке было.

— Но вспомните, ваше императорское величество, государыня Екатерина Алексеевна пыталась возобновить переговоры с Людовиком Пятнадцатым, однако французский король предпочел дочь принца Валлийского, а когда расстроился и этот союз, — брак с Марией Лещинской. Россия обращалась даже к герцогу Бургундскому, но тот был заинтересован лишь в немецких принцессах.

— Кстати, не твоя ли это была затея, Остерман, цесаревну за ее же племянничка просватать? Расстарался ты тогда, Андрей Иваныч, ой как расстарался.

— Ваше величество!

— То-то и оно, решил деток государя Петра Алексеевича старших да младших одним узлом завязать, чтобы дочкам Иоанна Алексеевича и надежды на престол не осталось. О нас-то, старших, законных, и вспомнить не соизволил? Плохи мы для тебя тогда были!

— Я готов бесконечно виниться перед вашим величеством, но не перед собственной совестью: ведь это лишь внешняя сторона вопроса.

— Да ты что мелешь, Остерман? Нас от престола отрешить — внешняя? Совесть твоя, значит, в порядке? Вон она какова правда-то Остерманова!

— Моя правда, ваше величество, проста и очевидна: цесаревна никогда бы не дала согласия на подобный брак.

— Не тебе судить, Остерман! Короны ради не с такими под венец идут. А из мальчишки, глядишь, и муж бы хороший получился.

— Ваше величество, цесаревна могла из-за Бутурлина сбежать в Александрову слободу и перестать приезжать в Москву, донельзя обозлив императора.

— Еще как сбежала. О родне своей собственной забыла. На отпевание дядюшки родного, Карла Скавронского, не явилась.

— О том и речь. Чем плохи были тогдашние соискатели ее руки? Хотя бы герцог Мориц Саксонский?

— Герцог за меня свататься хотел. За нее — с досады.

— Да, конечно, но ведь цесаревна отвергла его опять-таки ради Бутурлина. И теперь Елизавета Петровна ни на кого не согласится. Сожаления о поручике Шубине давно уступили место интересу к певчему Алексею Разумовскому. Если она будет тешиться тихой семейной жизнью, на ваш двор не ляжет никакого подозрения в деспотизме, а это крайне важно хотя бы в связи с выборами польского короля.

— Если ради Польши… Тебе виднее. Только пусть при дворе нос свой пореже кажет, а лучше в Александровой слободе сидит, благо там, в случае чего, и монастырь под боком.

— Ваше величество, ведь вы с тем и направили к ее двору Разумовского: глупостей не наделает, в случае чего предупредит.

Франция. Париж. Дом кардинала Флёри.

— Монсеньор, депеша от маркиза де Босси.

— Перемены в Москве?

— Императрица устраивает фаворита и его многочисленную курляндскую родню, что вызывает серьезное недовольство при дворе.

— Анна должна была это принимать во внимание. Ее непреклонность с Бироном поистине удивительна, тем более что прочность положения новой монархини достаточно сомнительна.

— Может быть, дело в материнских чувствах?

— Материнских? В отношении кого?

— Сына императрицы от фаворита. Мальчик появился в канун избрания Анны, и многодетная семья фаворита послужила ему лучшим убежищем.

— Супруга фаворита дала свое согласие?

— У нее не было выбора. Теперь императрица Анна проводит первую половину дня, играя с детьми фаворита, и среди них — с собственным сыном. Они даже вместе садятся за стол и вместе обедают: императрица, фаворит с супругой и все дети.

— Не слишком нравственное решение. Но что пишет де Босси?

— Что поведение императрицы и фаворита все больше раздражает дворянство. Курляндцы не пользуются симпатиями русских и почти не завязывают родственных связей с ними. Среди придворных все чаще звучит имя Елизаветы.

— Таково мнение де Босси? Но он слишком недолго в России.

— Лестока, монсеньор. Лестока, который вхож едва ли не во все дома благодаря своему положению лейб-медика. Маркиз уверен, что это идеальная креатура. Он услужлив, приветлив, остроумен и даже иногда добивается улучшения здоровья своих пациентов.

— По милости Божьей, надо полагать.

— Да, его лекарские способности вызывают немало сомнений, зато воспитанность и хорошие манеры устраивают всех — от умирающих до воображающих себя больными.

— Насколько же серьезен возрождающийся интерес к Елизавете?

— Лесток говорит о нем как о почве для будущего дворцового переворота. Единственное серьезное препятствие — нынешний фаворит.

— Любой фаворит может только мечтать о подобной перемене судьбы своей покровительницы.

— Но не Алексей Разумовский. Это один из очень удачных дипломатических ходов графа Остермана.

— Того, который занимается внешней политикой России?

— Да, именно графа Андрея Остермана. По его подсказке императрица Анна из числа привезенных для придворного хора с юга певчих одного, а именно Разумовского, уступила в виде подарка цесаревне. Расчет оказался точным. Лишившаяся своего последнего аманта, поручика Шубина, отрезанная от придворного общества, Елизавета не могла не обратить внимания на красавца певца. Но Разумовскому предварительно и объяснили открывающиеся перед ним возможности, и предупредили о крайней осмотрительности в поступках. Любое подозрение императрицы лишит его места и тех крох, которые ему стали перепадать. Вчерашний пастух из большого полуголодного семейства не мог не прислушаться к совету. Или приказу.

— И оказался своего рода соглядатаем при цесаревне. Неглупо, очень неглупо. А Елизавета не догадывается о его, скажем так, сложном положении?

— Может быть, и не догадывалась, если бы не ее доверенный, камер-юнкер Михаил Воронцов. Лесток уверяет, что у камер-юнкера хватает ума не настраивать цесаревну против фаворита, зато он достаточно тонко дает ей возможность самой разобраться в том, что Елизавета в минуты досады называет трусостью, хотя в действительности скрывает в себе предательство. Так или иначе, но она перестала приглашать фаворита для участия в конфиденциальных совещаниях. Каждый раз под иным предлогом.

— Кажется, я все серьезней начинаю относиться к этой русской принцессе.

— Она дочь своего отца, монсеньор, в гораздо большей степени, чем предполагают окружающие. И в чем-то даже превосходит его, старательно маскируя очевидное родственное сходство. Для всех она хочет оставаться легкомысленной бабочкой, летящей к одним удовольствиям.

— Чему Лесток так настойчиво призывает не верить.

— Он же, в конце концов, врач, монсеньор, и знаток анатомии.

— На этот раз не столько физической, сколько душевной, хотите вы сказать?

* * *

Вот оно — Елизаветино царство. Печь трещит. Июнь на исходе, а все тепла нет. Небо над слободой серое. То высоко подымется, холодом знойким прохватит. То на крыши туманом осядет — не продохнешь. Под ногами глина чавкает. Сыро. Душно. Ели лапами до земли обвисли. Цветов на лугах и в помине нет. Одна куриная слепота на тропках золотится.

Грязь на всю Торговую площадь разлилась. Мужик с телегой мается: лошадь совсем из сил выбилась. Бабы с коробьями на коромыслах, никак, в монастырь собрались. Петух на соседском тыне прокукарекать хотел, да от дождя отяжелел — свалился…