Евгений Белянкин - Садыя

• Название: Садыя
• Автор: Евгений Белянкин
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1969

В свое время журнал «Молодой коммунист» писал о романе «Садыя», как о романе, полном поисков и трудовых дерзаний нефтяников Альметьевска, а героиню его — секретаря горкома Садыю Бадыгову — журнал назвал прямой наследницей сейфуллинской коммунарки.

---

«Милый ты мой, ты еще совсем хороший, а тебя на помойку выкинули, батюшки! — смеюсь, а сама его чуть живого домой притащила, вымыла в корыте, кое-что из одежды нашла. Шефство взяла. И пить перестал. Говорит: давай поженимся. Посмотрела в нутро: а что? Человек как человек: обходительный, с душой… и люб, конечно… Вот оно как в жизни бывает».

На крылечке застучали сапоги, радостно взвизгнула собака.

— Вот он идет.

Садые долго не пришлось выпытывать.

— Хорошо, что вы в субботу приехали, — заметил хозяин. — Хотите, я сам вечерком покажу, как свинью будут свежевать. Пустило наше начальство своих свинок в общее стадо. Плохие ли, хорошие, а завтра базар, выберут лучшую да заколют. Походите по людям, больше узнаете.

И походила Садыя по людям.

— Вот прислал Пенкин на нашу голову. От людей морду воротит, только кричит. И с добрым словом не подходи. На важные должности своих тянет, кому на руку его делишки. А кто правду скажет, тому по зубам.

Особенно понравился Садые молодой паренек, кареглазый, доверчивый и прямодушный, секретарь комсомольской организации; он, путаясь в словах, все время терялся и чувствовал себя виновато:

— Поставили мы на комсомольском собрании вопрос об управляющем. Вишь, не в компетенции. Мы написали в горком партии. Пока молчат. Партийная организация у нас здесь маленькая: ячейка. Парторг в больнице около двух месяцев лежит, язва, что ли, а замещает его кладовщик, его надо самого гнать, спился… Кто посильней, на буровые ушли. Я понимаю нашу задачу…

— И молодцы, что написали, — обняв паренька, сказала Садыя, — и задачу свою вы, ребята, понимаете хорошо. Нефтяники за вашу работу и продукты скажут спасибо. А вы давно в совхозе, Шамиль?

— Я из школы механизации, тракторист. А секретарем первый год. Вот, выбрали. А что к чему, еще не знаю толком.

Около двух часов Садыя провела с комсомольцами, секретарем комсомольской организации Шамилем. Добровольно взяв на себя роль инструктора горкома комсомола, она терпеливо, настойчиво учила ребят «строить» свою работу.

Ребята повеселели.

— А то приедет из горкома комсомола девушка, ей говоришь, что в совхозе дела неважнецкие, а она свое: не мое дело, мое дело — членские взносы!

— Ведь я тоже была комсомолкой. Трудно, конечно. Вот здесь пуля — память об обувной фабрике, дружинницей была. А кому легко? Комсомол — это борьба за новую жизнь: борьба! Вот недавно убили инструктора горкома комсомола. Да вы его знали. Хороший был человек. За женщину заступился. А кое-кто испугался наверняка. И вот очень много ребят в комсомол вступило после этого.

Управляющий совхозом, некий Гизатуллин, был в отъезде. И откуда такая связь — не замедлил явиться. Узнал, что Садыя в конторе, прямо с коня — да в контору. Разговор, что у молодухи на базаре. Так и сыплет семечками. Ни одного слова Садые не даст вымолвить.

— Кушали? Ко мне чай пить, жена будет рада, вы для нас такой дорогой гость.

— Спасибо. В рабочей столовой поела.

— Тогда чай пить. А я мотаюсь. В совхозе три отделения. Надо и о делах, и о культурных мероприятиях позаботиться.

— И чай пить не буду.

— А машина ваша где? Какими путями? Какие распоряжения? Наверно, нашли недостатки, упущения, как говорится, недоделки в моей работе?

«Хитрит, — подумала Садыя, — выудить хочет, что знаю. Что огородики городить — снимать надо».

— Машина моя пропала. Послала с обеда на буровую — и все. А ехать надо.

— Ну, жеребца, жеребца!.. Кратчайшим путем через лес — красота немыслимая.

В глазах управляющего своя догадка: «Не ругает — дело в вожжах…»

«Была бы помоложе, ей-богу, осталась бы и посмотрела, как свиньи к базару готовятся», — думает Садыя.

Управляющего на мякине не проведешь: «Пропал базар, какой базар!»

А у Садыи язвительная улыбка. Поняла все: «Сегодня порося колоть не будут. Самому бы выкрутиться!»

29

Жеребец в белых яблоках выплясывал в санках, готовый рвануть и понести; красивая упряжь поблескивала и звенела медью. Откинув тулуп из собачьего меха, возчик натягивал вожжи, с трудом сдерживая жеребца. Санки маленькие, типа кошовки, но удобные: упала в них Садыя, словно в люльку, подпрыгнула на первом ухабе, и понеслось все стремглав; в глазах вихрь снежной пыли да мелькание деревьев; оглянулась, а люди далеко-далеко — руками машут, управляющий в полушубке, немного в стороне, тоже стоит; еще оглянулась — никого нет, только от железных полозьев длинная паутинка следа.

Сразу начался лес. Высокие мохнатые шапки спускаются донизу, ручищами за санки хватают; в вечерних сумерках пляшущий лес похож на дрожащего великана; Садыя сбрасывает с полы тулупа снег, почти невесомый, как вата, и улыбается, вглядываясь в тающую просинь, улыбается, сама не зная чему.

Ну и ходко идет буланый! Из-под копыт ошметки ударяются в переднюю стенку санок, отлетают на дорогу большими серебряными монетами. Возчик весь ушел в работу — сидит прямо, не шелохнется; Садыя сбоку старается разглядеть его лицо: дикое, морщинистое, с густыми бровями, сошедшимися к переносице.

Пробует Садыя заговорить, спросить что-то, — без ответа: вздрагивает барашковая шапка-котелок, время от времени свистит в воздухе плетка, обдавая неприятным холодком. Садыя вздыхает, удивленная и растроганная быстрой ездой и привольем.

А жеребец в белых яблоках надменно задрал голову, встряхивая гривой, белесой от инея, в такт мелодичному перезвону медяшек на сбруе; кланяется до пояса ельник, бежит, сама бежит дорога.

Выскочили из лесу в поле, спугнули ворон с дороги. Чуть не сшибли сани, что в сторонке возле обочины. Люди возятся: видно, оглобля сломалась; заржал жеребец, ответила ему лошадка, покрытая попоной, — тонко, с жалобой; да пронесся он мимо под хлесткими ударами ездового.

Не сообразила Садыя, что к чему, только видит, как люди руками машут, вроде направление показывают. Глянула вперед, а там человек, женщина. С дороги в снег сошла, в руках сверток, что ли.

— Останови! — крикнула Садыя и рукой дернула ездового за тулуп. Вместо ответа — плетка в воздухе.

Садыя побледнела;

— Останови!

Навалилась, потащила его на себя вместе с вожжами — откуда сила взялась; побагровел лихой ездовой, страшно белками водит, да Садыя уже перехватила вожжи, на себя всем корпусом потянула. Взвился жеребец в белых яблоках на дыбы, заплясал на месте.

— Что ты за человек! Что за бессердечность!

Влезла женщина, толстая да неуклюжая. Лицо широкое, красное и потное, в слезах.

— Ой спасибо, люди добрые.

Повернулся ездовой — замычал, виновато замахал руками.

И только сейчас осенило Садыю: ведь он глухонемой.

«Вот это да!..»

Рванул жеребец в белых яблоках, заскрипели полозья. Ветер с поля едкий, колючий, и Садыя подняла полу тулупа, прикрывая женщину.

«А я-то с ним говорить думала…»

Женщина пригрелась, головою кивает; мол, спасибо, как я уж рада.

— На сносях я. Случись беда — хоть в поле роди.

— А пошла-то зачем?

— Пошла потихоньку. Что на одном месте стоять-то? — Она разоткровенничалась: — Катей зовут меня, а фамилия Миронова. Муж мой оператор, на нефти, — похвасталась она, — а я вот домохозяйка по случаю. Мальчика хочет. Говорит: если не будет славный бутуз — ищи другого. Смехом, конечно. А видно, суждено дочку — оглобля-то сломалась на полпути.

Помолчали, каждая думая о своем: Садыя о сегодняшнем дне, Катя, может быть, о муже, оставшемся в поле.

— Глаза слипаются, — вдруг сказала Катя.

Садыя не ответила; а когда повернулась, Катя, порядком усталая, дремала; Садыя осторожно прикрыла лицо ее шерстяным платком.

Возчик, не оборачиваясь, взмахивал плетью так, для порядка, и жеребец в белых яблоках бежал ровной и красивой рысью.

«Ну и управляющий. Как говорится, краденое порося в ушах визжит. Вот он и предусмотрел».

30

Дымент как бы мимоходом зашел в отдел к Балашову:

— Трудимся в поте лица. Как она, жизнь? Комплексная телефонизация?

Перекинувшись еще несколькими словами с другими инженерами, между прочим бросил Балашову:

— Зайди ко мне сейчас.

Сережа зашел, Дымент рассматривал какой-то проект. Он резко очертил карандашом кружок:

— Говорил же — напутали, так и есть, в расчетах напутали! — И, улыбаясь мясистыми щеками, продолжал: — Ну, старина, не женился?

— Не женился, — смущенно, словно в этом есть что-то предосудительное, ответил Сережа.

— Ну и хорошо. Не женись, брат Лука, не женись. Горя не хватишь, так и радости не получишь. Не женись, как Тургенев, всю жизнь. Творческому человеку жена одна помеха. Вот моя Солоха… — Глаза его стали маленькими, узенькими, тяжелый подбородок вздрагивал, а руки, упираясь в стол, пружинили все тело., — Ей-богу, Солоха… — И, сдерживая приступ смеха, заключил: — Пока молодой, надо работать. Я просиживал до рассвета, а затем шел на работу.