Евгений Белянкин - Садыя

• Название: Садыя
• Автор: Евгений Белянкин
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1969

В свое время журнал «Молодой коммунист» писал о романе «Садыя», как о романе, полном поисков и трудовых дерзаний нефтяников Альметьевска, а героиню его — секретаря горкома Садыю Бадыгову — журнал назвал прямой наследницей сейфуллинской коммунарки.

---

«Нюни распустил или запала не хватает…» — подумала Садыя, уставшая от заседания. Лебедев ей надоел со своими просьбами о переходе на другую работу; в голове еще сидела мысль о людях, которые сначала «фонтанируют», а затем «гаснут».

— Мнение горкома есть определенное… работайте. Пятнадцать домов, хлебопекарня, баня, магазин должны быть сданы в срок. Мы же не в куклы играем, товарищ Лебедев!

— Я никогда не играл в куклы. Но подвоз стройматериалов не от меня зависит. А сообщениями подорожных строить не будешь.

— А жаль, что в детстве не играли в куклы. Надо бы поиграть, чтобы теперь заниматься более взрослыми делами. Вы прохлопали, а теперь хотите, чтобы я за вас составы подавала?

Садыя улыбнулась: «Гаснут фонтаны, уже нужны глубокие насосы».

Лебедева оттеснил Ибрагимов, второй секретарь горкома; он нервно теребил полу добротного пиджака.

— Мы вынуждены на фонтанных скважинах устанавливать штуцера малого диаметра, чтобы задержать приток нефти. Транспорт не успевает вывозить нефть из пределов республики.

На стене, рядом с широченными листами ватмана — геологической картой нефтяного месторождения, — висела другая, самодельная, с нанесенными Садыей пунктирами, обозначающими магистральные трубопроводы. На север — до Перми, на запад — до Горького, на Ярославль, Рязань, Москву…

— Что будем делать, товарищ Бадыгова? Восемнадцать новых скважин. — Панкратов, начальник управления, медленно ходил по кабинету, как бы рассуждая сам с собой. — Обычно, ну, нашли нефтяную залежь. Наступает период изучения — долгий, я бы сказал, период. Определяются ее размеры. Шаг за шагом, от скважины к скважине буровики подходят к границам месторождения. Когда-нибудь достигнешь контура, и можно составлять план разработки по всем правилам геологической науки. Годами складывалась такая практика. Слишком дорого пришлось бы платить за каждую ошибку. Но вот здесь, у нас, все перевернулось, все не так. Начиная с Шугуровского участка, никто не может угнаться за разведчиками. Широта охвата… — Панкратов иронически улыбнулся: — Помнишь, Садыя Абдурахмановна, речку Степной Зай, как переправлялись и как вы вместе с поклажей угодили в воду?

— Помню, Илья Мокеевич.

— Я ведь вас тогда вытаскивал.

— Вы…

И опять зашагал Панкратов, продолжая как бы про себя:

— Нефть идет половодьем, Камой. Да-да, рекой. И никто не поспевает принимать ее. Александр Муртазович, память ему вечная, как сейчас помню, однажды протянул мне образец породы, только что вынутой из скважины, и сказал: «Каково!» Я показал работникам обкома. Смотрели — ничего примечательного не было в осколке песчаника. А для меня этот темный шершавый камень тогда был очень ценным подарком. Как сейчас помню, завернул я его бережно в бумагу, и сразу проступили пятна — маслянистые ржавые пятна, а по душе были. Значит, вон куда пробираются нефтяные пласты! А теперь нефть идет половодьем, Камой. Да-да, рекой. И никто не поспевает за ней.

— Товарищ Панкратов, лирические отступления — дело приятное, но о поэзии позаботятся другие люди; для них она — мать родная, а для нас — нефть! — перебивает Ибрагимов.

Панкратов, широко расставив ноги, останавливается у карты. Лицо его, широкое, с глубоко сидящими хмурыми глазами, улыбчиво: от природы такое.

— А для нас нефть… — Он смотрит в окно; через форточку доносится скрежет бетономешалки, под самым окном, мешает говорить. — Что же не уберете? — И опять тот же нахмуренный взгляд. — От головного участка до Камы вырыты траншеи и сварены трубы. Задерживает Кама. Надо там прорыть по дну траншеи. Пока водолазов не хватает, с волжского участка перебрасываем. В общем — точка. И зимой будем работать, а через Каму нить проложим.

— Теплые слова начальника, — пожимает плечами Ибрагимов. — Между прочим, у него всегда так. Натура такая. Когда к стенке прижмут, он и пошел философствовать. То ему песчаник в руки дали — и нефть его всколыхнула, то начнет распевать, с какими трудностями наши первоискатели нефть в Бавлах нашли, — и пошел, пошел, как по маслу… слушай, и все. Красиво говорит, с улыбкой, заражает, черт, и отведет от главного вот что. Рассказывали мне из обкома товарищи, бригада приезжала. Так он их от вышки к вышке водил: вот, мол, это первая, так сказать, «открывательница», а вот на этом участке однажды зимой буровики от волков отбивались. А вот на этом месте, где город растет, мол, холмистая равнина была, горсточка деревенских изб да две вышки разведочной партии, пришедшей сюда в пятьдесят втором году.

Панкратов весело похлопал по плечу Ибрагимова:

— Ну ладно, дорогой, у каждого есть своя слабость. Пора мне заняться только буровиками; я все же до мозга костей буровик — кому-кому, а Ибрагимову это надо знать! Брошу я скоро ваше управление с этими траншеями. Займусь нефтью.

— Садыя Абдурахмановна, — Ибрагимов показал пальцем, — всегда он такой!

Панкратов подошел к вешалке, накинул плащ:

— Садыя Абдурахмановна, на отчетно-выборном партийном собрании вы меня можете крыть как полагается, по совести, но вот парторг, как хотите, нужен крепкий, из нашей братвы, нефтяников. Иначе как же? Ну, я поехал.

Когда Панкратов вышел, Ибрагимов улыбнулся:

— Прямо историк, язык подвешен чертовски. Никому другому, а ему писать историю рождения нашего города нефти.

Члены бюро — буровики, каменщики, начальники строительств — прощались, пожимали друг другу руки. Рука Садыи — маленькая, жесткая. Каждому хотелось ощутить ее твердость.

— Ну, Фанис Григорьевич, вы действуйте. Меня беспокоит Лебедев, и заменить нельзя. Вообще страшное дело — замена, сколько их там было. Если на некоторых нажимать — они гору свернут. Но прежде надо понять такого человека.

— И глубокий колодезь все же имеет дно, — ехидно кивает Ибрагимов.

Садыя хитро улыбнулась:

— Ладно уж, Фанис Григорьевич.

Неожиданно резкий, тревожный звонок. Телефон.

— Что? — Садыя сжимает трубку. — Хлынула нефть? Девонская скважина? Это хорошо. Это хорошо, — повторяет Садыя, обращаясь к Ибрагимову. — На сорок второй нефть ударила фонтаном. Я на буровую. — И уже в дверях, накидывая плащ: — Фанис Григорьевич, если мальчики будут звонить — пусть не ждут. Вот тетя Даша уехала в гости, на душе одно беспокойство. И не поедят, как люди. Ух, эти мальчишки.

И по дороге на буровую Садыя еще не успокоилась: «Ух, эти мальчишки… Были бы девочки — совсем другое. Девочка в восемь лет — маленькая хозяйка, в четырнадцать — большая, а в шестнадцать, как Славик, может взять на свои плечи все. В шестнадцать лет татарская девушка — что орленок, расправляющий сильные, окрепшие крылья, ей и старики кланяются».

В «газике» трясло. Ржавчиной краснеет по обочинам трава. Деревья почти голые; лишь кое-где остались золотые крапинки — надежды уходящей осени. В ушах легкий звон. Не то Садыя устала, не то в машине простыла: с пустых лощин несло холодом.

7

Как ни успокаивал себя Сережа, что Дымент передумает и, конечно, поправится в своих действиях, — Дымент не передумал и не поправился. То, что советовал инженер Лукьянов — плюнуть на все, — не по душе. И Сережа, сам себя возбуждая, возмущался: «Что я им, действительно, мальчишка, что ли, — двадцать пять лет. Ему года мои ни к чему! Сухарь несчастный».

Сослуживцы сочувствовали: «Тебе, Сережа, быть бы на буровой. Там меньше мещанской грязи. Там пустят словцом покрепче, чем сорокаградусная. Там и дело идет по-другому, — хошь верь, хошь не верь. Вот в горкоме каждый день какую-нибудь новость от буровиков обсуждают. А мы что, — хвостовое оперение, те, кто нефть для государства удорожает, ненужный коэффициент. В горком тебе надо».

Горком. Эта мысль Сереже понравилась. В горком так в горком. Там, по крайней мере, разберутся, что к чему, — и в хвостовом оперении есть делишки и дела. Я же не на балалайке играю, дело предлагаю, стоящее.

Кто-то в отделе подбодрил:

— На каждый товар свой купец есть, и на твой найдется.

Сереже надо было по делу зайти к Дыменту. Он постоял перед широкой, обитой клеенкой дверью. «Будь что будет, скажу».

Дымент ходил по кабинету, узкому, похожему на коридор; с одной стороны еле умещался стол, с другой — два-три стула для посетителей; на тумбочке небольшой, но изящный приемник. Дымент был явно чем-то недоволен, расстроен. Сережа решил, что зашел некстати, но все же сказал:

— Я выполнил ваше задание, товарищ Дымент.

— Хорошо. Я сейчас занят.

— Я на минутку, Павел Денисович, доложить, что выполнил, и еще сказать, что насчет комплексной телефонизации пойду в горком.

— Постой, постой.

Дымент вдруг встрепенулся, словно сказанное Балашовым только что до него дошло. Тяжелое отечное лицо с мешками под глазами повернулось к Сереже:

— Что вы сказали, Балашов?