Сусанна Георгиевская - Тарасик

• Название: Тарасик
• Автор: Сусанна Георгиевская
• Издательство: Советский писательё
• Жанр: Детская проза
• Год: 1962

«Тарасик» — повесть о ребенке, предназначенная для взрослых. Тарасик — четырехлетний москвич, родители которого старше сына меньше чем на двадцать лет.

В первой половине повести события показаны через восприятие маленького Тарасика, оставленного матерью-студенткой на попечение отца-монтера, студента-заочника, никак не успевающего сдать очередной экзамен.

Во второй половине повести писательница смотрит на мир глазами Сони — матери Тарасика, которая проходит практику на Дальнем Востоке.

---

Вал рухнул и залил палубу. Когда вода опять откатила назад, мама увидела перед собой чьи-то ноги. Они шли, покачиваясь и подгибаясь. «Человек тонет», — будто в бреду решила она. И, забыв о себе, оторвалась от дверного поручня и крепко обняла чужие, залитые водой сапоги.

Она обняла их со всей силой любви, которая еще оставалась в ней. Так спасает танкиста танкист, которого ранили. Так ползет санитарка, волоча на своем плече умирающего человека. Так спасает птица выпавшего из гнезда птенца. Из последних сил. Из последних силенок.

Не рассуждая, забыв о себе, она бормотала:

— Не бойся! Не бойся!

— Ах, чтоб ты пропала! — заорал человек и наклонился к ней. — Это ж надо додуматься!

Чья-то рука поддержала маму.

И как только жива осталась? И откуда только силенки берутся? Видать, от вредности!

Голос был знакомый и хриплый. Наклонившись над мамой Тарасика, ее ругал боцман.

Глава девятая

«Приказ

Начальника Дальневосточного объединенного пароходства.

№ 381

26 ноября 1957 г.

г. Владивосток

Содержание: О поощрении членов экипажа танкера «Леонид Савельев».

Танкер «Леонид Савельев» под командованием капитана т. Боголюбова А. М. совершал переход из порта Магадан в порт Петропавловск с неполным грузом горючего.

В ночь с 23 на 24 ноября, следуя в океане против Четвертого Курильского пролива, судно встретило жестокий шторм от остовых румбов 11–12 баллов при сильном волнении моря.

24 ноября, в 2 часа 50 минут, корму накрыло валом и заклинило между швартовой вьюшкой и релингами впередсмотрящего, ученика морского училища Астахова А. В.

По авралу была поднята спасательная команда во главе со стармехом Гречаниновым Н. И. и третьим помощником капитана Минуткой Г. А.

Рискуя быть смытым за борт, третий помощник капитана товарищ Минутка подполз к швартовой вьюшке и освободил Астахова А., потерявшего сознание.

Штурман Минутка уже дополз до середины палубы, волоча на себе Астахова, когда судно опять накрыло большой волной. Минутка ударился затылком о релинги и тоже потерял сознание.

Минутка Г. А. и Астахов А. В. были доставлены в медпункт.

Когда спасательная операция была закончена, боцман Урсуляк И. В. обнаружил у левого борта танкера тов. Искру С., студентку, проходившую стажировку в Дальневосточном объединенном пароходстве. Товарищ Искра С. самовольно вышла на палубу во время аврала.

Боцман Урсуляк И. тотчас же доставил ее в медчасть.

Принятые немедленно меры вернули Минутке Г. и Астахову А. сознание.

В настоящее время они продолжают работать на судне.

Приказываю:

За опытность и мужество объявить благодарность:

Третьему помощнику капитана тов. Минутке Г. А.

Старшему механику тов. Гречанинову Н. И.

Боцману тов. Урсуляку И. В.

За самовольный выход на палубу во время аврала объявить выговор студентке-практикантке тов. Искре С. Сообщить о приказе Дальневосточного объединенного пароходства в Москву, по месту учебы тов. Искры.

Радиограмму проработать с личным составом всех судов.

Начальник Дальневосточного объединенного пароходства

Черных».

Около стенда, на котором вывешиваются приказы и газеты, — этот стенд у самой курилки — толпятся матросы из палубной команды и машинного отделения, помощник капитана, повариха, дневальная и мама Тарасика. Все читают приказ. Мама Тарасика улыбается, ей остается только одно: быть гордой, как велел ей Тарас Тарасович. Кто бы знал, как хочется заплакать от срама. Но разве ее тут кто-нибудь поймет?

Когда с человеком беда, его лечат сочувствием. А тут как будто мало ей было приказов, вслед только одно и говорят: «Спасительница! Нет, подумай: боцмана хотела спасти! За ногу, понимаешь, схватила! Умора!..»

Никто не поймет и не посочувствует!

— Ну что ж, — говорит она, улыбаясь и перечитывая приказ, — я человек случайный, не моряк — практикантка, сегодня тут, а завтра на берегу. Ну выговор, ну ладно. Главное то, что Минутка восстановлен в глазах капитана. Что его оценили. Что он герой!

И опять за мамиными плечами слышится тихий смех:

— Восстановлен?.. От скажет тоже!.. Не знает нашего капитана, так уж лучше б молчала… Одной рукой гладит, а другой рукой бьет. Хоть герой, хоть разгерой, а если взъестся на человека, не будет ему дороги на судне. Пожалуй что, самому впору списаться на берег.

Мама оглядывается. Это сказала дневальная.

— Неправда! — шепотом отвечает она. — Не может этого быть.

Но дневальная не отводит глаз, зло и твердо глядит она в смятенные глаза мамы.

— А тебе-то, Соня, какая печаль? Ты же тут человек случайный, сама только что сказала?!

Матросы, почесывая затылки и усмехаясь, медленно отходят от стенда. Им нет дела до бабьих ссор, споров, дрязг.

…Ссора?..

А так ли?.. Ведь она и вправду ничего до сих пор не знает не только о судовых законах, но и о тех больших и малых приметах, которые азбука для любого матроса на корабле. Может, дневальная тот единственный человек, который сказал ей правду?

Тревога, которая своей болью сродни угрызениям совести, захлестывает маму Тарасика.

Не позволяя себе задуматься, она бежит в каюту, выдергивает из тетради листки. Она пишет письмо капитану: пишет его безоглядно, взахлеб:

«Разумеется, я пока ничего не знаю на танкере… А хотела знать… первая практика… курсовая…

Обиды?! Какая малость!.. Вы, должно быть, ни разу не испытали чувства своей, пусть хоть и невольной, вины перед человеком!

Прошу Вас, очень прошу, снимите это с меня! Я не могу, чтобы по моей вине пострадал человек. Если он и совершил тогда оплошность, так только из-за меня… А сейчас он рисковал собой… спас человека… в каждом из нас со школы воспитано чувство уважения к доблести, мужеству, подвигу…

А если Вы не сочтете возможным ответить мне на письмо, так прошу Вас, хоть слово скажите: «нет». Это будет означать, что я введена в заблуждение и что моя тревога глупа и нелепа… Я успокоюсь. Я пойму… Но должна я услышать это только от Вас…»

Вот так примерно писала мама.

Кому доверить письмо? Она доверит его матросу Королеву.

— …Ну?! — спросила мама, когда Королев вернулся от капитана.

— Ответа не будет.

— Врешь?!

— Не вру. Он, ну, ясное дело, того… прочел… А сказать велел: «Намекни своей Искре, что у капитана тоже есть нервы».

«Нервы! — думает мама и бродит по судну. — У всех всю жизнь — нервы: у Богдана, Тарасика и Тараса Тарасовича. Единственный человек без нервов — я. Я не имею права даже на огорчение», — так думает мама, мимоходом заглядывая в курилку, но вовремя вспоминает, что и там над ней будут смеяться.

…Нервы… Нервы… И она идет дальше, заходит на кухню. У плиты, в которую повариха подкладывает дрова, сидит корабельный котенок Кузьма Кузьмич. Свет от плиты ложится на белые усики Кузьмича. Он поет…

Да что это он такое поет?!

— Не-еррррррррррвы! Не-ерррррвы!

Ах, вот оно что! На судне хозяин — капитан. А всякий хороший кот обязан все повторять за своим хозяином.

— …Не-р-р-р-рвы! Не-р-р-р-рвы!

Старая песня.

И вот уже мама в коридоре, там, где каюты штурманов.

Ей грустно. Что-то более серьезное, чем обида, ведет ее к этим дверям. В коридоре полутемно. Светится под потолком тускловатая лампа. И вдруг в ярком, ярчайшем свету вспыхивает дверная табличка: «Третий помощник капитана».

…Что осветило эту табличку?

Мама стоит и жмется к стене коридора. Подняла, опустила руку. Опять подняла и опять опустила.

И вот, постучав и не дождавшись ответа, разом, как бросаются в воду, она переступает порог каюты.

Он лежит на койке и, томный, держит в руках гитару, перевязанную розовым бантом. Рядом с ним у койки — хрустальная ваза, в ней — апельсины. Не иначе, как нанесли товарищи. Когда она входит, глаза его расширяются, в них вспыхивает насмешливый и счастливый огонь. Ага, пришла! Не мытьем, так катаньем!

Он протягивает ей навстречу томную, усталую руку, рука повисает над гитарой, над ее розовым бантом.

«Нет, ну как мне все это вынести? — думает мама Тарасика. — Надо вынести!..»

Она поднимает глаза и прямо, твердо встречает взгляд молодого штурмана. Глаза у нее полны слез, губы дрожат.

— Вот что, Георгий, будем друзьями. Хочешь?

— Чего? — говорит Минутка, и что-то тихо клокочет в горле героя. Не выдержав, он принимается хохотать, глядя в ее лицо, в ее растерянные, широко открытые глаза.

— Ты чудесный человек, Георгий, — говорит мама. — Я знаю. И если у тебя из-за меня неприятности… Знай, я тебя уважаю. Не жалею, а уважаю, очень уважаю. Я… я…

Жорж опять говорит:

— Чего? — И вдруг понимает. Глаза его становятся серьезными, рука опускается, падает, и ей вторит густое рокотанье гитары.