Валерий Привалихин - Клад адмирала

• Название: Клад адмирала
• Автор: Валерий Привалихин
• Жанр: Исторические приключения

События, описанные в романе, охватывают 1919–1943 годы. В них участвуют офицеры царской армии, чоновцы, историки и милиционеры, предводители банд и следователи, лагерные заключенные и их охранники, высокие чины из МВД и КГБ.Герои нового романа писателя заняты поисками сокровищ, по легенде, когда-то спрятанных в сибирской тайге отступающей армией адмирала Колчака.Мы узнаем о череде загадочных смертей, на первый взгляд не связанных с тайной золотых запасов. Появляются все новые и новые подробности о возможных местах нахождения клада, и чем больше людей вовлечено в поиск, тем уже круг подозреваемых в убийствах…

---

– Каньон Трех Лис, – повторил Зимин. – Звучит.

– Еще как, – согласился Сергей. – Прииск тайный.

– И что там?

– Потом расскажу.

– Возьми с собой, – попросил Зимин, – никогда не был на прииске.

– Исключено, – категоричным тоном сказал Нетесов, выходя из дома. Смягчая отказ, добавил: – Там всякое возможно. И я тебя не имею права подставлять. И пистолет дать не могу…

– А село Витебка далеко от бражниковской избы стояло? – спросил на обратном пути Зимин.

– Что значит – далеко? – не понял вопроса Нетесов. – В самом селе и была изба.

– Школа начальная рядом, – сказал Коломников.

– Точно. Дед Мусатов здесь в церковноприходской школе учился, – вспомнил Нетесов.

Настроение у Зимина после этих слов вмиг испортилось. Конечно, он приехал в Пихтовое повторно не потому, что незнакомый пока ему Бражников высказал предположение, что золотой клад нужно искать рядом с домом его деда, но все‑таки имел тайный расчет и на это. Теперь же подумал, что прав кругом оказался Сергей. И в том, что остерегал его от кладоискательства, и в том, что бражниковская версия – лишь очередная, одна тысяча девятьсот девятнадцатая. Не было никакого смысла Тютрюмову приезжать к лесообъездчику Бражникову, сгонять его с места якобы для того только, чтобы остаться одному на его усадьбе, если тогда, в гражданскую, кругом были соседи.

Стараясь отогнать неприятные мысли, спросил:

– Мусатов‑то жив‑здоров?

– В порядке вроде, – сказал Сергей.

– Заедем к нему на минуту?

– Пожалуйста…

Отпустив машину у подъезда знакомого панельного дома, опять оказались в квартирке пихтовского почетного гражданина. Бросив взгляд на ветерана, на убогое убранство комнатки, на включенный, как в прежние приходы, телевизор, Зимин проникся невольной жалостью к старику. Время и жизнь двигались за окном, за дверью, вне этих стен, а здесь и то и другое остановилось, здесь выражение: «Если ты доживешь до ста лет, кто из ровесников тебе позавидует» – приобретало звучание далеко не шутливое и даже не ироничное.

Старик был рад приходу любого человека, с кем можно бы перекинуться словом, а тут обоих пришельцев знал. На удивление – лучше, чем Нетесова, помнил Зимина.

– Ты вроде куда‑то уезжал? – спросил его Мусатов, усадив обоих гостей рядом с собой на диване.

– Вернулся, Егор Калистратович.

– Ну‑ну, и ладно. Опять, поди‑ка, спросить что надумал?

– Верно, Егор Калистратович. Про Раймонда Британса. Помните?

– А то как же… Злющий был. Нервный. Чуть что – за маузер.

– Они с Тютрюмовым друзьями были?

– Кто знает. Я их вместе почти и не видел.

– Егор Калистратович, а ведь и про царя Тютрюмов рассказывал. Как вез его из Тобольска в Екатеринбург? – задал новый вопрос Зимин.

И опять старый чоновец, как некогда после вопроса о кедровой шкатулке, посмотрел на Зимина завороженно‑изумленным взглядом. Ни больше ни меньше – как на ясновидящего.

Старик придвинулся вплотную к Зимину, усохшей, но все еще крепкой рукой ухватился за его руку, заговорил:

– Нельзя было, молчать велели о Тютрюмове. Как будто его и не было вовсе. А он, точно, я сам раз от него слышал, и в отряде меж собой все кругом говорили, самого царя и вез, и расстреливал. Лично. – Голос старика понижался от слова к слову, сошел до шепота. И Зимин, не имея возможности отодвинуться, глядя в голубые, с красными прожилками на белках глаза пихтовского почетного гражданина, вдруг понял, что он хоть и кичился всю жизнь своим революционным прошлым, в глубине души почитал царя, а цареубийство считал тяжким грехом. При том что одновременно считал дело своей жизни правым…

Нет, лично Тютрюмов не участвовал в убийстве царя. Уж этот‑то факт – кто был, кто не был при расстреле царской семьи в Ипатьевском доме в Екатеринбурге – давно и до мельчайших тонкостей изучен. Но верно, и старик подтверждал предположение Зимина: Тютрюмов находился в команде Мячина‑Яковлева, сопровождавшей царскую семью из Сибири на Урал. И отныне, после подтверждения престарелым пихтовским чоновцем факта участия Тютрюмова в транспортировке царской семьи из Тобольска в Екатеринбург, в биографии Тютрюмова‑Хрулева для Зимина почти не оставалось никаких белых пятен – от рождения и вплоть до осени сорок первого года. Одновременно понятно стало, почему при столь богатой биографии, огромных дореволюционных заслугах перед большевистской партией в двадцатом году Тютрюмов занимал всего‑навсего должность командира уездной части особого назначения в Западной Сибири. Конечно же не из‑за связи с царской охранкой – это оставалось тайной в двадцатом году, это потом раскопал полковник Малышев. Причиной было, очевидно, то, что кремлевский фаворит Мячин‑Яковлев буквально через два‑три месяца после убийства императорской семьи переметнулся в стан белых, выступил в печати с воззванием бороться против большевизма. А Тютрюмов наверняка после Октября семнадцатого года, заполняя анкеты, представляя биографические данные в различные органы, всячески подчеркивал, выпячивал личные стародавние дружеские отношения с будущим отступником… Удивительно, как за одно это Тютрюмова задолго до преступления на становище Сопочная Карга не расстреляли, доверили чоновский отряд.

Тютрюмов в двадцатом году, видать, чувствовал: вот‑вот закончатся боевые действия, чекисты вновь возьмутся за него, припомнят его связь с перебежчиком Яковлевым, чего доброго, заглянут и в полицейские архивы. Потому, наверно, и не спешил сдать Советской власти добытые в боях драгоценности, припрятывал, чтобы в удобный момент удрать на безбедную, спокойную жизнь за границу.

Ему, безусловно, с лихвой хватило бы на долгие годы содержимого шкатулки купца Шагалова. Однако он не был ювелиром, откуда бы ему знать, что шкатулка весомее нескольких десятков пудов колчаковского золота.

– Егор Калистратович, вы говорили, что все‑таки заглядывали в шкатулку.

– Ну заглядывал. Камушки да монеты…

– И Тютрюмов тут же подъехал, забрал шкатулку?

– Ну. Забрал и помалкивать велел о ней: военная тайна. Я же говорил тебе.

– Все‑таки успели заметить, много было камушков в шкатулке?

– Много.

– Крупные?

– Которых много – не шибко. А вот какой на кольце, тот очень большой камень был.

– Больше? Меньше? – Зимин вынул из кармана, показал продолговатую подвяленную шиповниковую ягоду, подобранную в доме Бражникова.

– Такой. Только не красный камень.

– Белый?

– Не. Как вода. Прозрачный…

Зимин перехватил веселый взгляд Нетесова. Сергею было чуднó слушать этот разговор о временах и событиях, для него, за давностью, почти нереальных.

– Очень дорогие камушки были, Егор Калистратович, – продолжал Зимин. – Если б вы тогда кому‑нибудь рассказали «военную тайну», Тютрюмову неизбежно был бы трибунал и расстрел. Потому что шкатулку он присвоил.

– А ты откуда знаешь? – Мусатов посмотрел с подозрительностью.

– Знаю. И говорю к тому, что Тютрюмов обязательно вскоре после того, как забрал у вас шкатулку, должен был попытаться избавиться от вас. Мог, например, попытаться застрелить под шумок в бою. Отправить на задание, откуда заведомо живым не вернуться.

– Не было, – отвечал Мусатов.

– Было. Должно было быть, – настаивал Зимин. – Не помните день, когда он вручил часы перед строем?

– Уж на исходе зимы. В феврале – марте, – подумав, ответил пихтовский ветеран.

– Так вот, с февраля – марта и по август, уверен: Тютрюмов пытался всячески от вас избавиться, – гнул свое Зимин.

– Тут ты ошибаешься, парень.

– А вы все‑таки попытайтесь вспомнить.

– Что вспомнить. – Ветеран, поднявшись, прошаркал к шифоньеру. – Всё вспомнено.

Зимин приготовился увидеть знакомую потертую кожаную папку с газетными вырезками.

Вопреки ожиданиям, старик вынул незнакомую Зимину толстую книгу. По тому, как держал в руках, как сохранилось выпущенное тридцать лет назад юбилейное издание, на красочной суперобложке которого стояло «1917–1967 гг. Революционеры родного края», можно было понять, насколько бережно и с каким благоговением относился к книге Мусатов, как редко извлекал из недр шифоньера. Если что‑то святое для него существовало в этом мире, безошибочно можно было сказать – эта книга.

– Вот тут читай. – Пихтовский почетный гражданин раскрыл книгу на странице, где была закладка в виде почтовой открытки с изображением в невских волнах крейсера «Аврора», просекающего ночную тьму лучом прожектора, цепляющего кончик Адмиралтейской иглы. – Тут все правда, слово в слово, как было со мной в гражданскую войну, написано.

– И про полковника Зайцева?.. – машинально, тут же прикусив язык, спросил Зимин.