Валерий Привалихин - Клад адмирала

• Название: Клад адмирала
• Автор: Валерий Привалихин
• Жанр: Исторические приключения

События, описанные в романе, охватывают 1919–1943 годы. В них участвуют офицеры царской армии, чоновцы, историки и милиционеры, предводители банд и следователи, лагерные заключенные и их охранники, высокие чины из МВД и КГБ.Герои нового романа писателя заняты поисками сокровищ, по легенде, когда-то спрятанных в сибирской тайге отступающей армией адмирала Колчака.Мы узнаем о череде загадочных смертей, на первый взгляд не связанных с тайной золотых запасов. Появляются все новые и новые подробности о возможных местах нахождения клада, и чем больше людей вовлечено в поиск, тем уже круг подозреваемых в убийствах…

---

Две пули, одна за одной, ударили в косяк. Скоба отпрянул. Зыркнул на сидевших в углу священника, купца Шагалова и его доверенного, кинулся в соседнюю комнату. Там Крахмальный Грош и еще один малый по кличке Вьюн вели стрельбу из окон. И с этой стороны – видно было – к дому бегут с десяток человек.

Двое из шайки, Акимка и Ларь, сторожившие лошадей, уже лежали неподвижно, уткнувшись в снег.

Оставалась еще комнатка с одним оконцем. Если и со стороны ее фигуры в шинелях и полушубках, – все, крышка.

Вбежал – комнатка пуста. Глянул в окошко – и чудо! – с этой, единственной стороны, близкой к густому хвойнику, началу Хайской лесной дачи, – ни души.

Меньше всего интересовало, где еще трое подручных, которые не попадались пока на глаза. Церковное добро уже не унести. Шкатулка? С собой!

Нужно позвать Шишку, ноги уносить вдвоем. Рванулся было туда, где азартно и не без успеха отстреливался Шишка, и отпрянул: на пороге с занесенной над головой лимонкой стоял какой‑то шкет лет пятнадцати‑шестнадцати, голубоглазый и носатый, в дубленой шубейке и шапке с красной полоской, пересекающей козырек. Скоба вовремя отскочил назад за перегородку – взрывом качнуло избу.

Шишку, попа, истинного хозяина заимки с сопровождающим, наверно, накрыло. Всех.

Некогда было об этом думать. Махом вышиб ногой двойные рамы, вывалился через оконный проем на снег, поднялся и побежал к лесу.

Оглянулся, нет ли погони, когда уж совсем рядышком с хвойными лапами очутился – рукой дотянуться можно. Носатый голубоглазый шкет с красной тряпкой на шапке догонял. И у него такой же, как у Скобы, маузер.

– Стой! – крикнул шкет.

Скоба чуть обернулся, почти не целился, знал: не промахнется. Направил дуло маузера в сторону шкета и нажал на спусковой крючок. Выстрела не последовало. Осечка!

За пазухой был еще наган. Но шкет не даст вытащить. Скоба попытался все‑таки спасти положение: повернулся, рванул на себя шубу, распахивая, чтобы не помешала шуба махом выхватить наган, и со звериным устрашающим рыком пошел на тщедушного пацана. Тот спокойно поднял свой исправный маузер и дважды выстрелил…

Часть вторая

Они ехали верхами по черневой заболоченной тайге – столичный гость сибирского районного городка историк Андрей Зимин и местный житель, конюх Николай Засекин. Перед тем как им тронуться в дорогу, Засекин предупредил спутника, чтобы ни на шаг не отклонялся в сторону, следовал строго за ним и впредь молчал.

Зимина это устраивало. Он все еще находился под впечатлением вчерашней встречи с дочерью священника Градо‑Пихтовской церкви. Думал, почему Непенина лишь совсем недавно наконец открыто выступила против Мусатова, десятилетия порочившего доброе имя ее отца. И понимал причину: страх. В двадцатые, тридцатые, сороковые годы, вплоть до начала пятидесятых – страх за себя, за личную свободу, потом – страх за сына и внука. Притупленный, сглаженный, но все же страх. На сыне и внуке прошлое ее отца, каким оно официально было преподнесено, существенным образом уже не могло отразиться, если бы даже кто‑то очень того пожелал. Ну а вдруг? Все у сына, внука складывалось благополучно. Она не хотела, чтобы из‑за нее хоть чутошно благополучие это оказалось нарушенным… С другой стороны, предательство по отношению к родителю, к его памяти мучило ее, не давало покоя…

Гуд комаров и чавканье конских копыт в болотной жиже не отвлекали, скорее, наоборот. Зимину неожиданно пришли на ум пересказанные Непениной события, предшествовавшие бою у Орефьевой заимки. Бывший доверенный купца Шагалова, уцелевший после взрыва гранаты в доме на заимке и позднее навестивший вдову священника, рассказывал о существовании кедровой шкатулки с драгоценностями. Собственно, ради содержимого этой шкатулки уголовная банда Скобы и оказалась на заимке. Шкатулка находилась у главаря. Дом во время боя не сгорел. Каждого убитого бандита, пленников, причисленных к банде, чоновцы тщательно обыскивали. Скоба рассчитывал уйти от ЧОНа и, надо думать, до последнего не выпускал из рук дорогую шкатулку. Мусатов застрелил его, обшарил. Найти у убитого часы и не обнаружить шкатулку? Такое невозможно. Или почти невозможно. Но ни в устных, ни в напечатанных рассказах пихтовского ветерана о шкатулке ни слова. А должен он знать, обязательно должен…

– А ты правда из самой Москвы? – спросил, полуобернувшись, Засекин, нарушая ход мыслей.

– Родился там, – ответил Зимин.

– А Сергея откуда знаешь?

– Воевали вместе в Афганистане. Одиннадцать месяцев.

– Так и подумал… Я тоже воевал.

Зимин посмотрел на спутника недоверчиво: по возрасту вроде не подходит ни к одной войне. Засекин после долгой паузы сам прояснил:

– Только мы быстро закончили. Страна маленькая, и куда мадьярам против нас.

Ах вон что: в Венгрии в пятьдесят шестом двоюродный брат пасечника подавлял восстание.

Короткий разговор прервался, и опять Зимин углубился в свои размышления.

Заболоченная низина кончилась, копыта коней застучали по твердой земле. В худосочной траве потянулась узенькая, давным‑давно не хоженная тропа. Не сильно петляя меж хвойных деревьев, она тянулась, пока не привела на пригорок, где возвышался бревенчатый домик с островерхой тесовой крышей, увенчанной крестом. Зимин в жизни не видел таких, не сразу понял назначение этого строения.

– Неужели часовня? – сказал неуверенно.

– Она самая, – подтвердил Засекин, спешиваясь и закуривая. – В старину на этом месте каждое лето чествование святого Пантелеймона происходило. Был такой святой.

– Удивительно, как уцелела, – тоже слезая с лошади, сказал Зимин.

– Что да, то да, – согласился Засекин.

– А вообще почему бы не сохраниться. Глухая тайга, – вслух для себя рассудил Зимин. Он расчехлил фотоаппарат, сфотографировал часовню.

– Это теперь глухая. Раньше здесь народу поболее чем в Пихтовой было, – возразил Засекин. – Лагеря кругом стояли. «Вольный», «Надежда», «Свободный». Мимо «Свободного» ехать будем.

– Далеко он?

– Да километра два.

– Тогда, может, там отдыхать остановимся?

– Ну поехали, без разницы, – легко согласился Засекин. Завязал расстегнутый было подсумок, вдел в пасть лошади удила.

На прощенье Зимин заглянул внутрь часовенки и пожалел, что сделал это: очароваться можно было только ее наружным видом.

Опять ехали, опять копыта коней глухо стучали по земле. Темно‑зеленые пихты, после того как отдалились от часовни, уже не стояли так густо, мешались с березой и осиной.

Лес расступился, и на возникшем перед глазами огромном пространстве предстал глазам длинный и высокий глухой забор со смотровыми вышками по краям, с гирляндами из металлических черно‑белых абажуров, предохранявших некогда лампочки электрического освещения от снега, пыли, камушков. Целые звенья зубчатого забора местами повалились, и через образовавшиеся пустоты виднелись прогонистые приземистые бараки – пепельно‑серые, невзрачные, как и все на этой окруженной лесом территории. Зимин насчитал шесть таких бараков. Виднелись и еще какие‑то строения, но они не походили на жилье заключенных.

– «Свободный», – сказал Засекин. – На три с лишним тысячи зеков лагерь.

– Все в шести бараках умещались?

– Семь было. Сгорел один, вместе с лазаретом и кухней. А так все в сохранности. Баня, караульное помещение, клуб. Имени Берии назывался.

– Лес валили заключенные?

– Не, лес мало. Кирпич делали. Узкоколейка была от лагеря к заводу и глиняному карьеру. – Засекин махнул рукой, указывая, куда тянулась узкоколейка.

– Клуб имени Берии, – задумчиво проговорил Зимин.

– Да. Вон он. Брусовой дом с ободранной крышей.

– Посмотрю. – Зимин было направил лошадь в сторону лагеря.

– Э‑ээ, – живо отреагировал Засекин. – Пешком лучше. Я пока напою животину. Ручей вон, – ткнул пальцем туда, где около кромки леса поднималась высокая сочная трава.

По дощатому полуразрушенному настилу Зимин через центральный вход – там прибита была к стоящим рядом двум столбам доска с буквами «КПП» – вошел на территорию «Свободного». Ворота, открывавшиеся некогда для подвод и автомобилей, лежали на земле, вдавленные в нее. Ворота сплошь были опутаны колючей проволокой, оборванные ее концы кудрявыми завитками тянулись вверх. Куски колючки мелькали и на столбах ограждения, тянулись по земле. Шагах в пятнадцати от КПП валялась целая бухта проволоки с острыми стальными шипами. За долгие годы лежания невостребованная эта бухта вцепилась колючками, вросла в грунт. Зимин понял, почему провожатый его посоветовал пешком отправляться осматривать таежный концентрационный лагерь: при таком обилии проволоки лошадь неминуемо изодрала бы об нее в кровь ноги.