Наталья Арбузова - Поскрёбыши

• Название: Поскрёбыши
• Автор: Наталья Арбузова
• Издательство: "Время"
• Жанр: Современная проза
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-9691-1423-4

«Лесков писал как есть, я же всегда привру. В семье мне всегда дают сорок процентов веры. Присочиняю более половины. Оттого и речь завожу издалека. Не взыщите», - доверительно сообщает нам автор этой книги. И мы наблюдаем, как перед нами разворачиваются «присочиненные» истории из жизни обычных людей. И уводят - в сказку? В фантасмагорию? Ответ такой: «Притихли березовые перелески, стоят, не шелохнутся. Присмирели черти под лестницей, того гляди перекрестят поганые рыла. В России живем. Святое с дьявольским сплелось - не разъять.»

---

Нет, не весело. Печально стало в доме. Светлые дни переезда, когда каждая геранька на окне улыбалась, боле не возвращались. Мария, что мне сделать? давай я перепишу московскую квартиру на Кольку. Будем жить вдвоем ради его будущего. Качает головой. Не хочет. Мария, надо примириться со случившимся. (Я нарвался сразу на двух женщин с очень сильной волей.) Мария, нет худа без добра. Как бы не свалился на нас этот дом, он наш. Я ведь действительно жаждал сам подарить его тебе. А вышла такая байда. Мне что, вернуть квартиру ЕЙ? ОНА не примет. Даренье – акт двусторонний. Нам остается плюнуть. Начхать. Ну, Мария?

Что ему, не хотелось взять молодую жену, родить своего ребенка? Так уж невтерпеж, вынь да положь, поскорей дать покой и подобие счастья этим двоим – Марии с Колькой? Где у него заглючило? поди угадай. Не так Шестаков восторгался собою, дабы обязательно, во что бы то ни стало, оставить потомство. Оборванцы воробьи – и те не чирикали, всё больше молчком. Мария побледнела, посерьезнела. Иной раз улыбнется вымученной улыбкой. Не хлопотлива стала. Мария, не Марфа. Колька торчал на стремянке. К бидону привязал пояс от материного халата. Повесил бидон на шею – собирал вишню. Стремянка шаталась от каждого движенья. Колька балансировал, выравнивался. Бидон качался. Шестаков растопил садовую печку: варил вишневое варенье, оно пригорало. Полкан осторожно лизал снятые пенки – не обжечься бы. Приходила с дежурства Мария, рассеянно гладила пса. Псу больше ласки доставалось, чем Шестакову. Московскую квартиру на Кольку Шестаков переписал. Полюбив тебя, я махнул рукой, очертил свою буйну голову. Нескоро понял он – идет игра с Алисой. Ей ничего не жаль – ему тоже. Любовная игра. Боже праведный. Полюбив кого, я махнул рукой?

Бомжом Шестаков не был – прописан «у Кольки» в Курске. Постоянно поселен у «дальнего родственника» Николая Прогонова вместе с «дальней родственницей» Марией Прогоновой в недрах явно к ним расположенного дома. Сидели темным августовским вечером под целым ливнем падающих звезд на садовой скамье, гладя с двух боков одного и того же пса. Шестаков к тому времени уж понял, откуда ветер дует в скрытном его сердце. Устрашился, решился рубить канаты. «Мария, - сказал, не смеши людей, распишись со мной». Тут-то она ему и сказала. Она замужем. (Ни разу не полистал ее паспорта.) Муж отбывает долгий срок в тюрьме по уголовному делу. Но она с мужем разводиться не станет. Боже милостивец. Только этого не хватало. Не то чтоб Шестаков струсил: когда-нибудь кончится долгая отсидка, придет убивец по его душу. Конечно, и это тоже. Но Колька? любимый Колька, уши на отлете? какие гены в него попали? Вырастет – начнет преступать закон на каждом шагу, покуда не нарвется. Шестаков сам привык жить поверх барьеров, но всегда следил – не сделать бы того, за что сажают. ТАМ хорошо не будет. Оттолкнуть Кольку от края. Любой ценой.

В доме всё переменилось – в который раз. Честная Мария в два счета поняла: своим умолчаньем поломала жизнь хорошему человеку. Шестаков тоже начал соображать: в ее вечных попытках бегства было сразу всё – любовь, ревность, но и совестливое желанье уберечь его от чужой беды. Подвижная ровно тростник на ветру, Мария вновь стала послушной рабой. В том мало радости. Лета оставалось с гулькин нос. Сорока дергала хвостом на заборе, и тень ее тоже дергала хвостом. Шестаков сказал Марии: съезжу-ка я в Москву, разберусь наконец, что там с Колькиной квартирой. Мария виновато кивнула в знак того, что не сбежит. Кончились эти бега. Набегалась, арестантская женка.

В Москве было бессовестно душно, в квартире пусто. Он сам позвонил Алисе – приехала. Накрашена чуть-чуть-чуть-едва, как обычно, а не то чтоб нарочно совсем не краситься. Села, отбросила сумочку на стол. Заговорила спокойно-дружелюбно. Боже мой, мы с Шестаковым ее недооценили. Я, я ее оболгала. Такая пушистая Алиса. Ну, поиграла в какие-то женские игры. А я уж качу на нее бочку. Людям свойственно ошибаться. Но не до такой же степени. И еще берусь писать. Стыд и срам. За окном сумерки – миролюбивые, не таящие в себе угрозы. Шестаков вздохнул и всё рассказал Алисе. «Ты влип, - сказала она. - Давай подумаем, как жить дальше». Шестаков ничего не возразил.

Одна гора високо,

А другая низько.

Одна мила далеко,

А другая близько.

В конце счастливой бессонной ночи они порешили: Шестаков возвращается в Москву. Преподает как прежде в Алисином заведенье, живет в этой самой квартире «у Кольки». Дальше видно будет. Позвонил «Женьке» на мобильник и всё (почти всё) ему сообщил. «Ну, ты даешь», - только и проговорил офонаревший Женька. Алиса отняла у Шестакова трубку. «Деньги за квартиру будут высылаться на имя Марии». Теперь опешил Шестаков. «Алиса, откуда у тебя столько…» Она отключилась от Курска и невозмутимо объяснила: «От богатого любовника». Теперь уже Шестаков почувствовал, что его кинули. Игра была нечистой. Он отдавал Марии свое, Алиса возвращала ему чужое. За какие грехи его так? узнать бы.

Поехал в Курск как побитая собака забирать трудовую книжку. Их с Марией вертоград показался ему пыльным и пожухлым, Мария за два дня постаревшей. «Мария, поедем на зиму в Москву. Пусть Колька там учится. А каждое лето будем приезжать в Курск». К его великому удивленью, Мария согласилась. Но так, будто ей без разницы. Что Курск, что Москва. Мир рухнул. Шестаков уведомил Алису: никаких денег на Мариино имя высылать не надо. Они переезжают в Москву «к Кольке». Нельзя было заставлять Марию вернуться уборщицей в школьное зданье, где снимала площади Алиса. Устроил курьером по старым связям. А Колька пошел как миленький в прежнюю школу. Алиса, когда наезжала с ревизией, трепала его за огромное ухо. Колька молчал в тряпочку. Он любил Шестакова и по-мужски понимал его. Была бы Колькина воля – он осчастливил бы всех женщин. Красивых, капризных, неведомо почему включивших его, Кольку, в свой список. (Размечтался.) И некрасивых, застенчивых, с религиозным восторгом отдающихся любви. Воистину господь умудрил Кольку ранней мудростью. Темная московская осень задолбала его после легкодыханного полуюжного Курска. Хочешь жить там, а жизнь тебя держит здесь. Хочешь жить с НЕЮ – жизнь привязывает черт и к кому. И вправду Колька предвосхитил догадливостью перипетии многих судеб. А ТЭЦ пыхала скверным дыханьем в и без того мерзкий смог. Драть бы отсюда когти.

В аудитории Шестакова встретили на ура. Рассказы о его скоропалительном отъезде в Курск, продаже квартиры, романтическом возвращенье – распространялись с приукрашеньями довольно быстро, несмотря на немногочисленность студенческой популяции. Две сильных любви, борющихся в душе одного человека – это круто. Даже математическую статистику слушали со вниманием. Тем более что одна героиня передаваемой из уст в уста истории была всем знакома. Другую же кто-то видел прежде, запомнил – так по крайней мере утверждали. Уборщица против директрисы – отпад. Да вот и мальчик. По легенде – незаконный сын Шестакова. И студиозусы дарили Кольке всякую всячину.

Колька основал нечто вроде музея подарков товарищу Сталину. Шестаков прозвал Колькину кунсткамеру «На тебе боже что нам негоже». В большом ящике под стеклом по одному лишь Кольке ведомой системе размещались ненужные с точки зрения недалекого человека, но сами по себе ценные вещи: значки, брелочки, магнитики на холодильник, старые советские пятаки, настоящие американские центы, тяжелые мобильники первых выпусков и прочие сокровища разного калибра. Относительно Колькиного происхождения позже явилась новая версия: не бастард, но законный сын узника совести, отбывающего срок в постсоветских лагерях. Тогда в Колькиной коллекции появился перочинный ножик с несколькими лезвиями, дальнобойный фонарь и даже боксерские перчатки, пока для него великоватые. Поскольку зданье-то было одно, россказни перекочевали к школьникам. У Кольки завелись ухажерочки, сразу несколько. Оставалось только выбрать. Это было нелегко, учитывая Колькины теории.

Тут в класс неведомо откуда, будто с неба спустившись, пришла Катя. И Кольке стало ясно, что, не в пример Шестакову, он по жизни однолюб. Еще вчера думал иначе, однако теперь… Катя ну совершенно ничем не отличалась от остальных девчонок, и надо было обладать Колькиной прозорливостью, чтоб в ней вообще что-то разглядеть. Колька обладал. И даже ножки кресла из черт и каких спрессованных опилок расцвели в ту зиму аки посох папы, отвергшего кающегося Тангейзера. Отсвет Колькиной влюбленности мерцающими бликами лег на лица его домашних. Мария вернула Шестакову сумасшедшую радость близости – это она умела. Ну и семейка досталась моему герою. Жизнь переплюнет любую фантазию.

Алиса не осталась в стороне от повальной колькомании. Подарила Кольке компьютер-таблетку. Колька разметил для него место в уже двухэтажном ящике и убирал на ночь под стекло. Одновременно Алиса поведала слушателям Шестакова, что Колькин отец осужден по уголовному делу. Подробностей она не знала, а врать не хотела. Алисе были присущи отнюдь не все пороки. И что же Колькины фанаты? они придумали ту еще историйку. Сами в нее поверили и всех убедили. Колькин отец убил оскорбителя Колькиной матери. Убил и на каторгу пошел. Колька даже выиграл от Алисиной вредности. Подарки посыпались как из рога изобилия. Пришлось выделить под них списанный канцелярский шкаф. Ухажерок он более не замечал: носил на своем щите цвета одной лишь дамы. За честь ее готов был идти на галеры. А тут пора ехать в Курск. Знаменитые соловьи еще пели, яблони же отцвели. Но сад ждал, и Полкан скучал у соседей. Вдруг Мария заявляет: «Вы езжайте, а мне дали свидание с мужем. Я к нему». Куда к нему? Не так далеко – в Кемеровскую область. Колька сорвался вместе с матерью, Шестаков же остался в Москве с Алисою. Та вчера вернулась с Мальдивов, такая красивая – с ума рехнуться. Шестаков не спрашивал: с кем ездила, на чьи деньги. Ему уж было по барабану. Главное – допускала до своей священной особы. Чем заслужил? Да что это его всё время из жара в холод и обратно? ТЭЦ и в жару дышала злобой. Шестаков сидел голышом в единственном кресле, тупо глядел на Катину фотку под стеклом Колькиного шкафа сокровищ и ждал Алисина звонка. Долгонько приходилось ждать.