Дональд Уэстлейк - Плата за страх

• Название: Плата за страх
• Автор: Дональд Уэстлейк
• Жанр: Детектив

---

– Значит, вот почему был убит Пэдберри? Потому что ему потом пришло в голову, что Донлон в кафе не входил?

– Не знаю. Джордж пытался позвонить мне примерно за полчаса до того, как его убили. Не знаю, о чем он хотел мне сообщить. Теперь, когда Донлон мертв, выяснить это невозможно. Он что-то увидел или что-то вспомнил и попытался связаться со мной. Донлон до него добрался, возможно, выследил его, как потом стал выслеживать меня и кое-кого из ребят. По-моему, до того момента он не осознавал, что является убийцей. То, что случилось с Боулз и Вилфордом, было несчастным случаем, кошмаром, происшедшим помимо его воли. Но по какой-то причине ему пришлось заткнуть рот Джорджу Пэдберри и совершить преднамеренное, запланированное убийство, а роль убийцы противоречила его натуре. Он пришел ко мне домой, когда там сидели ребята, и завел со мной разговор. Он вел себя немного странно, слегка рассеянно. Сначала он пытался принудить меня бросить это дело, а потом вдруг ни с того ни с сего разразился монологом о том, как он любит детей, и о своем бесплодии. Непонятно, с какой стати он об этом заговорил.

На лице капитана Дрисколла отобразилось удивление.

– Он был бесплоден?

– Так он мне сказал. Рассказал, что сначала думал на свою жену, но потом выяснилось, что виноват он.

– Может, тогда все и началось с этой шлюхой.

– Прежде чем в этом здании открылось кафе, там располагалась небольшая религиозная община. И ребята из кафе, и члены этой общины рассказали мне, что Донлон к ним постоянно наведывался, мутил воду, всюду совал свой нос, словно задался целью раскопать какую-то грязь. Он выискивал грех с тем ожесточением, с каким бередят больную рану, получая удовольствие оттого, что боль усиливается.

Он кивнул:

– Возможно, он не мог придумать для себя худшего греха, чем принимать наркотики в обществе черной проститутки.

– Причем в необычном месте, – добавил я. – В конце концов, Донлон был романтиком. Во всех его действиях есть оттенок романтизма, начиная от встреч с Айрин Боулз и кончая многозначительными визитами в “Частицу Востока”.

Капитан Дрисколл отвел глаза в сторону и сказал:

– Не так давно с ним что-то стало происходить. Я думал, что у него дома какие-то неприятности. Вы знаете, ведь взяток он не брал. По крайней мере, мне так кажется – может, потом начал, чтобы еще тяжелее согрешить. Когда я вызвал вас, чтобы поговорить насчет заявления, то не только для того, чтобы отмазать человека из своего округа, хотя, сознаюсь, такая цель тоже была. Но меня, кроме того, беспокоил инспектор Донлон, и я думал, что у вас найдутся какие-нибудь объяснения.

– Я о нем тогда ничего не знал, – ответил я. – Да, сдается мне, и сейчас не много знаю. Возможно, его жена сможет кое на что пролить свет. Мне он кажется глубоко разочарованным человеком, романтиком, казнящим себя за свои недостатки, странным образом решающим свои проблемы, мечущимся и растерянным. Затем он по роковому стечению обстоятельств сделался убийцей, и это нарушило установленное им шаткое равновесие, он решился погубить себя раз и навсегда. Я, например, так и вижу, с каким почти чувственным удовольствием он мажет Робин кровью и как потом ненавидит себя за это, словно еще одну занозу под кожу себе вгоняет.

– Вы думаете, что он в любом случае покончил бы с жизнью?

– Точно не знаю. Если бы его арестовали, он бы точно сделал попытку. Я насмотрелся на таких, когда... – Я замолчал на полуслове.

– Ладно-ладно, Тобин, – приободрил меня капитан Дрисколл. – Вы раньше служили в полиции, мы оба это знаем. Можете на это ссылаться.

– Мне это нелегко, – покачал я головой. – Лучше уж я про Донлона. По-моему, причины, побудившие его к самоубийству, те же самые, что двигали всеми его поступками вплоть до убийства Джорджа Пэдберри и следующего за ним. Убив Пэдберри, он сделался преднамеренным убийцей, который впоследствии, увидев, как я выскользнул через черный ход из нового здания общины, последовал за мной и попытался меня убить. Когда, промазав, он вместо меня убил мальчика, невинного ребенка, одного из тех существ, к которым он испытывал ничем не осложненную любовь, это явилось последней каплей. Мне кажется, поэтому он и отправился обратно к церкви, или как они там себя называют. По-моему, он чуть было не зашел внутрь, чтобы исповедаться. Но у него не хватило духу, и он предпочел покончить жизнь самоубийством.

Дрисколл кивнул.

– Все сходится, – согласился он. – И я теперь понимаю, почему вы не хотели оправдываться, пока мы не обнаружили, что Донлон и в самом деле застрелился. Но почему вы ни с кем, кроме меня, не хотели говорить?

– Потому что, – ответил я, – в таком случае это останется между нами. Вы можете оставить дело открытым, назначить на следствие других людей, которые, видимо, ничего не выяснят. Донлон мертв, нет смысла подвергать дело огласке. Ни его жене, ни полиции это ничего хорошего не принесет.

Он нахмурился:

– С чего это вы так заботитесь о полиции? Я думал, что вы уже не испытываете к нам добрых чувств.

– Я не уходил со службы, – ответил я. – Это меня ушли. Я считаю, что в меру своих способностей был неплохим полицейским. Я никогда не держал на полицию зла, и в том, что со мной случилось, никого, кроме себя самого, не виню. Поэтому, если я могу помочь полиции избежать незаслуженных неприятностей, то почему бы этого не сделать?

– В прошлый раз вы произвели на меня другое впечатление, – признался он.

– Да и вы на меня тоже, – ответил я. – Я решил, что вы печетесь только о том, чтобы в вашем округе все было шито-крыто. Я никогда таких не уважал, да и теперь не уважаю. Я думал, что вы вызвали меня, чтобы заткнуть мне рот, и не испытывал к вам ничего, кроме отвращения.

– Вы никогда не пытались подать апелляцию или добиться пересмотра вашего дела? Может, по истечении определенного времени вы могли бы снова вернуться на службу?

Я покачал головой:

– Нет. Комиссия постановила, что ее решение окончательно и обжалованию не подлежит.

– Подобные вещи иногда со временем забываются, – сказал он. – У вас остались друзья в полиции?

– Я вас понял, – ответил я, – спасибо за заботу. Но я не хочу даже и пытаться, чтобы слишком себя не обнадеживать.

– Почему же?

– Потому что если я позволю зародиться надежде, то я погиб. Если мою апелляцию отклонят, то я – конченый человек. Еще один Донлон. У каждого человека есть свои рамки, и он адаптируется к жизни внутри них. Донлона выпихнули за эти рамки, когда он обнаружил, что стерилен и, возможно, имеет и другие проблемы. Он приспособился к новым ограничениям, немного свихнулся, чтобы быть в состоянии существовать в этом мире, а потом его вытолкнули и из этих рамок, когда он вдруг сделался убийцей. А во второй раз он не смог приспособиться, он потерял сам себя. То же самое ожидает и меня. Однажды меня вытолкнули, и я приспособился, я заслонился от мира, я живу в своем маленьком мирке, занимаюсь маленькими делами, в голове у меня – маленькие мысли. А теперь вы предлагаете мне выйти за эти рамки, поставив жизнь на карту. Я на это не согласен. Я уж лучше поживу, хотя бы и вполжизни.

Он вперил в меня внимательный взгляд, и я видел, что он решает, продолжать ли настаивать на своем. Увидев по его лицу, что он предпочел оставить меня в покое, я испытал облегчение.

– Ладно, Тобин, – махнул он рукой, – по-моему, вам видней.

– Спасибо.

– Если когда-нибудь передумаете, позвоните мне прежде, чем что-нибудь предпринимать.

– Обязательно, – пообещал я, хотя знал, что я не передумаю и ничего не буду предпринимать. Он поднялся на ноги.

– Как я понимаю, вам не хочется здесь задерживаться, – сказал он.

Собственно говоря, я бы задержался здесь на неопределенный срок, но ему об этом сказать я не осмелился. У подавляющего большинства людей сформировался целый комплекс общепринятых точек зрения на вещи, а когда чья-то точка зрения отличается от их, они незамедлительно относят таких людей к числу больных или безумных, возможно, опасных и определенно неспособных справиться со своими собственными делами, поэтому с такими начинают возиться. И я встал со словами:

– Нет, кажется, я и так здесь слишком долго пробыл.

– Мне тоже так кажется. Пойдемте.

Мы вместе вышли из камеры, нам отперли дверь в конце коридора, а внизу дежурный вернул мне отобранные накануне вещи. Поскольку меня сопровождал капитан, то обратный процесс занял гораздо меньше времени, чем когда меня принимали. Не прошло и десяти минут, как мы стояли в вестибюле рядом с сидевшим за стойкой дежурным сержантом, и выход был свободен.

Капитан Дрисколл протянул мне руку, и, ощущая себя героем мелодрамы, я взял ее.

– Не знаю еще, решим ли мы замолчать это дело, – сказал он. – Не мне решать, поднимусь наверх – позвоню в комиссию по служебным расследованиям, договорюсь о встрече. Если решат придать дело огласке, вас, возможно, вызовут в суд или на допрос.