Анна Франк - Убежище. Дневник в письмах

• Название: Убежище. Дневник в письмах
• Автор: Анна Франк
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-7516-1314-3, 978-5-7516-1281-8, 978-5-9953-0279-7

Анна Франк родилась в 1929 году. Она умерла в концлагере, когда ей было 15 лет. Ее дневник, который она вела в Амстердаме, прячась с семьей от нацистов, стал известен всему миру. Анна Франк вела дневник с 12 июня 1942 года до 1 августа 1944-го. Сначала она писала свои письма только для себя самой – до весны 1944-го, когда она услышала по радио «Оранье» (радиостанция нидерландского правительства в эмиграции, вещавшая из Лондона) выступление Болкестейна, министра образования в нидерландском правительстве в эмиграции. Министр сказал, что после войны все свидетельства о страданиях нидерландского народа во время немецкой оккупации должны быть собраны и опубликованы. Для примера, среди других свидетельств, он назвал дневники. Под впечатлением этой речи Анна решила после войны издать книгу, основой которой должен был послужить ее дневник. Она начала переписывать и перерабатывать свой дневник, вносила исправления, вычеркивала отрывки, которые казались ей не очень интересными, и по памяти добавляла другие. Одновременно она продолжала вести и первоначальный дневник, который в научном издании 1986 года называется версией «а», в отличие от версии «б» – переработанного, второго дневника. Последняя запись Анны датирована 1 августа 1944 г. 4 августа восьмерых прятавшихся людей арестовала Зеленая полиция. В этом издании публикуется полный текст дневника, одобренный Фондом Анны Франк в Базеле.

---

Кошка Муши становится все более милой и ласковой со мной, но я все еще побаиваюсь ее.

Твоя АннаВОСКРЕСЕНЬЕ, 27 СЕНТЯБРЯ 1942 г.

Милая Китти!

Сегодня у нас с мамой была так называемая «дискуссия», но самое неприятное то, что я сразу пускаюсь в слезы, я ничего не могу с собой поделать. Папа всегда мил со мной, и он понимает меня намного лучше. Ах, в такие минуты я маму снова терпеть не могу, и я ей тоже чужая, это очевидно, она даже не имеет понятия, что я думаю о самых простых вещах.

Речь зашла о прислуге, о том, что надо бы называть ее «помощницей по хозяйству» и что это именно так и будет называться после войны. Я была не совсем согласна, и тогда она сказала, что я, мол, слишком часто говорю о том, что будет после, и что я при этом представляю себя взрослой дамой. Но это вовсе не так, почему же мне нельзя иногда строить воздушные замки, ведь ничего в этом страшного нет, зачем же это так серьезно воспринимать! По крайней мере, хоть папочка меня защищает, без него я бы здесь почти наверняка не выдержала.

С Марго у меня тоже отношения не ахти. Хотя в нашей семье никогда не бывает таких скандалов, как наверху, все-таки мне обстановка далеко не всегда приятна. У меня совершенно другой характер, чем у мамы и Марго. Я понимаю своих подруг лучше, чем собственную мать. Как жаль!

Мефрау Ван Даан уже в который раз не в духе, она ужасно капризна и прячет все больше личных вещей. Жаль, что мама не отвечает на каждую «ван-даановскую» пропажу «франковской» пропажей.

Очевидно, некоторым людям доставляет особенное удовольствие воспитывать не только своих детей, но и детей своих знакомых, Ван Дааны именно такие. Марго воспитывать нечего: она от природы сама доброта, ум, сердечность, но ее недостающую долю пороков с избытком восполняю я. Сколько раз во время еды случается перебранка. Папа и мама всегда пылко меня защищают, без них я не смогла бы хладнокровно опять и опять вступать в борьбу. Хотя они меня снова и снова предупреждают, что я должна меньше говорить, ни во что не вмешиваться и вести себя скромнее, чаще всего мне это не удается. Не будь папа каждый раз так терпелив, я бы уже давно потеряла надежду, что хоть когда-нибудь смогу достаточно соответствовать родительским требованиям, хотя они вовсе не такие уж высокие.

Если я беру мало овощей, которых терпеть не могу, а вместо них ем картошку, Ван Дааны, особенно мефрау, не могут не возмутиться моей «избалованностью».

– Давай, Анна, возьми-ка еще немного овощей, – следует тут же.

– Нет, спасибо, мефрау, – отвечаю я, – мне достаточно картошки.

– Овощи очень полезны, твоя мама сама так говорит, возьми еще, – настаивает она, пока не вмешается папа и не поддержит мой отказ.

Тогда мефрау рявкает:

– Вам следовало бы побывать у нас дома, там, по крайней мере, детей воспитывали. Что это за воспитание! Вы вконец избаловали Анну, я бы никогда такое не одобрила. Если бы Анна была моей дочерью…

Этим всегда начинается и заканчивается ее тирада слов. «Если бы Анна была моей дочерью». Ну, к счастью, я ей не дочь.

Но чтобы вернуться к нашей теме о воспитании: вчера, после последних многозначительных слов мефрау, наступила тишина. Потом папа ответил:

– Я считаю, что Анна очень хорошо воспитана, по крайней мере, она уже так многому научилась, что больше не отвечает на ваши долгие проповеди. А что касается овощей, то тут я ничего другого не могу сказать, как только: «Vice versa![6]»

Мефрау была побита, и к тому же основательно. Это «vice versa» было, конечно, прямым попаданием в мадам, потому что она по вечерам не может выносить ни бобовых, ни любых видов капусты, ведь от них она «пускает ветры». Впрочем, и я тоже. Ах, какая же она идиотка. Пусть, по крайней мере, в отношении меня придержит язык.

Ужасно забавно видеть, как мефрау Ван Даан легко краснеет. А я-то нет, и от этого она страшно злится в душе.

Твоя АннаПОНЕДЕЛЬНИК, 28 СЕНТЯБРЯ 1942 г.

Милая Китти!

Мое вчерашнее письмо было далеко не закончено, когда мне пришлось оторваться. Я не могу отказать себе в удовольствии рассказать тебе еще об одном разногласии, но, прежде чем я к этому приступлю, вот еще что: мне так странно, что взрослые ссорятся так быстро, так часто и по поводу всевозможных мелочей. До сих пор я всегда думала, что спорить – детская привычка, которая позже проходит. Конечно, иногда может быть причина для «настоящей» ссоры. Но эта вечная перебранка тут у нас – не что иное, как дрязги. Поскольку эти дрязги стали обычным делом, я должна была бы в общем-то к ним привыкнуть. Однако это не так, и, наверное, так и не будет, пока почти в каждой «дискуссии» (это слово употребляют тут вместо «ссоры», конечно, совершенно ошибочно, но немцы не придумали ничего лучшего!) речь заходит обо мне. Ничего, ну просто ничего не находят они во мне хорошего: мое поведение, характер, манеры – они оговаривают и обсуждают меня по частям, с ног до головы и с головы до ног, и то, к чему я совершенно не привыкла, это грубые слова и крик по моему адресу, которые мне надо мужественно глотать, по мнению облеченной полномочиями стороны. Это не в моих силах! Я не намерена допускать все эти оскорбления, я им еще покажу, что Анна Франк не вчера родилась, они еще раскроют глаза и тут же заткнут пасть, когда я им покажу, что им бы следовало начать не с моего, а прежде всего с собственного воспитания. Что за манера вести себя! Просто варварство. До сих пор меня каждый раз снова и снова поражает такая невоспитанность и прежде всего… глупость (мефрау Ван Даан). Но как только я к этому привыкну, а это уже скоро произойдет, я им выскажу все начистоту, тогда они по-другому заговорят! Разве я и на самом деле такая невоспитанная, норовистая, упрямая, нескромная, глупая, ленивая и т. д. и т. п., как утверждают верхние? Ах нет, конечно, я знаю, у меня много ошибок и недостатков, но они их просто невероятно преувеличивают! Если бы ты только знала, Китти, как я порой киплю от этой ругани и издевательств. Уж точно не долго еще осталось ждать, когда мой накопленный гнев выплеснется наружу.

Но теперь хватит об этом, я тебе уже давно надоела со своими ссорами, но все же я не могу так оставить, я дам тебе проследить особо интересную дискуссию за столом. Речь тем или иным образом зашла об исключительной скромности Пима. Его скромность – факт неоспоримый, даже самые большие идиоты не стали бы подвергать ее сомнению. Вдруг мефрау Ван Даан сказала, так как она непременно должна перевести любой разговор на себя:

– Я тоже очень скромная, гораздо скромнее, чем мой муж!

Представляешь? Ведь уже эта фраза ясно показывает ее скромность!

Менеер Ван Даан, который счел нужным поподробнее объяснить это «чем мой муж», ответил очень хладнокровно:

– Я и не хочу быть скромным. Опыт моей жизни показывает, что нескромные люди достигают гораздо большего, чем скромные. – И затем, обращаясь ко мне: – Лучше не будь скромницей, Анна, этим уж точно многого не добьешься.

С этой точкой зрения мама была совершенно согласна. Но мефрау Ван Даан, как обычно, должна была вставить свое словечко на воспитательную тему. Но на этот раз она обратилась не прямо ко мне, а к моим родителям:

– Надо иметь своеобразный взгляд на жизнь, чтобы подобное говорить Анне. Во времена моей юности было по-другому, хотя что там говорить, несомненно, это еще и сейчас по-другому, кроме как в вашем современном семействе!

Это последнее относилось к тому, что мама неоднократно защищала современное воспитание. Мефрау Ван Даан была красная как рак от возбуждения. У людей, которые краснеют, поднимается температура, а от этого они еще больше взвинчиваются и быстрее проигрывают противнику.

Некраснеющая мама хотела на этом всю эту историю поскорее закончить и, не долго думая, ответила:

– Мефрау Ван Даан, я тоже, честно говоря, считаю, что куда лучше быть чуть менее скромным в жизни. Мой муж, Марго и Петер – все трое скромны сверх обычного. Нельзя сказать, что ваш муж, Анна, вы и я – нескромные, но мы не так легко дадим себя в обиду.

Мефрау Ван Даан: Но как же, мефрау, я вас не понимаю! Я на самом деле необыкновенно скромна. Как вам пришло в голову назвать меня нескромной?

Мама: Вы ни в коем случае не нескромная, но никто не посчитал бы вас особой скромницей.

Мефрау: Я бы очень хотела узнать, в чем моя нескромность! Если бы я тут сама о себе не заботилась – уж никто другой этого точно не сделает, – то я должна была бы умереть с голоду, но это еще не значит, что я не такая же скромная, как ваш муж.

Мама, понятно, рассмеялась, слыша эти смехотворные оправдания. Мефрау Ван Даан пришла в раздражение и дополнила свой изящный рассказ длинной серией прекрасных немецко-голландских и голландско-немецких выражений: прирожденная ораторша так запуталась в собственных словах, что в конце концов поднялась со стула, чтобы выйти из комнаты, но тут ее взгляд упал на меня. Если б ты только это видела! К несчастью, именно в то мгновение, когда мефрау повернулась к нам спиной, я сочувственно и иронически покачала головой, не нарочно, а совсем нечаянно, так напряженно я следила за всем потоком речи. Мефрау вернулась и начала браниться громко, по-немецки, язвительно и некультурно, точь-в-точь как толстая, красная базарная баба. Просто заглядение. Если бы я умела рисовать, я бы лучше всего изобразила ее именно в этой позе, так смешна была эта маленькая, дурная глупая женщина! Но я знаю теперь одну вещь, и это вот что: только тогда хорошо узнаешь человека, когда один раз с ним поссоришься по-настоящему. Тогда лишь сможешь судить о его характере!