Зинаида Чиркова - Граф Никита Панин

• Название: Граф Никита Панин
• Автор: Зинаида Чиркова
• Издательство: АСТ, Астрель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2002
• ISBN: 5-17-012010-9

О жизни одного из крупнейших российских государственных деятелей XVIII в. Никиты Ивановича Панина (1718–1783) рассказывает новый роман З. К. Чирковой.

---

К Панину подошел Ассебург.

— Вы сделали успехи, — весело заявил он, — оказывается, все теперь только о вас говорят, даже обычного злословия нет. А чем вы так очаровали королеву, что она изъявила желание видеть вас в своей загородной резиденции на большом приеме?

Панин пожал плечами. Ему хотелось верить, что этим помогает он Елизавете блистать за границей. «Отечество мое, — думалось ему, — не посрамлю тебя невежеством и лукавством…»

С этого дня вся жизнь Никиты Ивановича превратилась в один сплошной большой праздник. Обеды следовали за завтраками, балы заканчивались карточной игрой с королем и придворными, приемы и охота делались принадлежностью рабочего дня. Но среди вихря удовольствий никогда не забывал он присматриваться к иностранным посланникам, умел хорошо слушать, собирать важнейшие сведения из пустых великосветских разговоров.

Множество знакомых, настроенных доброжелательно по отношению к России, появилось у Никиты Ивановича. Но больше всего подружился он с Ассебургом. Тот давал ему пищу для размышлений, рассказывая о датском дворе, разгадывая пустую игру тщеславий и раскрывая подоплеку интриг. Ассебург стал хорошим товарищем. Вместе ездили они на балы, в театр, на приемы, обеды. Нередко Никита Иванович устраивал обеды и у себя, не жалея трат на еду, роскошную обстановку и ливреи для слуг.

Сам же он вне этой роскошной декорации вел жизнь трудовую, сопряженную с риском и молчанием. Он много слушал и мало говорил. Но каждая его фраза отличалась отточенностью и умом. Иногда удивлялся, откуда бралось у него остроумие и как ему удавалось сохранять невозмутимый и спокойный вид после многих тостов за здоровье короля…

Но однажды пришел Панину пакет с указанием от Бестужева — собираться и ехать в Швецию…

Никита Иванович был поражен. Не минуло и несколько месяцев со времени приезда в Копенгаген, а его уже шлют в Стокгольм, как простую почтовую посылку. Он решил не торопиться и как следует подготовиться к роли посла при шведском дворе…

Глава девятая

В это утро Аннушка проснулась с ощущением неизбывной радости. Сегодня день ее рождения, сегодня ей, наконец, отрежут эти опостылевшие крылышки, свидетельствующие о том, что она еще младенец. Она вскочила с постели и затормошила Машеньку.

— Вставай, соня, давно пора, день белый на дворе, — притворно сердилась она, то дергая сестру за нос, то трепля маленькое розовое ушко. Машенька недовольно отворачивалась, старалась спрятаться под одеяло, увертывалась.

Утро и в самом деле начиналось радостно. Косые лучи солнца били в прямоугольные рамы окон, желтели в фигурных стеклах листья деревьев, трава на клумбах и лужайках казалась такой свежей и молодой… Анна распахнула окно, свежий ветер ворвался в комнату, парусом поднял легкие занавеси, отдул край пухового одеяла Маши. Она заныла с еще большим недовольством и, ворча, натягивала на себя все, что только попадало под руку.

Спавшие в той же комнате фрейлины косо поглядывали на девочек, но не мешали им шуметь и разговаривать. В одной комнате их было почти два десятка, и за ночь все помещение пропахло запахами сна и лени, испарениями человеческих тел, скученных на крохотном пространстве.

— Закрой окно, дура, — крикнула одна из фрейлин, постарше Анны, но та только еще шире раздвинула створки, с наслаждением вдыхая чистый осенний воздух.

Ворча и кутаясь, фрейлины поднимались, и скоро в комнате стоял гам от утренних разговоров и суета, предшествующая новому дню.

— Забыли, каков сегодня день, — громко кричала Анюта, — крещение, крещение великого князя. — А должно быть, он хорошенький, я у акушерки спрашивала. Говорит, носик приплюснутый и коротенький, вздернутый, а щечки такие пухленькие, а ручки как ниточками перевязаны. Должно быть, красавец будет, дай Бог ему здоровья, нашему дорогому любимчику…

Она болтала и болтала, пока фрейлины, молоденькие девушки, лет восемнадцати, не выбрались, наконец, из постелей, побежали умываться, а потом засели за туалет перед единственным в комнате большим потускневшим зеркалом.

— А вот слушайте, что «Ведомости» написали.

Анна взяла с окна листок, в котором помещался астрологический прогноз на младенца Павла и зачитала его: «Родившийся между 15 дня сентября до 13 октября бывает часто флегматик, мужественного нрава, имеет высокий лоб и широкие брови, в плечах силен. Скор к гневу, но скоро и отходит. Охотно слышит о себе похвалы. Смирен, но если кто-то его озлобит или крайне обидит, против того бывает злопамятен. Смерть ему последует от злой женщины. И если благополучно переживет 42-й год, то будет жить до 99 лет»…

— Так это же не о великом князе, — вскричала одна из фрейлин, — а это вообще обо всех, кто родился в этот срок…

— А он родился 20 сентября, в среду, — бойко парировала Анюта.

— А ты поменьше бы болтала, — кинул ей кто-то из угла — не ровен час, услышит Александр Иванович, несладко придется.

Анюта прикусила язык. Изменила своему правилу — всегда держать язык за зубами, потому что сегодня у нее радость, — сегодня она стала совершеннолетней, и после крещения — великого дня — на балу ей должны отрезать крылышки, и она станет взрослой…

Но соседка по комнате права, даже в этот день нужно сдерживаться и не горланить, не то придется плохо. Ведь о каждом неверном шаге фрейлин старшая над ними — статс-дама всегда докладывала самой императрице. И она уже хмуро стала торопить Машу.

К великому празднику крещения великого князя приготовлены были фрейлинам изящные белые платья с воланами и сборками, с фижмами небольшого размера, чтобы не помялись в тесноте праздника.

Каждой хотелось принарядиться, и Маша с Анютой не отставали от своих товарок. Анна приколола к платью большую янтарную брошь, подаренную Никитой Ивановичем Паниным, а Машенька бережно опустила на белую шейку тоненькую золотую цепочку с куском янтаря, в котором заснула крохотная мушка.

Они любили эти уборы гораздо более других — дорогих, потому что никто из товарок не таил зависти к дешевым безделушкам, а янтарь словно согревал кожу и смотрелся легко и красиво.

Едва вышли девочки на широкий дворцовый двор, весь заставленный гипсовыми статуями и строго разделенный клумбами и цветниками на правильные квадраты, как увидели множество карет. К десяти утра к дворцу начали съезжаться все, принадлежащие к первым пяти классам табели о рангах. Первыми прибыли кареты и возки победнее, потом начали заполнять двор экипажи с гербами и знаками отличия. Ливрейные слуги в белых перчатках и париках, обсыпанных мукой, соскакивали с запяток, опускали подножки и распахивали дверцы. Тяжело вылезали дородные вельможи, дамы в мехах и теплых шалях. Свежий, морозный не по-осеннему воздух заставлял их кутаться.

Скидывая шубы и шали на руки лакеям в ливрейных костюмах, несмотря на холод не надевших верхнего платья, они важно поднимались по крыльцу Летнего дворца, стараясь не шуметь, проходили в крытые галереи, ведущие к домовой церкви государыни.

Через два часа убралась в торжественные наряды царица, приготовили младенца к обряду крещения.

Украшенная по случаю великого праздника венками, золотыми гербами, лентами и свежими зелеными ветками, зала сияла в отсветах тысяч зажженных свечей, хотя на дворе стоял ясный солнечный день. Огни огромных паникадил спорили своим блеском с лучами солнца и затмевали его.

Елизавета вышла в залу, сопровождаемая княгиней Настасьей Ивановной, вдовой генерал-фельдмаршала Гессен-Гомбургского. Кормилицы и мамки передали ей сверток с великим новорожденным, и Настасья Ивановна, гордая своей ролью в этой церемонии, важно выступала за государыней.

По случаю великого праздника императрица дольше обычного делала свой туалет. Ее белокурые с рыжинкой волосы на этот раз были зачесаны высоко, увиты бриллиантами, а локоны спускались на обнаженные плечи. Громадные уборы из бриллиантов почти полностью закрывали шею, уже изрядно потускневшую и постаревшую. Алмаз с голубиное яйцо, в пятьдесят шесть каратов, радугой искрился в ее ожерелье. Его поднесли ей совсем недавно в Москве купцы. Императрица освободила их от внутренних таможенных сборов, и благодарное купечество не поскупилось на подарок. Купеческий корпус собрал средства на этот камень и подарил его Елизавете на золотой тарелке замечательной работы. Стоил он пятьдесят три тысячи рублей. А на трех серебряных блюдах купцы преподнесли матушке десять тысяч иностранных червонцев да пятьдесят тысяч рублевою монетою на таких же серебряных тарелках.

Елизавета милостиво приняла дары купечества — она понимала, сколь многим купцы ей обязаны. Теперь они могли свободно проезжать по всему громадному пространству России без всяких сборов и выплат. А до этого высочайшего указа каждый собственник имения, дороги или межи имел право взыскивать с торговцев таможенную пошлину за проезд. Отмена пошлины и запрещение взыскивать с купцов деньги открыли торговле широкую дорогу.