Дмитрий Емец - Отец

• Название: Отец
• Автор: Дмитрий Емец
• Жанр: Короткие истории
• Год: 2015

С детства запойно, много и довольно беспорядочно читал, спортивными сумками таская из библиотеки книги. Книгу в 300–400 страниц прочитывал за день. На третьем курсе филфака МГУ, радуясь появлению в его жизни компьютера, Дмитрий начал писать взрослые рассказы и веселые детские сказки. Постепенно детские сказки скрестились со взрослыми рассказами и превратились в сериалы юмористического фэнтези. Дмитрий – отец семерых детей и считает, что заниматься любимым делом в окружении большой дружной семьи – это и есть счастье.

---

Хотя теща сама и не волновалась, но, чтобы ее не упрекнули в равнодушии, никого не успокаивала и давала тетке полную свободу воображать самое худшее, тренируя фантазию и эмоции. Тетка была уверена, что роды непременно будут скоротечными и тяжелыми, и Дашу нужно вести в роддом немедленно, чтобы ребенок не появился в дороге.

Сама жена, успокоенная кипевшей вокруг нее суетой, выглядела вполне довольной. Ей, видно, нравилось, что тетка и мать покрикивают на нее и тем как бы снимают с нее ответственность за все, что происходит. Она лежала поверх одеяла с подложенными под спину подушками и неуклюже, так как мешал живот, натягивала на ноги белые шерстяные носки.

В этой маленькой спальне, полной женщин, Погодин чувствовал себя совершенно ненужным. Все отлично происходило без его участия и как бы вне его воли. Инстинкт заставлял его бестолково топтаться на месте, не терять жену из поля зрения и защищать ее от хищников. Но хищников не было, и поэтому Погодин ходил по комнате, нервируя тещу, которой приходилось все время отодвигать ноги, и раздражая своими мельтешением тетку. Тетка была в их квартире только второй или третий раз, но телефон был уже ею совершенно приручен, и его длинный шнур, весь вдруг целиком поместившийся в комнате, послушно свивался в кольцо возле теткиных ног, точно кобра, завороженная факиром.

Погодин пытался посоветовать отвезти Дашу в их районный роддом, находившийся совсем рядом, всего в трех улицах, но на него замахали руками и мать, и тетка; даже жена, своего мнения не имевшая, поддалась общему порыву и махнула на мужа рукой с зажатым белым носком.

По этой причине Погодин обрадовался, когда тетка попросила его выйти во двор и посмотреть, закрыла ли она в спешке машину и не мешает ли теткин автомобиль проезду других машин. Понимая, что это поручение не важное, а скорее устраняющее его из квартиры, чтобы он не мешал, Погодин все же согласился играть по этим правилам и сделал вид, что задание это вполне ответственное и истинно мужское.

Осторожно прикрыв за собой дверь, он вышел на лестницу, спустился и, оказавшись на улице, глубоко вдохнул влажный воздух, в котором еще плавал утренний туман.

Утро было серое, свежее, на асфальте шуршала листва. Погодин обошел вокруг теткиной машины. Как он и предполагал, она была надежно припаркована, все двери закрыты, а на приборном щитке, видном в боковое стекло, мигала красная лампочка сигнализации. Погодин усмехнулся и пошел бродить по двору, совсем еще по-утреннему пустому. Все было тихо, лишь в отдалении, за углом дома, слышался равномерный шорох метлы дворника.

Мимо Погодина прошел немолодой, с ржавой щетиной, мужчина, за которым плелся старый доберман. И хозяин, и собака выглядели буднично: мужчина позевывал и курил, а собака равнодушно нюхала камни и посматривала по сторонам, и по тому, как она это делала, видно было, что ей все равно – гулять или сидеть дома.

«Гуляет, будто ничего не происходит! У него обыкновенный, заурядный день, такой, как был вчера или позавчера; придет с собакой домой, оденется, позавтракает – и на работу. А реши я ему ни с того ни с сего сказать, что у меня жена рожает, ему было бы неинтересно. Может, выдавил бы улыбку, что-то буркнул, и все», – размышлял Погодин, провожая мужчину взглядом и ощущая глубокую несправедливость того, что ребенок его так же неинтересен другим людям, как ему самому малоинтересны были прежде чужие дети и многие события чужой жизни.

«Но разве можно его обвинять в черствости? А если бы все было наоборот? Допустим, месяц назад, когда у меня тоже был заурядный день, этот человек подошел бы ко мне и сказал, что у него жена рожает… – продолжал представлять Погодин, но, подумав, что у такого пожилого мужчины дети, скорее всего, уже взрослые, поправился и изменил условие. – Нет, не жена рожает, а, скажем, он говорит мне, что у него умер брат. Как бы я поступил? Ну, конечно, сделал бы грустное лицо, постарался бы выразить участие, но искренно, положа руку на сердце, было бы это для меня важно?»

Пока в сознании Погодина медленно, цепляясь одна за одну, чередовались эти мысли, доберман остановился, точно вспомнив о чем-то важном, подбежал и на несколько результативных мгновений поднял заднюю ногу у колеса теткиной машины.

Закончив, собака выразительно взглянула на Погодина и отправилась догонять хозяина. От увиденного кандидат на несколько секунд опешил, а потом засмеялся, и его охватило странное чувство общности с этим глупым псом.

Когда он вернулся в квартиру, там уже полным ходом шли сборы. Тетка и теща целеустремленно рылись в шкафу, а жена с собранным заранее пакетом, уже совсем одетая, стояла у дверей. Лицо у нее было огорченное, но смирившееся: видно было, что покидать квартиру, привычное и хорошо известное ей место, и ехать в место другое, непонятное и непривычное, ей совсем не хочется, но она понимает, что это неизбежно.

– Все, слава небу, устроилось. Аркадий Моисеевич позвонил своей знакомой акушерке, в восемь у нее начало смены… Аркадий Моисеевич говорит: у Даши слабая аура, надо помочь ей положительными эмоциями, думать о светлом и радостном… – быстро заговорила тетка, показываясь из комнаты.

Семья жены, хотя и обладала отменным здоровьем, любила лечиться. Болезни у них были мудреные и непонятные, чередующиеся с умопомрачительной быстротой. Каждый месяц они обнаруживали у себя что-то новое. Аркадий Моисеевич был знакомый или, как тетя любила говорить, личный врач их семьи, связанный с целой цепочкой других светил и работавший с ними «в связке». Медицинская специальность у него была самая туманная – что-то связанное с эндокринологией, но это не мешало ему консультировать от всех болезней и выписывать гомеопатию.

Аркадий Моисеевич, которого Погодин видел лишь однажды, был толстый, бородатый, очень уравновешенный, с волосатыми, очень широкими запястьями и короткими пальцами. Ел он шумно, щелкая челюстями, и так же громко смеялся. Погодину страшно было смотреть на его красный, постоянно двигавшийся и вечно что-то говоривший рот. Весь ужин Погодин пытался как-то поддеть Аркадия Моисеевича, поставить его на место, доказать ему, что тот шарлатан, но Аркадий Моисеевич имел уникальное качество. Он слушал только себя и говорить мог только сам, и потому был непробиваем.

– Васенька, мы уезжаем! Ты поедешь с нами? – спросила жена, касаясь сзади его рукава.

– Да, поеду… – кивнул Погодин, чувствуя, что оставаться сейчас дома невозможно для него.

– В чем ты поедешь, в этих спортивных штанах и дачном свитере? Учти, обратно тебе придется добираться на метро, тетя не сможет тебя подвезти! И не спорь, не спорь со мной, со мной нельзя сейчас спорить… – быстро сказала жена, капризно поджимая губы.

– Ладно, я переоденусь, только успокойся… – снимая на ходу свитер, Погодин пошел в комнату.

– Быстрее, пожалуйста! Неужели раньше нельзя было: беременная женщина собралась, а тебя ждем… – крикнула ему вслед тетка.

Открыв шкаф, кандидат рассеянно остановил взгляд на сложенных в стопку свитерах и выглаженных, плотно притиснутых друг к другу теснотой пространства рубашках, брюках и пиджаках. Складывала и гладила его вещи жена, и Погодин старался без нужды не заглядывать сюда, чтобы не нарушать царящего в шкафу строгого иерархического порядка. Необходимость выбирать одежду самому угнетала его и казалась неважной, тяготящей мелочью, и поэтому надевал он всегда то, что первым попадалось под руку.

Заметив свои старые любимые джинсы, вытершимся сгибом глядевшие с одной из полок, Погодин обрадованно потянулся к ним. Хотя дверь в комнату была прикрыта, а жена оставалась в коридоре, она, шестым чувством уловив, что он собирается сделать что-то запретное, крикнула: «Нет, не эти, возьми серые брюки! Они на вешалке справа!» Погодин в который раз удивился своеобразной интуиции Даши, проявлявшейся всегда неожиданно и в основном по хозяйственным вопросам. Даже плескаясь в душе, она догадывалась, какой из многочисленных запретов он пытается нарушить: полезть ли в сахар мокрой ложкой, поставить на полировку стакан без подставки или пройти в уличной обуви в комнату.

Погодина все эти правила тяготили, не удерживались в памяти, казались неважными и условными. Порой в нем пробуждалось к жене тяжелое, нехорошее чувство, и ему казалось, что он живет с женщиной недалекой и мелочной, и боялся, что дети, если пойдут в нее, тоже будут такими же хозяйственными и мелочными. В такие минуты он ощущал себя загнанным в угол и злился, а жена, словно почувствовав в нем перемену, притихала, становилась предупредительной и ласковой, и Погодин вскоре смягчался и забывал о своем раздражении.

Когда он вновь вышел в коридор, жена окинула его быстрым проверяющим взглядом, скользнувшим от воротничка рубашки до самых носков. Они закрыли квартиру и вышли. На лестнице Погодин хотел придерживать жену за руку или даже снести ее, но Даша спускалась сама, не касаясь перил и в конце пролета по привычке шагала сразу через две ступеньки.