Михаил Валин - Дети Гамельна. Ярчуки

• Название: Дети Гамельна. Ярчуки
• Автор: Михаил Валин
• Жанр: Прочая старинная литература

---

— Так не бывать же тому так! – вскричал бывалый вояка, нахлобучивая на седой чуб пусть чужую, но весьма недурную шапку-шулику с соколиным обтрёпанным пером. – Хватай, панове, что бог подал, после разберемся. Иль не в своём мы побратимском обществе?

— В своём! В своём! – вскричали те из сердюков, кто уж осчастливился штанами. – К бою, панове!

Закрутилось боевое дело: были живо найдены и мушкеты с пороховницами, и сабли с пистолями, и некая доля одежды – пусть и весьма поредевшая с того недоброго часа, когда ехидный случай подсунул горемыкам игорные кости. С грозными криками и божбой готовились к неведомой схватке похмельное воинство.

От дверей смотрел на то чудесное воскрешение оторопевший пан войт города Пришеба, коий и поспешил в шинок за помощью. Что и говорить, картина выдалась диковинной. Но уж был вновь поставлен на ноги ясновельможный пан Лащинский, уж надели на героя жупан, и опоясали саблей. С грозным гиком и шепелявым посвистом, сшибая лавки и снося косяки, кинулись во двор лютые бойцы. Мигом вскинулись в седла, подняли охающего ясновельможного. Разлетелись из-под копыт грязь и навоз, выметнулось на улочку яростное воинство. Тщетно взывал и указывал в иную сторону отдышливый городской войт – унесся к рыночной площади лихой полуголый отряд. Куда?! Зачем?! Кто знает... Воинское дело оно изначально замысловатое и мирному обывательскому разуму труднодоступное.

***

— Хорошо пошли, — с удовлетворением молвил злопамятный Анчес. – И ус утраченный поперёк дороги не встал.

— Вернутся сейчас, — обнадежил Хома. – А может и не сейчас.

Женщины ничего не сказали: Хеленка жалобно мукала и утирала-развозила по личику сопли и иное мадерное, отнюдь ненужное девичьей красоте. Ведьма хмурилась и прислушивалась к происходящему в городе – доносился заполошный набат и отдалённые вопли.

— Надо всё ж рассолу, — заметил Хома, утирая нос панночки подолом своей свитки.

— Гишпанец за рассолом сходит, — распорядилась ведьма. – А ты, казаче, ступай и глянь.

— Куда? – насторожился Хома.

— Туда, где ворог. Упредишь, выяснишь, сколько маззикимов собралось. Может, глаза им отвести удастся. Или иным способом запутать.

— Тю, так отводи ж им глаза сразу и наперед! Что там на них смотреть? Уж обойдемся как-нибудь без того лицезрения.

— Ступай-ступай! Лучше знать, откуда полезут и каково их число. Маззикимы не особо быстрые, но золото чуют. А может с ними ещё кто есть. Из недобрых.

— Да уж куда нам еще подобрее гостей ждать, — буркнул Хома. – Нельзя нам расходиться. То дурная стратегия. Сжать силу в кулак, готовить оружье. Как дадим залп, а потом другой, они и разбегутся, портки теряя. Эй, чёрт, ты пистоль-то зарядить не забыл?

— Сам ты, чёрт и неуч деревенский, — огрызнулся гишпанец, успевший притащить здоровенный ковш пахучего рассола из-под квашеной капусты.

— Я про пистоль спрашиваю, — грозно нахмурился казак.

— Да что тот пистоль? Не возьмет он маззикима, и пуль у меня действенных нет, – заблажил кобельер. – Ты ж у нас под Корсунью подвиги совершал, ты и стреляй. Я тебе ещё пару недурных пистолей припас и преотличную  пороховницу сердюки позабыли, — Анч с опаской покосился на хозяйку, но та смотрела на Хому.

— Да отчего непременно я? – не выдержал казак. – И за лошадей я, и к кузнецу я ходи, и мёд в домовины я лей. И в лазутчики я?! А был ли такой уговор?

— Напомнить? – тихо проскрипела ведьма.

— Что толку, всё едино некому больше идти, — признал Хома, догадываясь, что ежели пришёл час подвига, то недостойно подлинному лыцарю излишнюю скромность проявлять, избегая законной славы. Вот же чёртова баба, уже вроде и пошёл почти, а она нашёптывает что-то нехорошее.

Смело двинулся к воротам, оглянулся: Хеленка с закрытыми очами цедила из ковша рассол, ведьма что-то втолковывала гишпанскому чёрту, тот подобострастно кивал. До чего ж дрянные попутчики подобрались – человек, можно сказать, на верную гибель идет, а им как с гуся вода! Хоть бы плюнули вслед…

Впрочем, на улице оказалось довольно пустынно – лишь сидел на плетне здоровенный рыжий кот, пристально глядел на Хому. Казак погрозил наглой твари кулаком и по исконно лазутчицкому обычаю оценил своё положенье. Перед шинком опасностей не наблюдалось, дальше было похуже. Разносился неуместно-радостный звон колокола - видать, пономарь перепил малость или вовсе случайный человек на звоннице оказался. У рыночной площади многоголосо гаркали и ржали по-лошадиному, вот бабахнул пистолетный выстрел, снова заорали…

По всему выходило, что у рынка дело закрутилось занимательно и поучительно, к тому ж многолюдно, а, следовательно, вполне безопасно. Пойти, полюбопытствовать, людям что нужное посоветовать?

Хома в сердцах сплюнул и направил стопы свои в иную сторону. Вот как людям помогать, когда чуть что под горлом начинает затычка ворошиться? От же проклятущая хозяйка!

Несло дымом. В вечернем сумраке не особо понять, откуда, но имелась мысль, что даже не в одной стороне горит. Улица так и оставалась пустой, ворота дворов позаперты, ставни хат закрыты. Сидит народ, трясется, участи своей дожидается. Это потому что в Пришебе казаков мало. Жидковата кровь у горожан. Казаки, они бы, эх…

Глухо застучали по уличной пыли копыта – Хома, на всякий случай, шмыгнул к изгороди, присел в тень сиреневого куста. Проскакала мимо неосёдланная испуганная лошадь, волокся обрывок верёвки. Лазутчик не без облегчения опустил пистолет – лошадь, она пущай бегает. Поймают ещё попозже. Главное, лошади, ей и положено копыта иметь. А то уж всякие нехорошие мысли насчет этих вот копыт возникают. Хотя, что напраслину возводить на копыта? Вон вокруг сколько нечисти – и вся безкопытная. А то копыта, копыта, да глупо их опасаться…

Утешаясь таким философским образом и размышляя, кто, собственно таков по своей природе рогатый гайдук-сотоварищ, Хома осторожно продвигался к окраине. Пришеб был не то, чтобы сильно громадным городом – вон уже и околица. И что-то дурноватое здесь таилось…

Ранее Хома даже как-то не замечал, что в потной руке рукоять пистолета очень скользкой делается. Вот пакостники же в той Рагузии живут – добротное вроде оружие, а этак нехорошо вывертывается. Кто ж так делает, тьфу на вас, колбасников криворуких…

…Где-то плакал ребенок. Прямо аж надрывался и захлебывался под тот колокольный звон. В остальном оставалось так тихо, что даже странно. Ни бреха собачьего, ни куриного квохтанья – во дворах как повымерло. Ветер и тот замер. Верный признак колдунства или иной дурной погоды.

В обход нужно идти! Самый верный сейчас маневр. Хома перебежал улицу – сапог громогласно чвакнул, угодив в край глубокой лужи. (Что там те литавры - тьфу!)

Казак перевалился через плетень, пробился сквозь разросшуюся смородину и оказался за хатой. Валялась разбитая крынка, разлитое молоко уже впиталось в землю. Э, да тут и ставня с окна сорвана. Хома подтянул кушак и прокрался вокруг дома. В собачьей будке вдруг что-то завозилось и замерло.

— Что ж ты, небось, Полкан или вовсе Вовчок какой, а забился и трусишься, как последняя ципля[70], — устыдил пса Хома,  с перепугу чуть не всадивший в поганую будку драгоценную пулю.

Псина молчала, напугано светила глазами из конуры. Осторожно ступая, Хома прошел огородом, преодолел силки кабаковых плетей, меж которых лежали плоды, рыжие и здоровенные как матёрые пацюки. Боязнь поотступила – не к лицу казаку трястись как забившемуся в будку псу. А может, то и вообще сука была. Стыдобно уподобляться твари мокрохвостой…

Как-то само вышло, что держал направление на плач дитячий – выходило, что дитя где-то у дороги надрывается, где младенцам делать и вовсе нечего. Хома пролез под жердью изгороди и углядел засаду: впереди за кустом затаились два обывательских тела, напряженно наблюдающие за дорогой

— Эй, панове, и что там за тайна? — казак притронулся стволом пистолета к плечу старшего.

Оба засадника подскочили как ужаленные, но тут же хлопнулись обратно на карачки.

— Не торчи, казаче, углядят, — зашипел дед, яростно крестясь. – Вот же напугал, подкрался! Ты только глянь, что творят, дьяволово отродье!

Выкатывающаяся за околицу улица превращалась в три дороги, резво разбегающиеся в разные стороны. Прямехонько на перекрестке стояли маззикимы в количестве полудюжины демонских харь. Один из уродов держал за рубашонку дитятю годков двух, не старше – малый ревел, крутился и пытался дать дёру. Демоны на него и не смотрели, сосредоточившись на чем-то страшноватом, кое один из маззикимов деловито раскладывал на дороге.

— А что там? Кошак? – с нехорошим предчувствием спросил Хома.

— Та был бы кошак… То козу мою порвали бесовы каты, изверги, — всхлипнул дед.

— То не твоя коза, дедусь, а вовсе тетки Товкочихи, — поправил хлопчик, сидящий рядом.

— Га? Ты меня поучи еще, сопля этакая! Товкочиха мне кумой приходилась, значит, и коза мне причиталась, — разгневался дед.