Виктор Кондратенко - Внимание: «Молния!»

• Название: Внимание: «Молния!»
• Автор: Виктор Кондратенко
• Издательство: Издательство художественной литературы "Дніпро"
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1986
• ISBN: К(4702010200-134)/М205(04)-86)134.86

В повествовании о грандиозной битве на Днепре в центре внимания писателя оказался образ прославленного советского полководца Николая Федоровича Ватутина. Однако перед нами встает обаятельный живой человек с присущими ему болями, сомнениями, тревогами. Ибо бывший фронтовик В. Кондратенко, лично знавший Ватутина, поставил перед собой цель не сочинить слащавый панегирик освободителю столицы Украины, а создать глубоко психологический портрет советского военачальника младшей генерации.

«Каким же путем развить атаку и протаранить дьявольскую полосу обороны с ее укрепленными высотками, траншеями, бетонными колпаками и заминированными лесными завалами? — мучительно размышлял командующий фронтом. — Вводить в бой главные силы или не вводить?» Ведь по утвержденному Ставкой плану боевой операции танковую армию и кавалерийский корпус, находящиеся в резерве, он должен был ввести только и только в прорыв. Но прорыва, несмотря на все усилия наступающих войск, пока не было. И вполне может случиться, что главные силы увязнут в боях местного значения и через день-другой просто нечем будет выйти на оперативный простор, как это недавно случилось на Букринском плацдарме.

В минуту высочайшего нервного напряжения разведка доносит: Манштейн срочно выводит танковые дивизии из Букринской излучины, а к Бердичеву из рейха спешно движутся эшелоны с «тиграми» и «пантерами». Яснее ясного: не завтра, так послезавтра все это «зверье» появится на Лютежском плацдарме и тогда... Что произойдет тогда, Ватутин прекрасно понимал. И, чтобы не допустить нового Букрина, он нашел в себе смелость пойти на величайший риск — вопреки указанию Ставки, принял решение немедленно кинуть в бой танковую армию генерала Рыбалко.

Многодневная битва за Киев является кульминацией повествования Виктора Кондратенко. И не столько потому, что она знаменовала собой начало изгнания гитлеровских захватчиков со всей Правобережной Украины, а преимущественно потому, что эта боевая операция стала своеобразным венцом стратегического дарования Николая Федоровича Ватутина, в ней молодой советский полководец наиболее искусно и убедительно переиграл хваленого фашистского кумира, мастера маневренной обороны барона фон Манштейна.

Правда, был в этом сражении момент, когда оказались исчерпанными все наступательные возможности и перед войсками фронта реально замаячил призрак нового Букрина. Но в том и состояло величие Ватутина, что он сумел сплотить возле себя таких выдающихся боевых соратников, как генералы Гречко, Иванов, Москаленко, Черняховский, Рыбалко, Трофименко, Жмаченко, Епишев, Крайнюков, Кравченко, Шатилов. Именно они в критическую минуту нашли оригинальное, обеспечившее успех решение — впервые в истории войн было предложено предпринять ночную танковую атаку с освещением местности прожекторами, фарами, ракетами.

«Свет — наше оружие, — заключил генерал Ватутин. — Мы должны обрушиться на фашистов, подобно молнии в ночном мраке. Поэтому условным сигналом к решающей судьбу Киева атаке, у нас будет: м о л н и я!..»

---

— Я только что разговаривал с генералом Ватутиным. Под Киевом сложное положение. Противник продолжает наступать. Его цель — овладеть Киевом. Он отбил у нас Житомир — важный железнодорожный узел. Обстановка на Украине заставит нас еще кое-где отступить. Но это явление временное. Скоро праздник будет и на нашей улице. — Он обращается к Рузвельту: — Вы, господин президент, произнесли в Тегеране долгожданные слова: «Мы не только хотим пересечь Ла-Манш, но и преследовать противника в глубь территории».

Рузвельт кивает головой. Черчилль продолжает внимательно слушать переводчика. Глава советской делегации заканчивает речь:

— Русские обязуются приковать немецкие дивизии на Восточном фронте и помочь действию наших союзников.

Рузвельт, с кресла на колесах:

— Я считаю, что конференция была весьма успешной. Она является историческим событием, подтверждающим не только нашу способность совместно вести войну, но так же работать для дела грядущего мира в полном согласии.

Через день в том же просторном зале Большую тройку и членов делегаций союзных держав встречает торжественный рокот военного оркестра. В почетном карауле с автоматами наперевес стоят советские и английские офицеры.

Смолкает музыка, и Черчилль, одетый в серо-голубой мундир с множеством орденских лент, подходит к столу. Он открывает крышку продолговатого футляра, достает меч с двуручным эфесом. Его ножны украшены перламутровой инкрустацией.

Черчилль торжественно приближается к советской делегации.

— Его величество король Георг Шестой повелел мне вручить вам этот почетный меч. — Передает меч Сталину и продолжает: — На лезвии меча надпись: «Подарок короля Георга Шестого людям со стальными сердцами — гражданам Сталинграда в знак уважения к ним английского народа».

Пофыркивая моторами, к парадному крыльцу английского посольства подходят автомобили. Дымя сигарой и улыбаясь, Черчилль провожает своих гостей. Уходит машина со Сталиным, с Рузвельтом. На мягкие сиденья сверкающих черным лаком лимузинов усаживаются генералы в расшитых золотом мундирах, дипломаты во фраках с белоснежными манишками.

Черчилль покидает парадное крыльцо. Он входит со своим другом и советником Бренданом Бракеном в опустевшую столовую, где столы еще заставлены вазами с фруктами, блюдами с восточными сладостями и различной формы бутылками, хранят следы большого пиршества.

— У меня все еще перед глазами именинный пирог с шестьюдесятью девятью зажженными свечами. День твоего рождения, Уинстон, отпразднован славно. Все было торжественно и великолепно.

Черчилль разводит руками:

— Со мной происходит что-то странное... Мне кажется, что я вижу дурной сон... Кто бы мог подумать, что день своего рождения я буду праздновать вместе с коммунистами?! — Он невесело усмехается. — Сталин подарил мне каракулевую шапку. Ну, что ж... Она еще может мне пригодиться для похода на Москву. — Премьер-министр тянется к батарее бутылок. — Я, кажется, выпью сегодня все, что видит глаз. Мне тяжело. Всю жизнь я мечтал обнажить меч против Советов. — Бутылка дрожит в его руке. — И вот в Тегеране, по приказу короля, я преподнес русским коммунистам почетный меч. Это не простой дар Сталинграду. Это признание военных заслуг Советской России. — С видом полного отчаяния: — После Тегерана мы вынуждены открыть второй фронт. Успехи русских заставляют нас сделать это. — С яростью наливает виски. — Сейчас истинные свои чувства и мысли приходится охранять полками лжи. Когда-то Ленин назвал меня величайшим ненавистником Советской России. Таким я был, есть и останусь. Да, мы откроем второй фронт, но... Потом обстановка покажет: возможно, когда мы пойдем вперед, то не станем разоружать немецкие дивизии, а повернем их штыки против большевиков. Исполнится ли мое желание? Трудно сказать... Это так же сложно, как привести к власти после освобождения Польши ее лондонское эмигрантское правительство. Но об этом надо заботиться. Насаждать в Польше подпольные организации и противиться установлению народной власти. Москва хочет видеть Польшу сильной, независимой и дружественной ей страной. Мне такая Польша не нужна. Пусть она будет не стальной, а кисельной, покорной нам, или же стоит на краю пропасти.

Брендан Бракен молча пьет маленькими глотками шампанское.

— Вы молчите, Брендан? Молчание, говорят, знак согласия. Но в отдельных случаях бывает и наоборот... Я привык читать чужие мысли и знаю, о чем вы думаете. Если бы я не сменил Чемберлена, то, возможно, бывшие мюнхенцы склонили бы гордого британского льва к ногам Гитлера. Я знаю, вы одобряли мое намерение вступить в союз с коммунистической Россией. И вдруг такой поворот! Видите ли, Брендан, времена меняются, жизнь уходит вперед, ох как уходит! И политика становится иной. Но если вы помните мой роман «Саврола», увидевший свет сорок три года тому назад, то в этой перемене моих убеждений нет ничего неожиданного. Впрочем, нет нужды так далеко оглядываться. Вспомните произнесенную мною речь в день нападения Германии на Советскую Россию. Да, там были такие слова: «Мы поможем России и русскому народу всем, чем только сможем...» Но тогда же мною были сказаны и другие слова. Вот они: «За последние двадцать пять лет никто не был более последовательным противником коммунизма, чем я. Я не возьму обратно ни одного слова, которое сказал о нем». Я признаюсь вам, Брендан: моя борьба против фашизма заключалась прежде всего не в искоренении нацистских порядков, установленных внутри Германии, а в разрушении силы, способной противостоять нашей политике и экономике. Вот в чем суть. А теперь главное то, что я вынашиваю в своем сердце, — басит Черчилль. — Я еще не знаю, где, и когда, и при каких обстоятельствах, то ли в Англии, или даже в Америке я произнесу речь. Она будет подобна взрыву флотилий и всколыхнет людской океан... Я призову все страны к особой войне с большевистской Россией. Война будет не «горячая», а «холодная». Но та-ка-я!.. К дьяволу все договора! Я переверну вверх дном все наши отношения. Как это сделать — надо еще обдумать, а пока, после Тегерана, мы вынуждены открыть второй фронт. Я пью с горя. — Черчилль медленно подносит к губам хрустальный бокал.

13

С хрустальным бокалом в руке Манштейн. Он среди офицеров и генералов штаба армий «Юг».

Фельдмаршал все выше поднимает бокал.

— Господа! Под натиском восточных масс мы оставили Киев. Но час наступил! Этот город снова будет наш. — Офицеры и генералы слушают Манштейна с одобрением. В бокале пенится шампанское. Он продолжает отрывисто: — Я позволю себе вспомнить прошлое... В Арденнах мы одним ударом покончили с французами. То же будет и на Днепре. Мы с блеском здесь повторим Арденны и сокрушим фронт Ватутина. Стойкость нашей пехоты, как щит, отразит все контрудары большевиков. И тогда еще один только натиск, еще один бросок «тигров» — и мы в Киеве. — Он смотрит на стенные часы. Стрелки показывают 12. — С Новым годом, господа!

Раздаются аплодисменты, все шумно встают, в бокалах играет и пенится французское шампанское, доброе, старое Поммэри э Грено».

Входит адъютант фельдмаршала, кладет на белоснежную скатерть радиограмму командира 8-й танковой дивизии. Манштейн пробегает ее: «Торопитесь с поддержкой. Русские расширяют прорыв. Вынужден отступать». За праздничным столом фельдмаршал старается отнестись к тревожному сообщению с фронта спокойно. Он слегка кивает головой. Адъютант выходит и через несколько минут появляется снова. Командир 19-й танковой дивизии радирует: «Атакован советскими танками. Горючего нет. Помогите, помогите, помогите!» Манштейн вынужден прервать праздничное пиршество. Он порывисто встает и на лестнице бросает своему адъютанту:

— Да, наступает денечек... — На ступеньках позванивают фельдмаршальские шпоры, глухо звякают в длинном коридоре. Заложив руки за спину и размашисто шагая, Манштейн продолжает с горькой иронией: — Когда-то Мефистофель советовал: «Ты представь лишь штабу все заботы: и, как фельдмаршал, можешь ничего ты не делать...» Теперь даже мефистофельская мудрость устарела...

Манштейн входит в подземный кабинет. Буссе работает над картой.

Фельдмаршал, мельком взглянув на оперативную карту, отшатывается.

Буссе со злостью бросает карандаш.

— Наш двадцать четвертый танковый корпус потерпел тяжелое поражение. Он просто смят. Где находятся его дивизии и какие они понесли потери — пока неизвестно. Думаю, что их остатки укрылись в лесах восточнее Житомира, который висит на волоске.

— Дайте лупу! — Манштейн, напрягая зрение, наводит увеличительное стекло на карту. — Следует немедленно передвинуть дальше на юг сорок восьмой танковый корпус. Прикрыть им Казатин и Бердичев, чтобы спасти железнодорожные магистрали, необходимые для снабжения войск в излучине Днепра.