Ибрагим Аль-Куни - Бесы пустыни

• Название: Бесы пустыни
• Автор: Ибрагим Аль-Куни
• Издательство: Библос консалтинг
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-91501-018-4

Роман «Бесы пустыни» (название оригинала «Аль-Маджус») — одно из самых известных произведений ливийского писателя Ибрагима аль-Куни, лауреата многочисленных арабских и международных литературных премий.

В романе представлена эпическая картина жизни людей Сахары — Великой пустыни, где переплелись древние сказания, мудрые изречения далёких предков, устремления ныне живущих, из которых одни ищут Бога, а другие одержимы низменными страстями и вечной погоней за золотом и властью. Это книга о попытках вернуть потерянный рай через создание земного города счастья.

---

Гурия черноглазая в первый свой визит сказала, что это — талисман, но мне это непонятно, с чего бы это вдруг они так меня преследовали. Они и эту дверцу наглухо закрыли, когда все стали возникать передо мной молча. Никогда со мной не заговаривали — мне от этого только страшнее делалось. Старухи обычно говорят, передавая заветы утраченного предания, что поток дней боль похоронит, и время в состоянии уладить самую непримиримую вражду, только я сама нигде не слыхала, будто в Анги говорится, что это согласие может возникнуть между людьми и джиннами. Я хотела тебе сказать, что не в силах привыкнуть к тому, на что меня обрекли привидения с их непрекращающимися явлениями. Секрет джиннов в том, что они тебя до смерти пугают всякий раз, будь это хоть тысячу раз. Создатель выстроил стену из мрака, чтобы отделить человеков от духов, равно как он стену возвел из неведомого между мирской жизнью и миром потусторонним, или — между открытой нам Сахарой и сокровенным Вау. Эта слепая стена — самый неправедный талисман времени, талисман привычки… Ах, ах, ах… Ну, что, малыш? Свалил-таки тебя султан сна?..

Сон сморил его. Спал он, откинувшись на спину, с широко раскрытыми глазами, словно не хотел позволить смежиться векам и прервать его упорный взгляд, прикованный к пробиравшемуся над Сахарой серебряному диску луны, не хотел оторваться от зрелища даже во сне… Старуха некоторое время прислушивалась к дыханию внука, затем подползла, осмотрела мешочек с сушеной полынью, прикрепленный ему на запястье. Прочитала заклинания на двух языках: наречии жителей пустыни Сахары и языке колдовства, джунглей, народа хауса.

2

Когда произошло землетрясение, и земля заплясала под ногами, сахарцы пометили в своей хронологии этот год как «год тряски». А когда распространилась засуха, и голод напал на континент, люди пометили ту пору, как «лихие годы». А когда джинны похитили бабушку, все начали друг другу говорить: «в тот год, когда джинны похитили старуху Рату». И по сей день люди трезвомыслящие, особенно, долгожители, отмечают события в Сахаре тем самым предложением — его переняли все последующие поколения, просто повторяли фразу, не расспрашивая о подробностях хотя бы из любопытства. Те, кто люби у нас рассуждать, все-таки обнаружили в таком опрометчивом отношении поколений к истории Сахары элемент безрассудства, но простили молодым такое легкомыслие, как их деды и отцы прощали им то же самое ранее. Однако, сможет ли внучонок забыть то выражение молчаливой скорби, которое он увидел на лице матери, затем — отца, а затем прочел его на испещренных морщинами лицах старух, и которое возникло после той самой ночи, когда его сморил сон, не дал дослушать до конца длинную историю о дьявольской красавице-гурии? Женщины вокруг зашептали свое непонятное «улетела…», а мужчины разъехались по пескам в разные стороны в поисках пропавшей невесть куда бабки. Если мужчины в племени были более смелыми, не боялись поминать джиннов и называть сомнительные предметы их истинными именами, то сахарские женщины намного осторожнее их, они стараются обходить стороной все, что связано с существованием сил потустороннего мира. В то время, когда мужчины продолжали не задумываясь повторять это историческое выражение «в год, когда похитили старуху Рату», женщины прибегали к намекам и иносказаниям, используя фразу, более обтекаемую и приличествующую авторитету представителей нечистой силы: «в тот год, когда исчезла старух Рата…» Словно это бабушка по доброй воле решила исчезнуть! А то еще такие проклятые слова употребляли, вроде: «в тот год, когда улетела старуха Рата…» Так, будто бабушка неожиданно получила крылья в подарок от этих мифических женщин и сказочных гурий, о которых она рассказывала ему в своих интересных увлекательных сказках. Все это были хитрые выдумки женщин племени, умевших складно сочинять стихи и песни, вкладывая в них двойной смысл или просто скрывая его, боясь ненароком призвать жителей тьмы на грешную землю. В такой формулировке и остался этот случай в памяти поколений.

Он не мог понять, отчего по прошествии времени эта скорбная робость оставила такой резкий след в его памяти. Всю жизнь в нем жило это смутное, напряженное чувство робости, за которым скрывались страх, беда, покорность судьбе и предопределению. Может быть, что-то еще там скрывалось, тогда он не понял, что именно, а теперь не в силах был восстановить это в памяти, хоть и пытался. За одно только он мог поручиться, это он читал во взглядах всех окружающих: все племя было убеждено — случилось то, что должно было случиться. Все люди прекрасно знали: посещения джиннов добром не кончатся. Все вокруг ожидали для несчастной старухи именно такой судьбы. В глазах соплеменников мерцал этот огонек на протяжении всех дней, что мужчины племени отрабатывали обязательный поиск его пропавшей бабушки. Женщины пытались ободрить его молчаливыми взглядами, а старухи, умудренные опытом, гладили по голове своими старыми, высохшими что сучья деревьев пальцами и милостиво угощали его пригоршнями фиников. Подростки сказали ему: с этого дня он больше не будет слушать ночные истории, потому что поиски в окружающих барханах не привели ни к чему. Он начал понимать, в чем секрет молчания и скорби. Через несколько дней кое-кто из вассалов вернулся с черным покрывалом. Они сообщили, что группа разведчиков и исследователей местности нашла его в песках на расстоянии трех дней пути от становища. Однако они и следа самой старухи не нашли. Вмешался в дело ясновидец и подтвердил, что покрывало есть знак, и им надо двигаться вперед, по прямой дороге. Становище согласилось с этим советом, принялось ждать. Прошло еще несколько дней. Вечером на пятый день, в сумерках, собрались и старые, и малые глазеть на таинственного вестника-всадника, замаячившего на горизонте: он то появлялся, то исчезал — поднимался на холмы и высоты, спускался в вади, возникал на ровной, бескрайней линии, уводившей взор вдаль, пропадал и возвращался назад, как призрак. Вот он подъехал, и женщины убедились, что не призрак он и не джинн вовсе, не порождение воображения, сотканное миражом — и подняли они глаза в небо, раскрыли рты и принялись клекотать языками о щеки в своих долгих немыслимых криках, бурно выражая радость от пришествия пророка. В тот день женщины привели его в замешательство. Он спросил себя: как эти женщины смеют подымать голос в криках радости и ликования, не подождав, как следует, и не убедившись, действительно ли радость несет с собой посланник-пророк? Он был уже взрослым юношей и не смотрел на это знамение. Во тьме сумерек он не разглядел, как там в пространстве всадник был укутан в полотно белого муслина…

Утром следующего дня, на рассвете, прибыл караван, на спине верблюда привезли старуху, завернутую в одежды и одеяла. Она покоилась на носилках, привязанных к седлу — караванщики смастерили его из подручных материалов, жердей и тряпок. Ее била лихорадка. Она вся дрожала. Глаза были выпучены наружу, белели глазными яблоками. Они периодически вертелись, впериваясь в пустоту, как глаза слепого. Вокруг ее старого, дряхлого рта билась белая пена, с губ срывались непонятные звуки, наводившие на мысли о бесовском наречии. Этот язык был смесь из туарегского языка тамашек[160], негритянского хауса и отдельных непонятных слов и звуков, из чего старухи вывели мнение, что она все еще находится в беспамятстве и поддерживает беседу с нечистой силой.

Он бодрствовал всю ночь у ее изголовья вместе с матерью. Силился разобрать звуки и символы ее нового наречия. Усталость сморила мать, та не выдержала, заснула, а он продолжал бодрствовать. Обращался к звездам, молил луну вылечить ее и вернуть людям, избавить от преследований джиннов и обратить ее к нему, чтобы она опять рассказала ему о Вау, о том, как приставала к ней черноглазая гурия, явившаяся в сиянии молодой луны над пустыней… Она бы дала ему еще фиников и кусочков сахару, чтобы скрасил ей одиночество и проводил вместе долгие-долгие ночи. Она была убеждена, что джинны в принципе боятся мужчин — будь то хотя бы мальчики. Главное, быть мужского рода. Джинны не выносят мужского запаха. Мужество пугает, даже если его проявил ребенок.

Мать заснула. Он стал прислушиваться к непонятному бормотанию старухи и положил ей на лоб ладонь — умерить жар. Почувствовал горячий, липкий пот под пальцами, попятился и выполз на четвереньках из шатра. Он вспомнил, что забылся сном в ту ночь, когда она рассказывала ему свою жизнь, открыла свою тайну внуку. Он задремал еще до того, как она завершила свою историю, получилось, что он пренебрег ее судьбой. Как он смел заснуть и так непочтительно отнестись к судьбе несчастной старухи? Единственный, кого она избрала и посвятила в свою тайну, как мог он поддаться сну, совсем не дослушав окончание истории с преследованием? Она разгласила секрет, и ее постигло наказание населяющих тьму — похищение, лишение рассудка… И что еще? Никто этого не знал, потому что она забыла человечий язык и обращалась к присутствующим на каком-то непонятном наречии. Даже он, который постоянно общался с ней, научился разбираться понемногу в ее бормотаниях, пришепетываниях и заклинаниях на языках джунглей, был не в силах понять новый язык. А если понял бы одну фразу, так, наверное, ухватил нить, которая привела бы все племя к уразумению, что там приключилось у нее с ее старыми врагами…