Алексей Кожевников - Том 1. Здравствуй, путь!

• Название: Том 1. Здравствуй, путь!
• Автор: Алексей Кожевников
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1977

В первый том Собрания сочинений Алексея Кожевникова вошел один из ранних его романов «Здравствуй, путь!», посвященный строителям Туркестано-Сибирской железной дороги, формированию характера советского человека.

---

Козинов удивился и встревожился: сам назначил совещание и сам же почему-то срывает? Что за дела? Все другие готовы были погонять свои часы, чтобы побыстрей добежали до девяти. На строительстве все всегда торопились.

В девять продолжительным звонком телефонистка разбудила Елкина.

— Кто? — спросил он хрипло, недовольно.

— Я, дежурная на телефоне. Я, видите ли… вы меня не просили об этом, но я решила… мне жаль было будить вас… — робея и путаясь, говорила она. — Я знаю, вы почти не спите, я хотела поберечь ваш покой и всем сказала, что вы заняты… Вы меня извините. Я скажу, что теперь вы свободны. Можно?

А Елкин молчал, и она не знала, слушает ли он, говорить ли ей еще или повесить трубку. Умолкнув, она долго ждала ответа, крепко прижимая раковину трубки к раковине уха. У нее дрожали руки, лицо побледнело и перекосилось. Елкин ничего не ответил.

Около двенадцати ночи телефонистка сменилась и тропинкой, берегом реки шла в свою палатку. Восемнадцатилетняя, вполне здоровая, веселая девушка, она чувствовала себя в тот момент словно избитой. Весь вечер ее мучил спор: с одной стороны — тревога, что подумал Елкин, что скажет, не уволил бы, с другой — сознание своей правоты, она видела Елкина вечно работающим, встающим раньше всех и засыпающим позднее всех, через телефон представляла, какую бездну забот, волнений несет он ежедневно — и что тут худого, если ей вздумалось пожалеть его?! По-дочернему, как старенького, измученного отца.

Шла, не торопясь, слушая, как побулькивает река, и все думала, почему же он не сказал ничего. В этом своем состоянии она слишком поздно заметила, что навстречу ей шел Елкин. Они оказались лицом к лицу на узенькой тропке, прижатой скатами бревен и досок к самой воде речушки.

Девушка стояла, опустив голову, и быстро-быстро взволнованными худыми пальцами перебирала кисточки своего пестрого шерстяного платка. Она забыла поклониться Елкину, забыла, что можно проскользнуть между ним и бревнами, и покорно ждала резкой отповеди и даже увольнения. Он, занятый мыслями как раз о том, что непрошеная заботливость телефонистки сорвала очень важное совещание, его самого выставила с дурной стороны (сам назначил и сам же не пришел), понял по беспокойству девушки, что из двух телефонисток она — виновница срыва.

Злость на девушку, похожая на ту, какая охватывает занятых, важных людей к существам незначительным (котятам, собачушкам), которые чем-либо, хотя бы просто тем, что не вовремя подвернулись под ноги и на секунду помешали делу, глубокой складкой легла на лоб старика. Помешавших зверьков безжалостно отпихивают ногами. И первым желанием Елкина было отпихнуть девушку, потрясти перед напуганным лицом пальцем и сказать: «Если еще повторится, я вас выброшу!»

Так и поняла девушка длительное молчание инженера и, испугавшись того, что таилось за ним, кинулась через скаты бревен в сторону.

— Послушайте, остановитесь! Куда вы? — закричал Елкин и свернул за ней. Шел, покачиваясь, спотыкаясь, и говорил: — Что с вами, куда? Остановитесь, мне нужно поговорить!

Он поймал ее в тупике между штабелями досок и взял за локоть.

— Как вас зовут? Вы работаете на телефоне?

Девушка не отвечала и старательно прятала лицо под приспущенный платок.

— С моей стороны некультурно, невежливо каждый день обращаться к человеку с просьбами и не знать его имени.

— Всех знать немыслимо и не нужно, есть прекрасное для всех имя — товарищ, — прошептала она, сердито вырывая из его пальцев локоть.

— Нет, нет, это моя дурная невнимательность… Я забыл поблагодарить вас…

Она откинула платок, подняла лицо с капельками горестных слез на ресницах и недоверчиво, с оттенком недружелюбия покосилась на Елкина: знаю, мол, знаю, как ты хочешь поблагодарить.

— Вы так кстати устроили мне отдых… Вам куда? — Он взял ее крепче под руку и повел к женской палатке. — Я вижу, вы не совсем понимаете меня.

— Вы говорите не то, вы собирались сделать выговор.

— Это в первую минуту, со сна; разбуженные обыкновенно поначалу бывают сердиты. Я не подумал и ошибся, принял вашу заботливость за озорство. Теперь вижу — вы поступили из самых лучших побуждений. Не очень, правда, удачно: у меня было назначено совещание. Но… — Ему хотелось сказать, что нельзя же судить ребенка за искренний и благородный порыв, нельзя же добивать и без того напуганного человека, но сказал: — Дело не волк, в лес не убежит. В следующий раз вы будете, — он лукаво подмигнул, — осторожней, и мой сон пройдет неприметно. Громадное спасибо! — тряхнул ее руку, неуверенно лежавшую в его руке. — Я последнее время спал половину, иной раз четверть того, что нужно, и, не будь вашей заботливости, продолжал бы в том же роде. Искреннейшее спасибо, что помогли отоспаться. Совещание мы устроим завтра.

— Вы не собираетесь меня увольнять? — спросила она, когда дошли до палатки, все еще не доверяя его словам и подобревшему голосу.

— И не думаю о такой дикости. Мы теперь связаны с вами маленькой тайной: вы мне устроили незаконный сон. Как я могу не ценить свою сообщницу! — Он подал руку и шагом очень занятого человека пошел к своей юрте. Но шагов через пять остановился и сказал с шуточным укором: — А вы все-таки утаили свое имя.

— Глушанская Ольга.

— Вот теперь все, Оленька, можно и по домам. Спокойной ночи!

Разошлись. Она, освобожденная от всяких тревожных предположений, быстро, счастливо заснула на своем убогом топчане с таким чувством, с каким засыпала после сданных экзаменов. Елкин же долго вспоминал свою семью, особенно дочь, тоже Оленьку, только помоложе Глушанской.

Не помнивший, да и не могущий помнить всех своих многочисленных сотрудников, Елкин после этого столкновения с Оленькой хорошо запомнил ее и всякий раз при встрече с ней, даже телефонной, не забывал сказать: «Добрый день! Как здоровье? Все в порядке?»

Елкин и Ваганов сидели на кошемном полу. Юрту еще не успели обставить мебелью, и Елкин ввел временно кочевой образ домашней жизни: сидеть, есть, разговаривать с посетителями, спать либо на полу, либо на свернутых трубками кошмах. Первым и пока единственным элементом высокой цивилизации был телефон.

Маленький, ярко раскрашенный котенок (на его шкурке забавно группировались белые, черные, желтые и красноватые пятна) азартно тормошил старика, пытаясь вытряхнуть из куртки.

— Ах, сукин кот! Ах, бандит! — восторгался инженер дерзостью недавно продравшего глазенки карапуза и ласкательно ударял его пальцем в ярую мордочку. Ваганов сильно надувал щеки и пуфал в котенка по-ежиному:

— Пуф! Пуф! Пуф!

— Можно войти? — спросили тоненьким голоском. Увидев телефонистку Оленьку Глушанскую, Елкин вскочил и заговорил, широко улыбаясь:

— Очень рад, очень! Знакомьтесь! Как вы удачно выбрали время, меня не беспокоят с самого утра.

— Я же приблизительно знаю, когда вы свободны: с телефона многое видно.

— Ну да-да… А вот мой зверь. Он похож на котенка, но это настоящий балхашский тигр. Васька, дай лапку! Не могу придумать имя, куда ни кинусь, все избитые — Васька, Мурка, Барсик.

— Назовите Тигром! — посоветовала Оленька.

— Я вношу поправку — пусть будет не тигр, а Тигра. Здесь и достаточное уважение к его королевской породе, и маленькая ирония, — предложил Ваганов.

Елкин согласился.

Оленька развернула газетный сверток, бывший у нее в руках, и подала Елкину букет цветов.

— Вам на новоселье!

— От кого? — спросил он.

— От меня. Я решила это сделать одна, ни с кем не советуясь. Я боялась, что посмеются: какое же тут новоселье, — промямлила Оленька, покивала на бедную, пустоватую юрту и повернулась уходить.

— А все-таки новоселье. И есть чему радоваться, есть: оно приближает нас к концу дороги, — воскликнул Елкин, потом задержал, усадил и похвалил девушку: — Молодец, правильно сделала. Спасибо!

Начал разглядывать цветы. Лишенные запаха, с жесткими бледными лепестками, они больше походили на пестрые камешки, среди которых выросли, чем на цветы, а весь букетик, маленький, коротконогий, точно полусъеденный, напоминал мозаичную обезноженную головку грибка.

— Где вы собрали их? — спросил Ваганов.

— В Огуз Окюрген. Ранней весной цветы лучше, не такие бедненькие. Но… — Рот девушки, по-детски пухлый, обидчиво дрогнул. — Но новоселье-то запоздало.

— Эти лучше всяких других, — успокоил Оленьку Елкин. — И новоселье никуда не убежало, сейчас будем праздновать.

Ваганов принес кипяток. Елкин нарезал геометрически правильными брусочками хлеб, достал сахар и кивнул Глушанской:

— Садитесь, разливайте чай!

Робевшая сначала девушка скоро освоилась. Компания троих приобрела вид слаженной веселой семьи.

— Вы не знаете, как я заполучил котенка? — Елкин прищурился. — Незаконным, преступным путем… выменял у казаха за осьмушку кирпичного чаю. Казах не хотел отдавать ни за рубль, ни за три, ни за пять, только за чай. Я не устоял, купил осьмушку. Это же не котенок, а настоящий фламинго, жар-птица! Если рабочком узнает, он потребует моего увольнения за спекуляцию.