Наталья Пяткина-Тархнишвили - Гаманчо (сборник)

• Название: Гаманчо (сборник)
• Автор: Наталья Пяткина-Тархнишвили
• Жанр: Русское современное
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-00098-002-6

…Итак, зарисовки на тему «Хочу пристроить задницу». Естественно, из жизни моих современников.

Задницы – большие, маленькие, соблазнительные, плоские, круглые, симпатичные и вполне обычные, тренированные и нет, мужские и женские. Главное – совсем не ленивые, предприимчивые и лукавые, стратегически мыслящие днём и ночью, неотступно следующие своей цели и обязательно добивающиеся её, занимая уютное тёплое место, для своей любимой, прямо-таки обожаемой пятой точки.

#Пристроиться по-жизни #женить на себе начальника #залететь от мужика с негрустящей котлетой #получить и мужа и карьеру в одном флаконе #удачно выйти замуж #успешно поджениться #сделать выгодную партию #захомутать мужичка #найти богатенькую бабёнку #сесть на хороший кукан #жениться на девочке с плотными родителями #найти того, кто обеспечит дочке будущее #влюбить в себя обеспеченного иностранца #познакомиться с преуспевающей и симпатичной бизнес-леди #найти споносора #заиметь щедрого любовника #жениться на невесте с приданым #получить женишка с квартирой в центре #отбить перспективного хахаля у подруги #подцепить очаровательную даму с загородным домом #завести курортный роман с владельцем яхты #охотиться на какого-нибудь олигарха #соблазнить солидного денежного чиновника…

«Задницу пристроить хочет каждый, и ничего в этом стыдного нет! – думала Инга.

А вы что думаете?

---

Леночка и Лариса соперничали друг с другом в аватарках – если одна с жемчужными серёжками, то другая непременно с серёжками и ниткой жемчуга, подчёркивая платёжеспособность, а также понимание понятия «современная элегантность». Если одна делала замысловатую причёску, другая тут же превосходила её и сооружала на голове нечто бесподобное. Одна в нежно-голубом, вторая в атласно-розовом. Одна в спортзале, другая – демонстративно спортивно-подтянутая на коньках. Одна с Васенькой в музее, другая – в детском театре. Обе, по-современному, числились в «друзьях» друг у друга. Со стороны Андрей подсмеивался, но думал при этом цинично-мрачно: «Всё одно и то же». Он продолжал ходить в кино один. Андрей часто вспоминал, как он заплакал во время просмотра «Иронии судьбы-2». Казалось бы… Но когда герой Мягкова сказал, что «Любовь не имеет прошедшего времени», Андрей заплакал. Ему было приятно, больно и красиво одновременно. Ещё он плакал, когда смотрел «Аватар», его душу тронула музыка, он наслаждался ею и вышел из кинотеатра счастливым и одухотворённым. Он считал, что немногие способны так же «быть эмоционально честными с самими собой и не стесняться своих слёз». С тех пор Андрей ходил в кино именно в поисках таких моментов – которые могли бы затронуть его психику, могли бы её одарить чем-то, заполнив эмоциональную пустоту.

Лариса была беременной. Ему казалось, что она поглупела и совсем порыжела. Ей это не шло. Ещё Андрей отмечал про себя то дежавю, которое он осознавал. Женат, но жена другая, кольцо, но другое, фотографии другие, родственники другие, мебель другая, квартира другая, а чувства, его чувства – абсолютно те же. Он уже это проживал, и ему снова приходилось проживать это же. УЗИ показало: будет мальчик. Опять – разговоры о выборе имени, планы по перестановке мебели, созвоны с родителями. Ему мешала эта лишняя информация, но автоматически он её обрабатывал.

Андрей неожиданно для себя связался сексуальными узами с женой босса. Его босс, москвич-галерист Сергей Леонидович, редко теперь наезжал в Питер. В Москву Андрей приезжал регулярно, каждые две недели. С его женой, которую Леонидыч почему-то называл Шурой Игнатьевной, Андрей как говорится, «переспал» в подсобном помещении загородного подмосковного ресторана. На каких-то коробках! Их туда пустил бармен Валера, которому в два часа ночи было абсолютно всё равно. На бюст шестого размера Шура натягивала водолазки, красилась ярко-красной помадой, которая физиологично расплывалась по её рту. В свои сорок три она была призывна и напоминала Андрею женщину из Серебряного века, возможно, музу поэта. В этот вечер её красная дизайнерская шаль сделали своё дело. Леонидыч уже заснул за столом, он всегда начинал бодро и дерзко, потихоньку засыпая к концу банкета. Сидели после проводов итальянцев, обсуждали текущие дела, ужинали, Леонидыч был доволен, Андрей премирован в конверте, переданном незаметно и дипломатично, Шура Игнатьевна томно куталась в шаль, убрав волосы на испанский манер. Выйдя в уборную, она подушилась любимой «Паломой Пикассо» везде, включая обязательный пшик на уровне лобка.

Этот мальчик ей нравился, он был утончённым, и у него не было пивного брюшка, как у мужа. Ей было интересно, какие трусы он носит. Она представляла его в белых боксёрах, в которых угадывались очертания… Шура закрыла глаза. Андрей казался ей загадочным и похожим на стильных молодых актёров, ей нравился его костюм, его тёмно-коричневые туфли и манера держать бокал. Она испытывала эстетическое удовольствие от созерцания его и каждый раз сама напрашивалась с мужем, чтобы увидеть Андрея. «Андрюша», – подумала Шура и сделала себе воздушный поцелуй красными губами в зеркало ресторанной уборной…

В подсобку ресторана их пустил бармен, совершенно невозмутимый и, вероятно, привыкший к таким ситуациям. Шура трепетала, её грудь вздымалась от нетерпения. «Сисястая», – промелькнула смешная мысль у Андрея. Леонидыч спал, откинувшись головой на диванчик, его щёки были похожи на щёки розового пухленького пупса, он выглядел удивительно уютным и милым. Негромкая музыка его баюкала, губы немного шевелились, его никто не тревожил и не торопил.

«Имею жену босса», – думал Андрей в процессе соития. Шура Игнатьевна с готовностью приспособилась к условиям подсобки. Сначала они целовались, Андрей хватал её за грудь, она смеялась и дышала на него приятным запахом коньяка. «Знойная женщина, мечта поэта», – иронизировал про себя Андрей.

Когда ехали обратно, все молчали. Было поздно, и каждый хотел домой. Андрей уезжал в Питер завтра днём, он хотел выспаться. Шура молча улыбалась, в темноте она могла улыбаться сколько угодно. Ей казалось, что она добилась своего и наконец-то у неё появился такой интересный любовник. Завтра она решила посетить магазин белья, чтобы прикупить что-нибудь головокружительное, для Андрюши… Он был страстным, нетерпеливым… Шура прикрыла глаза. Леонидыч мечтал о постели и зевал.

Андрей возвращался домой на «Сапсане». Просмотрел бумаги, прикинул план рабочей недели. Подумал о Ларисе, отогнал мысль. Она была никакой, эта мысль о Ларисе, бесполая, тусклая, белая. Подумал о Васеньке, улыбнулся, вспомнил, что обещал ему купить космостанцию «Лего», написал сообщение сестре – через две недели у мамы с Куртом была годовщина свадьбы, надо было подготовиться. Посмотрел последние фотографии – новые интерьерные экспонаты, вазы деревянные, стеклянные, гигантские бамбуковые, керамическая плитка Versace, розовая и золотая, роскошный турецкий ковёр ручной работы, чёрный с золотом, за сто пятьдесят тысяч евро, Леонидыч с итальянцами в разноцветных галстуках, театр на Таганке, Леонидыч с Шурой Игнатьевной в галерее, знаменитая грудь Шуры в атласном вишнёвом лифчике, он успел её сфоткать в подсобке, при этом Шура шептала: «Будешь вспоминать меня, мой мальчик». Ещё фотка – её попа в стрингах с вишнёвым цветочком наверху. Андрей закрыл глаза и заснул… Настроение заметно улучшилось – ну хоть что-то интересненькое. Слово «пресно» Андрей не терпел.

Аннушка была Принцессой. Так её с детства называл отец, владелец большого производственного холдинга, ранее, естественно, человек из партийной элиты города. Капитал его сформировался ещё в девяностые, и в двухтысячные его холдинг успешно процветал на ниве бывшего «золота партии».

Аннушка засиделась в невестах. Ей было уже тридцать два. Она путешествовала по миру, ходила в театры, посещала выставки и музеи, одетая в гламурную этнику. Длинные вязаные платья, костюмы с меховыми опушками, цветные шали – Аннушка совершенно не пользовалась успехом у мужчин. В свою очередь, она, честно говоря, и не старалась кому-то понравиться. Обычно надменная, она казалась всем чванливой и неприступной. Родители искали ей жениха, искали давно, но ничего подходящего найти не могли.

Не очень разбираясь в классической музыке, она тем не менее регулярно посещала Филармонию, формируя себе имидж высокоорганизованной, возвышенной молодой леди. Любила она и пооригинальничать – если цветы, то не розы, а непременно орхидеи, если подарки, то дизайнерские вазы, если картины на стене – то абстракция или символизм, да такой, что символичней и не увидишь.

Родители на неё нарадоваться не могли, особенно отец, но пристроить торопились. Отцу импонировала её отстранённость от толпы, и он с гордостью отмечал: «Вся в меня, выше всех этих…»

С ней никто не знакомился. Она была чем-то похожа на Снежную королеву; с такой тщательностью сформированный имидж был явно не по возрасту. И ноги были совсем не видны, ничего было не видно. В её нарядах, казалось, роль тела отсутствовала вовсе. Она была укутана в эти ткани.

Пару раз родители пытались познакомить её с сыновьями своих друзей, но походы в ресторан были без продолжения. Рассказы о том, как её увлекает музыка Рахманинова, как ей грустно, когда она слышит Сибелиуса, как ей нравятся вокал и тексты Паши Кашина, как ей снятся фрагменты фресок Рафаэля, были для парней смешны, и они еле сдерживались, чтобы не убежать через час после начала ужина. Куда-нибудь к демократичным танцовщицам или моделям. Аннушка заказывала крабов, диковинные овощи и фрукты, пила элитную минеральную воду.

Одевалась Аннушка своеобразно. Со стороны казалось, она исполнительница фольклорных песен. Меховые воротники, рукава, бусы, клетка, узоры, вышивки, крупные броши, перстни. Иногда, впрочем, ей всё же удавалось одеться эффектно и со вкусом, но длина её нарядов мужчинам была всё же не интересна.

Аннушка работала в офисе отца, слыла злобной и странноватой, никто с ней не дружил, да и она, собственно, ни с кем не сближалась. Жила одна, на Фонтанке, неподалёку от родителей, зажигала свечи утром и вечером, потому что это было чрезвычайно эстетично, читала и наслаждалась собой, квартирой и чтением. Любила стихи, немного писала сама – японские хокку, непонятные даже родителям. Секс у неё – неведомо было никому, случался или нет, родные и знакомые предполагали, что если он и был, то всего однажды. До того она была серьёзной, казалась им целомудренной и возвышенной.