Сергей Куняев - Николай Клюев

• Название: Николай Клюев
• Автор: Сергей Куняев
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-235-03725-0

Николай Клюев — одна из сложнейших и таинственнейших фигур русской и мировой поэзии, подлинное величие которого по-настоящему осознаётся лишь в наши дни. Религиозная и мифологическая основа его поэтического мира, непростые узлы его ещё во многом не прояснённой биографии, сложные и драматичные отношения с современниками — Блоком, Есениным, Ивановым-Разумником, Брюсовым, его извилистая мировоззренческая эволюция — всё это стало предметом размышлений Сергея Куняева, автора наиболее полной на сегодняшний день биографической книги о поэте. Пребывание Клюева в Большой Истории, его значение для современников и для отдалённых потомков раскрывается на фоне грандиозного мирового революционного катаклизма, включившего в себя катаклизмы религиозный, геополитический и мирочеловеческий.

знак информационной продукции 16+

---

Это можно и декламировать, и петь, чувствуя, как душа наполняется радостью, а всё существо — нечаянной лёгкостью. Радость в духе — это определяющий признак всех клюевских «Братских песен». Братство в духе — их содержательная константа.

Клюев не «стилизовал», а творил собственные гимны и песнопения, естественно и легко используя найденное предшественниками — и новейшие поэтические достижения, которыми он овладевал, глубоко и пристально читая современных ему поэтов, пришлись впору. Эпохи смыкались в его творчестве — и старая, книжная и устная, стихия естественно и органично вбирала в себя новую волну, которая казалась каплей в том океане словесных сокровищ, что помнил Николай ещё по распевам матери. И пелись, и передавались, и заучивались его «братские песни», а, например, «духовные стихи» Михаила Кузмина остались достоянием сравнительно узкого кружка.

Они не раз, кстати сказать, встретятся на жизненной дороге — и их отношение друг к другу будет со временем меняться, — от полного взаимного неприятия до той стадии, которую, наверное, точнее всего определить словом «товарищество».

* * *

Вернёмся всё же к Ионе Брихничёву, точнее, к его пасквилю «Новый Хлестаков».

После обвинений в плагиате последовали обвинения Клюева во лжи и алчности.

«В предисловии к „Братским песням“ Клюев пишет, что они, т. е. „Братские песни“, — написаны раньше „Сосен перезвона“, но мне — в присутствии ряда лиц, на мой упрёк ему — во лжи и неискренности — сказал: „В прошлом году у нас тоже была размолвка, однако в результате наших отношении явились ‘Братские песни’“.

Как же это — то раньше „Сосен перезвон“, а то в результате наших отношений. Слишком нагло.

Что-то очень тёмное, как и всё в господине Клюеве».

Далее Брихничёв пересказывает услышанные от кого-то «клюевские» слова, «что „Братские песни“ напечатаны без его согласия», и приняв это за чистую монету, начинает «опровергать»: «…Мне, как потрудившемуся над изданием этой книги — была прислана книга с надписью — „священнику и брату“, а Свенцицкому — „с земным поклоном“». Упоминает клюевское «удовольствие, что книга издана так именно, как он хотел». И затем, обличая, приводит интересные детали: «Вообще, что хотения Клюева были приняты к сведению, видно из того, что „пророк“ просит, чтобы в предисловии Свенцицкого была вставлена фраза Клюева о самом себе, что „братские песни“ — отклики тех песен, которые пели мученики Колизея и… братья на жестоких кострах. И даже это, как можно видеть из предисловия к „Братским песням“, было исполнено».

А дальше — больше.

«Ложь и гипноз, которыми себя окружает Клюев, выдавая себя за религиозного реформатора, создали во мне представление о нём, как о чём-то очень большом.

Кажется, я первый назвал его в печати новым пророком, за мной повторили это очень многие.

Теперь каюсь.

Клюев, бесспорно, очень выдающаяся личность, но типа Хлестаковского. Только более наглая. Ибо пустил в ход самое сильное оружие: религию и братство.

Религиозные отношения основываются на вере, и мы поверили ему.

Но по плодам их узнаете их. „Они придут, как волки в овечьей шкуре“.

А Клюев к своей внешней кротости ещё прибавлял — заявлял всем и каждому, что никогда не имел сношений с женщинами. Старался окружить себя ореолом и стоустой молвой.

Но сразу же ореол спадал, когда дело доходило до денег.

Всегда бросалась в глаза его непомерная жажда стяжания».

И далее следовали: подсчёт — сколько Клюев получил за «Братские песни» и «Сосен перезвон»; упоминание о гонорарах с журналов; упрёк, что «пророк» «не считает нужным внести свою долю в общую сокровищницу, а, наоборот, уводит у них последнюю материальную поддержку — 800 экземпляров „Сосен перезвон“ — заплатив за них даже не 144 руб., которые они стоили его друзьям, а лишь 82»; извещение о «выпрашивании» Клюевым денег и вещей у знакомых. «Кроме того (все эти два с половиной осенних месяца), прикрываясь бедностью, читал за плату свои песни

— У Адашева — 2 раза,

— Озаровской,

— эстетов,

— графини Уваровой,

— гимназии Травниковой,

— Мендельсона,

— Мягковой,

— Третьякова и других».

И, естественно, упоминание, что с каждого выступления «получил… по 25 руб.».

Список свидетельствовал о том, что Клюев становится модным поэтом и исполнителем. Его приглашают в богатые дома, в дома любителей и собирателей народного творчества. При том, что гонорары за публикации и исполнения были его единственным источником существования, и Брихничёв волей-неволей свидетельствовал против самого себя, упоминая, «что все эти и прочие деньги новый Хлестаков немедленно переводил на родину». То есть «братья», естественно, рассчитывали на Клюева, вошедшего в славу, как на источник дохода, а Николай в первую очередь помнил о престарелых родителях, о брате, который, «и ледащий, и путящий», всё же не мог своим жалованьем обеспечить их существование.

И ещё один «грех» подчёркивает Иона: «Вообще — „жидов и левых“ господин Клюев не жалует (есть одно письмо его, где он пишет — „поймите меня — ведь вы не какие-нибудь жиды или левые“)». (Ведь насмотрелся Клюев и на тех и на других, в период своей «революции» и тюремного сидения. Наслушался. Узнал многим из них цену.)

Клюев много что рассказывал о себе Брихничёву, и невозможно сейчас определить, где он «подкладывал себя», следуя принципу «быть в траве зелёным, а на камне серым», а где говорил от души, и насколько правильно Иона его понимал. Во всяком случае, для Брихничёва уже все средства были хороши, и отдельные фразы Клюева он использовал без зазрения совести ради убийственных выводов: «Хлестаков, лжец, религиозный шулер, клеветник, литературный и нелитературный вор… Я утверждаю, что для Клюева нет ничего невозможного — если ему это выгодно…»

Послание разошлось достаточно широко, и иные позднейшие мемуары о Клюеве выдерживались в «брихничёвском» тоне.

А ведь ещё недавно всё было иначе. После уничтожения нескольких номеров «Новой земли» цензурой журнал был окончательно закрыт за статью «Похоронный марш», посвящённую Ленскому расстрелу. Вместо него вышел журнал «Новое вино», где в первом номере, на обложке которого был портрет Николая, были напечатаны клюевская «Святая быль» и восторженная статья о нём Любови Столицы «О певце-брате»: «Я говорю о замечательном литературном явлении последнего времени — о необычайной, нечаянно-радостной поэзии Николая Клюева, особое значение которой вскрывается, на мой взгляд, во второй его книге „Братские песни“. Как озеро, вспоены они светлым небом нового религиозного сознания; как луг, вскормлены тёмною землёю древнего народного творчества. Поэтому песни эти таят в себе таинственную связь с прошедшим и грядущим, с человеческим и божеским, со звериным и серафимским…» Ладно — восторженная поэтесса, но ведь и сам Брихничёв тут же поёт Клюеву хвалу, уже следующей его книге, ещё только готовящейся к печати — «Лесные были»: «Страшная книга… Изумительная книга… Наша критика, привыкшая смотреть на стихи с точки зрения внешней, проглядела в книгах Клюева „Сосен перезвон“ и „Братские песни“, — то, что составляет душу души Клюева, его глубокую религиозную личность, кладущую отпечаток на все произведения поэта и сообщающую им исключительную силу и мощь, как призыв к новой лучезарной жизни. Лучшие из критиков обратили внимание на сравнительно второстепенные вещи и забыли и обошли молчанием вечные гимны, ставящие поэта в ряды таких поэтов, как Давид и Иоанн Дамаскин… Клюев носит в себе подлинного, голгофского Христа. Этот Христос и помог ему посмотреть на жизнь иными глазами…»

Таким предстаёт «религиозный шулер, литературный и нелитературный вор» на страницах нового брихничёвского журнала. А в третьем номере Брихничёв печатает беседу с Клюевым под названием «Богоносец ли народ?», где Клюев в чрезвычайно резких тонах отзывается о веховцах и их взглядах на русский народ и полемизирует с Владимиром Соловьёвым. И ни малейшей идеализации народа ни в клюевских словах, ни в клюевском тоне.

«Указывают на народ — богоносец… Как будто не путём самосознания, не путём страдания совершенствуется нация…

Это Соловьёв говорил?

Я не согласен с Соловьёвым… Это — суеверие…

На самом деле народ — Дракон. (На самом деле — Дагон. Брихничёв плохо услышал. — С. К.)

Земля — злое, тёмное божество…

И плен земли самый страшный…

Недаром в древности земле приносили человеческие жертвы. Дагон…

Пахарь постоянно зависит от земли…

Молятся они во время засухи не Богу, а Духу земли…