Александр Мартынов - Ржаной хлеб

• Название: Ржаной хлеб
• Автор: Александр Мартынов
• Издательство: «Современник»
• Жанр: Современная проза
• Год: 1979

Роман «Ржаной хлеб» — это живое и правдивое повествование о современной жизни мордовского села. Главная героиня романа — молодая девушка, вчерашняя десятиклассница Таня Ландышева. Боевая, энергичная, она сплачивает вокруг себя молодежь села, которая по ее примеру начинает вести активную борьбу за современные методы ведения сельского хозяйства, непримирима к тем, кто мешает новому, передовому.

---

Предложение коммунистов было принято единогласно.

Демьянов огласил заявления поступающих, зачитал рекомендации и решение партийного бюро. Нужно было начинать обсуждение, но все молчали. Кузьма Кузьмич, снова немного растерявшись, предложил заслушать биографию вступающих, — мгновенно проявив активность, зал дружно запротестовал:

— И без этого знаем их!

— Чать, не с неба упали!

— Свои люди!

— Принять, принять!

Таня прижала к горячим щекам руки, перевела дыхание.

— Дай-ка мне слово, — раздался сухой, какой-то даже скрипловатый голос Потапа Сидоровича Сурайкина, сидящего в президиуме.

Сердце у Тани снова екнуло; выпрямился, застыл на своем месте Назимкин; по залу прошелестел настороженный шепоток: крутой нрав председателя колхоза, старого коммуниста, все знали…

Украдкой, искоса наблюдая, как медленно, очень медленно встает Сурайкин, Таня лихорадочно прикидывала: ох, напомнит он ей сейчас о комбайновых ножах, при всех ни за что осрамит! И Назимкин Михаил с тревогой подумал: все село знает, что он неотступно ходит за своей Верой, что они встречаются, а о свадьбе пока не объявляют. Нет, за себя Михаил не беспокоился, — не задел бы мрачный Потап имени секретаря парткома, расчетливо ударив тем самым по ее авторитету. В опасениях своих и Таня, и Михаил забыли даже, что рекомендации им написал именно Сурайкин.

Начало выступления Потапа Сидоровича на самом, деле ничего хорошего не обещало.

— Хочу напомнить, что дела о приеме в партию должны рассматриваться в индивидуальном порядке, а не списками, — сухо, наставительно сказал он, и в зале стало необычно тихо. Пожевав тонкими поджатыми губами, Сурайкин почти неразличимо усмехнулся, почти неуловимо смягчился и его голос: — А коль скоро так решили все коммунисты, тогда так пусть и будет. Только голосовать обязательно надо раздельно…

В зале по-прежнему было тихо, но теперь тишина стала как бы другой — не напряженной, а живой, отзывчивой, доброжелательной.

— Что касается наших вступающих, — продолжил Сурайкин, — то, мы не ошибемся, приняв их в свои ряды. Толковые работники. За Назимкина и Ландышеву я уже, можно сказать, проголосовал: дал им рекомендации.

Голосование, как и положено по Уставу, прошло раздельно. Таня, да, вероятно, и Назимкин, не видели, не слышали, а скорей чувствовали, как неуловимый ветерок от дружно вскинутых рук прошел по залу.

— Единогласно, — дважды подряд, с удовольствием басовито объявил Кузьма Кузьмич Демьянов. — Как на фронте!

Таня и Миша переглянулись, Михаил ободряюще подмигнул, кто-то из сидящих рядом крепко, поздравляя, пожал ей локоть…

— Второй вопрос повестки дня, — вел дальше собрание Кузьма Кузьмич, — план массово-политической работы на период уборки. Доложит, стал быть, секретарь парткома Вера Петровна, товарищ Радичева…

Несмотря на пережитые волнения и радость, Таня одновременно испытывала и некоторую неудовлетворенность: очень уж все быстро, буднично, по сути никто о них с Михаилом ничего не сказал — ни доброго, ни худого. Не считая, конечно, Сурайкина, к которому, к некоторому своему удивлению, Таня чувствовала сейчас не только горячую благодарность — уважение, с каким-то щемящим оттенком сожаления, понимания его трудного характера, его возраста. «Даже о том, как работает комсомольская организация, слова не сказали, — опять, с некоторой обидой, вспомнила Таня, продолжая перебирать только что пережитое. — Вроде — ни то ни се! А может, и я тоже — ни то ни се?..»

И спохватилась, начала слушать Радичеву, невольно любуясь ею: красивый у них секретарь парткома!

2

Хлеба в нынешнем году уродились тучные, высокие, рожь, пшеница, ячмень стояли сплошной стеной, изо дня в день все гуще отливая спелой желтизной. Убрать все это богатство без потерь — первая самая большая забота Потапа Сидоровича. Для обсуждения этой важнейшей задачи и собралось сегодня правление и весь актив колхоза.

Обстоятельно, заинтересованно, иной раз и погорячившись, до позднего вечера «обкатывали» колхозники план уборки. С рожью, пшеницей, ячменем, овсом все наконец стало ясно: намечено, расписано, где и какой комбайновый агрегат будет работать, закреплены по бригадам и комбайны, и автомашины, уточнены сроки косовицы, обмолота и вывозки хлеба,

— Вроде бы ничего не забыли, только горох остался, Потап Сидорович, — второй раз напомнила Вера Петровна Сурайкину. — Он ведь попрежде всех подойдет.

Нет, не случайно откладывал Потап Сидорович разговор о горохе, тем и выделив его: горох — особая забота. Гороховый клин в «Победе» четыреста гектаров, не шутка! А уж какая капризная это культура — всякий знает. Не сумел убрать вовремя, за считанные дни, прощайся с ним. На корню или в валках, в жару либо в непогодь полопаются зрелые стручки, и покатятся из них градинки-горошинки. Попытай, собери их потом, — это, батенька, горох! Тем более что нынче, после дождей, так он переплелся, так и к земле приник, что и не разберешь.

— О горохе надо подумать… Хочу послушать, что другие скажут, наши специалисты… — Сурайкин окинул взглядом собравшихся.

— А что тут думать? — подал голос один из бригадиров. — Пустить комбайны, словно коровы, эти четыре сотни гектаров и слижут.

Его поддержали: спорить-то вроде не о чем, дело яснее ясного. Но Потап Сидорович нахмурился. Не было у него желания пускать комбайны на горох. Председатель во время уборки — что командующий армией. Но каким он окажется командующим, если у него не будет резервов? А главный резерв на уборке — те же комбайны. Поспеют рожь да пшеница впритык к гороху, либо одновременно — кричи караул, их не четыре сотни гектаров. «Нет и еще раз нет, — проверяя себя, думает Потап Сидорович, — нечего гонять комбайны по гороху. Горох — не голая солома, он травянист, созревает не равномерно, нынче, вдобавок, он сильный и полеглый, словно сплошное покрывало, при комбайновой уборке потери неминуемы. Чисто его не срежешь: у техники нет чуткости рук; очень низко, вровень с землей ножей не пустишь — они быстро притупятся. А без низкого среза получится вроде бы стрижка — верхние, еще зеленые, стручки снимешь, а низкие, самые спелые, литые и гремучие, останутся, не попадут в сусек. Походил он нынче по гороховым полям, и так и эдак прикидывая: лучший маневр — скосить вручную. Когда же валки прочахнут, подсохнут, — пустить комбайновый подборщик, за три-четыре дня весь горох будет в амбаре государства. Пусть потеряю на этом пять тысяч целковых, выручу же — сто…»

Играть в молчанку было нельзя, люди ждали. Потап Сидорович негромко и убежденно сказал:

— Я всех выслушал, спасибо за советы… Только вот что вам скажу: горох будем убирать вручную — косами.

Все с недоумением посмотрели на Потапа Сидоровича. «Смеется или действительно так решил?» — удивилась Вера Петровна, а вслух сказала то, о чем и другие подумали:

— При такой технике, да косами? Как-то не вяжется, Потап Сидорович. Соседи засмеют…

— На сей счет есть хорошая пословица: смеется тот, кто смеется последним. — Потап Сидорович усмехнулся: — Посмотрим — увидим. Как бы они плакать не стали, твои умные соседи. И заплачут, если и они свои косы не навострят. — Год-то вон какой, все разом подкатывает.

— Да вы что, Потап Сидорович? На самом деле, что ли, думаете заставить людей в наше время махать косами? — запальчиво бросил главный агроном.

— Не только колхозников, — и тебя, и себя заставлю, — пообещал Сурайкин. — Выйдем всем колхозом — с косами да граблями. Кто будет косить, а кто валки укрупнять, сдваивать, чтобы потом, при подборке, комбайнам было не тесно.

Получалось так, что Сурайкин все уже обмозговал, многие уже понимали его.

— С века атома — обратно в век Тюшти! От комбайна — к серпу, — насмешливо, с места, сказала Таня Ландышева; на правлении она присутствовала как секретарь комсомольской организации.

Потап Сидорович смолчал, только покосился в ее сторону — молода еще… Замолкли в раздумье и остальные: то, что поначалу показалось несуразным, оборачивалось умом да толком.

— Соберем ли достаточное количество косцов и кос? — нарушила тишину Вера Петровна,

— Это уж забота твоя, товарищ секретарь; — сразу же отозвался Сурайкин. — Как среди колхозников проведете агитацию, как сумеете поднять людей, так и будет. Надо всем хорошенько разъяснить, что это даст колхозу и самим колхозникам. Ребятишек, что повзрослее, и тех можно привлечь. Насчет же кос — пускай наш Директор побеспокоится. Время еще есть.

Потап Сидорович пригладил седую голову, словно и себя окончательно убеждая, привел еще один довод:

— Учтите и материальный стимул. Все выйдут, лишь бы целковый на солнце хорошо блестел, так у нас говорят? Почему, к примеру, косцу за день не получить десять — пятнадцать рублей, если он перевыполнит норму?