Валентина Дорошенко - Зацветали яблони

• Название: Зацветали яблони
• Автор: Валентина Дорошенко
• Жанр: Проза
• Год: 1983

Рассказы на нравственные темы, о жизни современной молодежи и подростков, о поисках своего места в жизни, о первой любви. Становление характеров героев раскрывается в ситуациях, как правило, вполне обычных.

---

Елизавета Антоновна бессильно опустилась на диван. "Кирюша, Кирюша, ну разве я не права? Как же мне тебя защитить? Уберечь тебя для тебя же самого?.. Ведь я только добра тебе желаю".

Она знала, что Кирилл продолжает с ней встречаться. Чувствовала это всем своим больным сердцем. А та вцепилась в него мертвой хваткой. Потеряла надежду нормально выйти замуж и теперь хочет сосунка заарканить. Еще бы! Отдельная двухкомнатная квартира в центре, а у них — четверо в одной и у черта на куличках. Да и брат не сегодня завтра женится. Все рассчитала!

И от института его отговаривает. Ну естественно, на студенческую стипендию разве проживешь? Неспроста Кирилл о работе заговорил, неспроста! Ну и стерва! Хищница! Она ее насквозь видит.

А может, поговорить с ней? По-хорошему. Должна же она понять — не глупая, раз научным сотрудником в НИИ работает…

Ну где его до сих пор носит? Неужели опять к ней поехал?

— Игорь, у тебя Кирилла нет? Ну извини…

— Олег, мой Кирюша не у тебя?.. Где же он может быть?.. Как это "не волнуйтесь"? Он никогда так поздно не задерживался. Как то есть не поздно? Скоро двенадцать…

— Светочка, ты Кирюшу сегодня не видела?.. А не слыхала, куда он… Нет? Извини.

Кирилл вернулся во втором часу. Осторожно вставил ключ в замок, тихо открыл дверь. Надеялся прошмыгнуть. Но она стояла в коридоре. Ждала. Потому что чувствовала. И не ошиблась.

Кирилл стоял перед ней весь всклокоченный, глаза сияют, на лице глупая улыбка. И ни капли смущения! Мать долго не могла произнести ни слова! Потом спросила;

— Почему без шапки? На улице, мороз.

— Жара! — весело отозвался он и пошел к себе.

Она двинулась было за ним, но вовремя остановилась.

Разговаривать сейчас с Кириллом бесполезно. Он слишком счастлив. Слишком занят другим. Мать он даже не услышит.

"Поговорю завтра, — решила Елизавета Антоновна. — И не с ним, а с ней. Надо спасать сына…"

Собираясь в институт "к этой", Елизавета Антоновна волновалась, как перед первым свиданием. Все должно быть очень точно. Ни единого лишнего слова. Ни одного лишнего движения. Ради него, Кирюши.

Вначале — проверка. Нужно убедиться. Хотя материнская интуиция — лучший манометр. Но — для очистки совести: вдруг ошибается?

Однако она не ошиблась.

В ДЭЗе того района, где живет Виктория, ей подтвердили — общий язык со своими она, слава богу, всегда найдет, — что заявление на улучшение жилплощади Осокины уже давно подали в райисполком. Только им ничего не светит, таких, как они, сотни. Сын собирается жениться — может, к жене переедет. А у дочери все глухо. Хотя Виктория, как доверительно сообщила Елизавете Антоновне дэзовская коллега, спит и видит собственную комнату, где она могла бы оплакивать свою быстротекущую молодость.

В общем… все сходилось. Теперь — НИИ. Елизавета Антоновна все рассчитала точно. Обеденный перерыв, непринужденная обстановка. Вначале посмотрит издали — что почем. А потом подсядет с чашечкой кофе. Почти случайная встреча — оказалась рядом по делам фирмы. Район-то общий, Ленинградский…

Ho когда за сорок минут до обеденного перерыва оказалась в длинных гулких коридорах НИИ, почувствовала себя как на раскаленной сковородке. Подсматривать из-за угла — не в ее правилах. И вдруг… узнает Кирилл? Он ей никогда этого не простит. Пробежала какая-то светловолосая девушка, похожая на Викторию, и она быстро спряталась за колонну. А потом заперлась в туалете и унизительно отсиживалась там.

Может, уйти? Может, зря она вмешивается? Все же первая любовь! У Кирилла, конечно. Эта небось опытная, знает, как действовать. Дала сыну вкусить первых радостей — самых, как известно, острых — и теперь может делать с ним, что хочет. И от института отговорить, и в его квартиру прописаться. А потом турнуть их обоих — и ее и Кирилла. Размены, разъезды. Потому что на кой ей муж, который не сможет ее обеспечить. А Кирилл не сможет, тут и сомневаться нечего. Потому что сколько он будет зарабатывать без специальности? А если в институт поступит — то тем более. На студенческую стипендию не больно-то разгуляешься.

А вдруг не из-за квартиры? Вдруг у них и правда любовь?

Да какая ж может быть любовь с такой разницей лет?! Что она, совсем совесть потеряла?

А может, все же не вмешиваться? Пусть Кирилл сам разберется.

Но он же еще дите! Ослепленное первым чувством. Он же не видит, какая она на самом деле. Для него она — вся из солнечных брызг и морской пены. А когда увидит, будет уже поздно. Появятся пеленки, тут уж разбираться некогда. Еще и мать будет ругать, что вовремя глаза не раскрыла. Я-то, мол, глуп был, а ты-то куда смотрела?

И она пошла в институтскую столовую, тихонько пристроилась в хвост длинной очереди. Долго ждать не пришлось. Виктория появилась вскоре и, к счастью, ее не заметила: женщин, тем более пожилых, она, похоже, вообще не замечала. Подлетела к какому-то не сильно состарившемуся мужику с плешью, который подходил к кассе, сунула ему рубль: "Выбей рассольник и шницель. И запеканку". Побежала к буфету. Там тоже пристроилась без очереди. Втиснулась перед каким-то долговязым. В общем, та еще девица. Елизавета Антоновна другого и не ждала. Ей стало больно за сына: попасться на удочку этакой… Эх, дурачок, дурачок! А она-то еще угрызалась: вмешиваюсь, лезу в святая святых!

Виктория между тем приступила к обеду. В буфете она взяла еще и салат, яйцо под майонезом и шоколадку "Цирк" за тридцать пять копеек. Да, аппетит у нее будь здоров! Тут и двух зарплат не хватит, не то что Кирюшкиной стипендии.

Но каждое облако имеет светлую подкладку — Виктория пересидела всех поклонников, которые быстро справились со своим скромным меню и отвалили. И к тому времени, когда Елизавета Антоновна подсела к ней с чашечкой кофе, Виктория была одна.

— Здравствуйте, — начала Елизавета Антоновна чрезвычайно вежливо. — Я — Кирюшина мама.

Ох, как она вспыхнула! Лицо, шея, уши враз пунцовыми сделались.

А Елизавета Антоновна великолепно владела собой. Весь разговор провела в спокойном, доброжелательном тоне. Не сбилась ни на укор, ни на раздражение. И была очень горда собой, когда на прощание подала ей руку. Нет, Кирюша ни в чем не смог бы упрекнуть ее. Ни в чем. Даже когда Елизавета Антоновна спросила об аспирантуре, это вовсе не выглядело угрозой. Она ведь не стала намекать, что для поступления в аспирантуру, куда Вика нацеливалась, понадобится характеристика, заверенная институтским треугольником. А не дрогнет ли у этого треугольника рука, когда они прочтут обязательную фразу: "Морально устойчива, в быту скромна"? Нет, ничего подобного Елизавета Антоновна не говорила. Лишь ненавязчиво поинтересовалась: "Как дела с аспирантурой?" И все. Вполне объяснимое любопытство не совсем стороннего человека. Но Виктория, кажется, усекла — не глупая ведь.

Да, эта штучка тоже не лыком шита. Так невинно сумела распахнуть свои серые глаза — нет, довольно красивые глаза, надо отдать ей должное, — когда Елизавета Антоновна попросила ее (мягко, без нажима) не очень отвлекать Кирюшу от занятий: у него, дескать, такой ответственный сейчас период, конец года, подготовка к поступлению в институт и так далее. "Что вы! — воскликнула та, покраснев, — зря вы на что-то намекаете. У нас с Кириллом чисто дружеские отношения. — "Чисто дружеские"! — Елизавета Антоновна аж крякнула. Этой ли… о чистоте говорить! Но хоть краснеть не разучилась. — Мне казалось, я ему помогаю, — продолжала Виктория. — Рассказываю о его будущей профессии — я ведь тоже математик. Последнее время он почему-то охладел к учебе…" Посмотрела на Елизавету Антоновну, но та ничего не ответила, сдержалась. Хотя одному богу известно, чего ей это стоило. Подумать, какая нахалка! На что намекает? Охладел! Не из-за вашего ли чрезмерного опекунства и бдения, дорогая мамаша? Так это надо читать. Кто дал этой соплячке право вмешиваться в ее отношения с сыном? В чем-то упрекать ее, мать, которая его выкормила и воспитала. Одна, без отца. Всю жизнь ему посвятила. Но Кирилл ей тогда тоже бросил: "Ты меня лишила детства". "Легкость суждений — свойство молодости, — вздохнула про себя Елизавета Антоновна. — Надо переждать. С возрастом поумнеют".

Поэтому она ничего не ответила на выпад этой… Виктории. Мужественно протолкнула в себя остатки кофе, поставила чашку на блюдце — аккуратно, без стука, — и сказала поднимаясь:

— Вы умная девушка, — на последнем слове чуть не поперхнулась, но все же совладала с голосом, — все понимаете. Я вас очень прошу: не отвлекайте Кирилла… от занятий. — И подала ей руку. — Обещаете?

— Да я… — засмущалась "девушка", — да у меня… У меня есть молодой человек, — выпалила чересчур уж поспешно.

Это было излишне. Елизавете Антоновне стало ее даже жаль. Она снисходительно усмехнулась. Но тут же перекроила усмешку во вполне доброжелательную, почти материнскую улыбку: