Валерий Андреев - Тревожные рассветы

• Название: Тревожные рассветы
• Автор: Валерий Андреев
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детские остросюжетные
• Год: 1986

Рассказы о пограничной службе, которая требует от молодых воинов отваги, знаний, большого воинского умения.

Книга издана в связи с 40-летием Победы советского народа в Великой Отечественной войне.

---

И мы и нарушитель не ближе, не дальше — на прежнем расстоянии.

Упал Шаповаленко, неловко, подвернув под себя руку. Мы окружили его, бледного, разевающего рот, но он очнулся, без посторонней помощи встал на колено, на другое, выпрямился. Начальник заставы спросил:

— Можешь двигаться?

— М-м… попытаю…

— Поехали!

За Петром свалился я. Дурнота подступала, окутала, как под коленки кто ударил — они подломились, и я рухнул на песок. Сердце замирало, рябились круги, но я увидел склонившегося надо мной капитана и услышал вопрос:

— В сознании?

Меня перевернули на спину, приподняли голову. Стернин замахал панамой перед моим ртом, по-рыбьи хватавшим воздух. Атмосферу создаёт. Как слабаку. Позор. Наливаясь злостью на самого себя, сказал:

— В сознании.

Не прохрипел, а сказал. Так мне показалось.

Подхватили под мышки. Когда подняли, я оттолкнул чью-то руку. И устоял. И шагнул. Не буду хвастать, не очень чтоб уж твёрдо.

Врёшь! Добреду, доползу!

И тут я увидел нарушителя. Мы вскарабкались на бархан, до следующего метров сорок, и на том, следующем бархане, лежал нарушитель. Я остолбенел: в сорока метрах? Значит, мы выдохлись, но он ещё больше выдохся. Помотал нас, но и сам слёг.

И все опешили, стояли, смотрели: маскируясь кустиком зелёной верблюжьей колючки, раскинув ноги, как на стрельбище, мужчина-глыба уставился на нас, под высокой каракулевой шапкой смуглое лицо.

Было тихо. И в этой тишине неправдоподобно громко вжикнула пуля. Мы пригнулись. Птичка запела? Нервишки? Добро. Но отчего не было слышно выстрела? Пистолет бесшумного боя?

— Шаповаленко и Стернин, заходите слева, Рязанцев — справа. Владимиров с собакой прямо, — приказал начальник заставы. — Владимиров, спустишь её по моей команде. Берём живым. При необходимости — стрелять по ногам. Выполняйте!

Вслед за командиром, пригнувшись, я сошёл с бархана, пополз по-пластунски, опираясь на автомат. Я пахал песок локтями и коленями, в ноздри попадала пыль, взбиваемая ботинками капитана — они елозили перед глазами, сверкали стёртыми подковками. Жёлто-серый песок, зелёная верблюжка, солнечный блеск подковок — чем не цвета жизни?

Мы окружили бархан, и положение нарушителя становилось безвыходным. На что он надеялся? Подороже продать жизнь, выстрелом уложить кого-нибудь из нас? Мы подползали с трёх сторон, хоронясь за колючку. Выше и выше. Ближе и ближе.

Мы с капитаном первыми выдвинулись к гребню. Капитан высунулся, осмотрелся. Я тоже выглянул. Нарушитель на гребне вертел головой то туда, то сюда; заметив кого-нибудь, вскидывал пистолет, стрелял.

«Крутишься как белка в колесе, — подумал я. — Докрутишься. Коли не сдаёшься».

Нарушитель поднял пистолет, выстрелил, и начальник заставы охнул. Я с опозданием отметил: пуля не жикнула, не прошла мимо, угодила! В капитана угодила? Обламывая колючку, метнулся к нему:

— Товарищ капитан, вы ранены?

— Кажись, — он морщился, прижимал обвисшую руку. — В плечо клюнул.

— Я перевяжу вас…

— Отставить!

Из раны сквозь рубашку вытекала кровь, капала на песок. Я неотрывно смотрел на эти алые капельки. А начальник заставы крикнул нарушителю:

— Бросай оружие! Руки вверх!

Вжик, вжик…

— Владимиров, собаку!

Я кричу:

— Сильва, фас!

Словно забыв о ране, капитан встал в полный рост:

— Вперёд!

Сняв автомат с предохранителя, я подумал: не отстать бы от капитана. На гребень вымахала овчарка — лает, скалит пасть, загривок вздыблен, скачками подбежала к нарушителю. Он обернулся, вновь поднял пистолет и выстрелил в овчарку, и она, будто оступилась, упала с пронзительным визгом.

Нарушитель выстрелил в меня, развернувшись — в Шаповаленко и Стернина. Ещё развернётся — и в нас, в капитана? Мне надо стрелять. Не попасть в своих. Не уложить его наповал. По ногам!

Я нажал на спусковой крючок, очередь гулко протарахтела над барханом, нарушитель выронил пистолет. Я потянулся было к нему, чтобы схватить, но он опередил меня. И тогда сзади навалились Шаповаленко и Стернин.

У нарушителя выбили пистолет. Щёлкнули наручники. Мы сгрудились, тяжело дышали.

Нарушитель напряг мышцы, словно испытывал наручники на прочность, затем расслабился.

Стернин и Рязанцев почти одновременно достали индивидуальные пакеты:

— Товарищ капитан, разрешите перебинтовать?

— Давай. А ты, Шаповаленко, окажи помощь задержанному. По-моему, ранен ниже колен.

Шаповаленко пробормотал:

— Я б ему, гаду ползучему, оказал помощь, век бы не захотел…

Я пробормотал:

— Товарищ капитан, я осмотрю Сильву… перевяжу…

— Давай.

Овчарка ползла к нам, волоча задние лапы. Я вскрывал индивидуальный пакет.

— Наверное, пуля в позвоночнике… Зад парализован… В Ашхабаде я видел кошку с повреждёнными позвонками, горе-горькое…

Шаповаленко штыком распорол нарушителю брюки, перевязывал мясистые волосатые икры — на бинтах красное пятно.

Стернин помог раненому капитану Долгову надеть гимнастёрку, застегнуться. Он сказал:

— Спасибо, лекарь. Что с Сильвой?

— Пуля застряла в позвоночнике. Входное отверстие есть, выходного не сыскать. Не жилица она, Сильва…

— Это ты оставь, — сказал начальник заставы. — У нас ветеринары чародеи, спасут.

Нарушитель недвижим — но брови ему надвинули слетевшую в схватке шапку, коверкотовый пиджак измят, штаны окровавлены, смуглое лицо побледнело, вокруг рта глубокие складки. Кто он — русский, туркмен? Скорей, полукровок. Сколько лет? Какой судьбы? С чем пожаловал? Интересно. Но с этим разберёмся не мы, есть люди, которые разберутся. Наше дело было задержать. Задержали. Не осрамились.

Капитан Долгов сказал:

— Отдышались? Стернин, включайтесь в связь.

Стернин принялся натягивать провод. Покуда натягивал антенну, Долгов и Шаповаленко обыскивали задержанного: пачка десятирублёвок, перехваченных резинкой, бумажник, обоймы к пистолету, складной нож, фляги — пустые, из воротника выпотрошили ампулу, для страховки. Когда брали, самоубийством не покончил. А ну надумает? И руки связаны — этак надёжней.

Долгов присел на корточки, спросил у задержанного:

— Ваша фамилия? Имя? Цель перехода границы?

Нарушитель не отвечал.

— В отряде разговорится, — сказал капитан Долгов. — Стернин, готов?

— Так точно, товарищ капитан.

— Передавай. В 16.15 нарушитель задержан в квадрате 2541.

Рация вертолёта работала на приём. Стернин сообщил об окончании преследования, о наших координатах. С воздуха ответили: молодцы, ожидайте. Слышимость была плохая, аккумуляторы садились. Да больше и не надо. Рация вертолёта продублирует сообщение на заставу, для начальника отряда, десять минут — и вертолёт будет здесь. Порядок в пограничных войсках!

Мы, развалившись на песке, отдыхали. Для полноты блаженства недоставало солоноватой каракумской водички, которая в данной ситуации слаще мёда.

…Вертолёт застрекотал, стремительно близился. На сей раз мы не орали «ура!», приподнялись на локтях, проследили, как машина покружила, развернулась, зависла, спускаясь.

Покачиваясь, мы подошли к вертолёту. Дверца отворилась, спрыгнули капитаны, за ними лейтенант.

— Вытаскивай термос, будем поить хлопчиков, — сказал командир борттехнику.

Водички мы попьём. Всласть. От души. Отвинтили крышку термоса. Вода!

Я напоил раненую Сильву, напился сам.

Мы пили. Капитан Долгов поил нарушителя. Лишь когда нарушитель напился, Долгов сполоснул кружку и стал пить. С чувством, с толком, с расстановкой.

Прикончили термос, открыли канистру. Жажда гасла, и пробуждался голод. Вертолётчики предложили нам хлеб, консервы. Долгов положил на ломоть хлеба кусок мяса, подал нарушителю. Тот сказал на чистейшем русском: «Не хочу» — и отвернулся. Долгов невозмутимо откусил от бутерброда.

Первым в вертолёт посадили нарушителя: бережно, как стеклянного, уложили на пол, застланный дорожкой, под голову — свёрнутую телогрейку.

Командир корабля сказал:

— Не перепачкайте дорожки.

— Не перепачкаем, — сказал Долгов и, поддерживая раненую руку, опустился на сиденье.

Я устроился рядом с капитаном, напротив круглого окошка. Борттехник закрыл дверь, поднялся по лесенке в пилотскую кабину.

Вертолёт оторвался от земли, набрал высоту. Грохот и треск мотора, временами машину встряхивало, словно она оступалась на выбоинах. Было душно, донимали непонятно как оказавшиеся в вертолёте мухи.

Я упёрся лбом в оконце. Внизу — пустыня: серые барханы, зелёные пятна колючки, саксаульник, гребенчук. Пустыня, которую мы преодолевали полсуток в муках и которую вертолёт шутя преодолеет за каких-нибудь двадцать минут. Даже обидно стало.