Юрий Шутов - Анатолий Собчак. Отец Ксении, муж Людмилы

• Название: Анатолий Собчак. Отец Ксении, муж Людмилы
• Автор: Юрий Шутов
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-9265-0418-4

В книге рассказывается о том, как Анатолий Собчак (первый мэр Санкт-Петербурга) и ему подобные «ходили во власть». Что, наверное, будет интересно читателям, так как автор приоткрывает тайну закулисной политической жизни России. Анатолий Собчак — явление знаковое, можно сказать, символ эпохи перестройки. В свое время он входил в «питерскую группировку».

17 февраля 2006 года Юрия Шутова приговорили к высшей мере наказания — пожизненному заключению. Тщательный анализ уголовного дела показал: обвинение Юрия Титовича сфабриковано и заведомо ложно. Настанет время, когда его имя будет реабилитировано.

---

— Какие условия? — насторожился Собчак, заметно нехорошо покосясь на меня.

— Первое, — сказал я, не обращая внимания на его реакцию, — за мной будет бесспорное право говорить вам то, что думаю и знаю, а не то, что бы вы хотели услышать. Второе: вы также будете обязаны выкладывать мне всю информацию, известную вам про меня, какой бы нелепой и ужасной она ни показалась. При этом сразу требовать моих объяснений, не давая развиться интриге. Ибо даже в известных истинах есть место недомолвкам.

Видя его вопросительный взгляд, пришлось пояснить: «Вы зовете меня вступить в борьбу, где правила декларируются только для видимости, а также обмана и расслабления противника. Поэтому наиболее надежных и сильных помощников будут сразу же пытаться выбить из игры, а затем дискредитировать самыми немыслимыми средствами и способами. Если мы не станем абсолютно доверять друг другу, то последствия таких отношений на достаточно высоком уровне непредсказуемы, а вред неопределим. Лучше уж тогда не начинать дело… И третье: я хочу всегда быть уверен в вашей поддержке. Так как в самых критических, острых ситуациях я должен буду, образно говоря, прикрыть вас своей грудью, но если при этом вы откроете мою спину, то одним помощником у вас сразу станет меньше».

Остановились у дома. Сидели в машине и молчали. Под ногами редких прохожих похрустывала весенняя корочка ночного заморозка. На лобовом стекле заварилась ледяная накипь из тончайшей пыли. У помойки стоял желтый бульдозер диких размеров, вокруг него тыкался какой-то мужик, влекомый позывами мочевого пузыря. Он сквернословил и кому-то грозил.

Собчак в попытке сформировать решение уперся сосредоточенным, немигающим взглядом в кожаные спины парней, вразвалку шедших вдоль дома, как стая молодых медведей.

Я же сидел, охваченный предчувствием будущей значимости своего пассажира, еще не окунувшегося в липкое облако небывалой известности.

— Вот, — первым заговорил Собчак, — такие, — он показал глазами в сторону парней, — и убивают. Подобные преступники — большая для общества опасность, — ни с того ни с сего изрек он, продолжая сосредоточенно думать о чем-то другом.

— Ну, во-первых, кто сказал, что они преступники, — вскинулся я, — для общества же, если говорить о нем, страшна не подобная публика. Даже самый гнусный изувер может угробить только несколько десятков человеческих жизней. Миллионами же убивают, как правило, те, кто кормит белочек с рук, кто добропорядочен, непьющ и не изменяет жене. Гильотину, как известно, выдумали не преступники, а гуманисты, полагающие, что кладбище на то и существует, чтобы туда постоянно поставлять мертвых. На основании сконцентрированного опыта многих поколений известно: именно эти люди со скипетром власти в руке страшнее всех людоедов и бытовых преступников, вместе взятых.

— Ну а как вы, Юрий Титович, относитесь к смерти? — Собчак демонстрировал мне свою беззащитную и так идущую ему улыбку, ставшую потом плакатной.

— Надеюсь, интервью уже подходит к концу? — поддержал я шутливый тон. — Что же касается смерти, то общеизвестно: из жизни, даже несмотря на богатство и заслуги, не удалось еще никому вырваться живым, поэтому бояться смерти, полагаю, не следует. Главное — не скончаться от безделья. А раз обойти смерть нельзя, то любить ее попросту невозможно. Смерть как кафтан. Когда он одет на другого, то это не очень впечатляет. В тот момент человек забывает, что этому кафтану износа нет. В общем, если будут убивать, то я предпочту не скулить. Этого не простят даже мертвому. Чтобы умереть человеком, надо даже палачу улыбаться…

Скажу по совести: даже чувствуя за Собчаком большое будущее, меня бы в тот момент вполне устроило непринятие им моих условий, ибо в свое время, уже пройдя почти всеми деловыми коридорам нашего города, я прекрасно сознавал: его согласие враз лишит меня приобретенной свободы, независимости и права делать чего захочу при наличии достаточного кругозора, а также умении зарабатывать на жизнь себе и другим в современных условиях.

Ведь в случае его согласия придется впрячься коренным рысаком в чужую телегу, вступить в борьбу за неведомое будущее и в войну с собственным прошлым.

Я терпеливо ждал, пока Собчак водил пальцем по лакированной панели «Мерседеса». Наконец он широко улыбнулся и, протянув мне руку, сказал: «Идет! Условия принимаются».

Стало ясно, что капризная фортуна опять пытается затащить меня под свет новой рампы. После раннего взлета моей судьбы, а затем падения ниже уровня городской канализации, с завтрашнего дня нужно будет вновь кардинально менять свои жизненные интересы. Ибо плохо работать я не умел.

Скорее вежливое, чем необходимое предложение Собчака подняться к нему в квартиру и попить чайку встретило мой отказ, и разговор перешел на деловой, инструктирующий тон предстоящих задач.

Расставаясь, договорились, что наш союз обойдется пока без рекламы. Будущее светало и звало.

Глава 2 Финал Советской власти

«Скажу всем как профессор советского права…»

Из выступления А. Собчака на Верховном Совете СССР

Довольно быстро я составил для себя представление о расстановке в городе основных новых политических сил с неслыханными доселе названиями: разношерстные «фронты», «фронды», «зеленые», «мемориалы» и т. п. После этого отправился на первый слет свежеизбранных городских депутатов, которые сразу же окрестили себя «народными избранниками». Народ еще даже не подозревал, как с ним рассчитаются за доверие.

Почти заурядный снаружи Мариинский дворец подле Синего моста, самого широкого в Ленинграде, был построен в эпоху Николая I тогдашним казенным архитектором Штакеншнейдером и принадлежал любимой дочери царя, красавице, если судить по портретам, Марии Николаевне, жене герцога Лейхтенбергского. До революции тут помещался Комитет министров и Государственный Совет — высший законодательный орган империи. Внутри дворец блистал великолепной отделкой, лепными расписными потолками, роскошными инкрустированными дверьми с замечательными ручками и изобилием настенных зеркал, помнивших отражение многих поколений российских государственных деятелей, среди которых были воспеваемые нынешними «демократами» Витте и Столыпин.

В бытность своей работы одним из руководителей Ленинградского областного и городского статуправления, я бывал в этом дворце почти ежедневно, поэтому прекрасно ориентировался не только в парадных, но и во внутренних, довольно запутанных деловых коридорах с многочисленными, достроенными уже в наше время переходами к другим рядом стоящим зданиям, объединенным одним названием: «Ленгорсовет» или пресловутый «Ленгорисполком».

Зайдя через левый подъезд и раздевшись в небольшом гардеробчике, я прошел около уже не требовавшего никаких документов милицейского поста; мимо беломраморной лестницы, ведущей на второй этаж к кабинету, много лет занимаемому отцом моего друга Олега Филонова; миновал коридор первого этажа и поднялся хорошо знакомой узкой служебной лестницей прямо в приемную к тогдашнему главе Ленгорисполкома В. Ходыреву, под началом которого когда-то работал в Смольнинском РК КПСС. Я всегда питал уважение к этому малорослому, матерщинистому человеку с перманентной «плойкой» густых седоватых волос.

В приемной никого, кроме двух помощников Ходырева, не было. Один из них, В. Кручинин, мне тут же рассказал, как они добились у жителей пригородного Павловска избрания Ходырева своим депутатом. При этом оба как-то подавленно и нервно посмеивались и переглядывались.

Так, болтая, стоя за конторкой дежурного помощника, мы не заметили, как в приемную вихрем ворвалась, судя по бровям, перекрашенная в противоположный цвет женщина осеннего возраста и почему-то, несмотря на раннюю весну, в сарафане, из которого всем демонстрировались голые плечи, защищенные своей непривлекательностью. Окинув нас презрительным взглядом трудолюбивой проститутки, она молча рванулась в кабинет к Ходыреву.

— Куда? Зачем? Позвольте узнать, — преградил ей путь Кручинин.

Ту т она, ни с того ни с сего, повела себя, как перегружаемый лопатами при факелах порох. По крайней мере, Кручинин с трудом понял из ее сбивчивого визга, когда и за что он будет уволен без выходного пособия и компенсации за отпуск.

Видя, как от непонятного нам волнения и разнофазных движений сарафан на ней начал проседать, я поспешил вмешаться, спросив, кто она будет и чем недовольна.

— Я народный избранник! — гордо взвизгнула она, нарекая себя еще только входившим обозначением депутата-«демократа».

— Правильнее, наверное, избранница, — поправил Кручинин, — но Ходырев, я думаю, сейчас занят. Он готовится к сессии.

— Если он меня немедленно не примет, мы его сразу же переизберем, — опять закричала депутатка.