Генри Хаггард - Она: История приключения

• Название: Она: История приключения
• Автор: Генри Хаггард
• Издательство: Терра
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1993

Роман «Она» рассказывает об экспедиции белых англичан в Центральную Африку. Герои попадают в земли загадочной Аэши, властительницы племени каннибалов. Уже две тысячи лет она ждет момента, когда с помощью магии сможет воскресить своего возлюбленного, которого она некогда сама же убила из ревности. И путешественникам тут уготована особая судьба… В романе большую роль играет фантастический элемент, постоянная завороженность автора архаическими культами бессмертия и перевоплощения душ.

---

Итак, я старался привести в себя Лео, испытывая бесконечное облегчение от того, что он жив, и в конце концов, как я уже сказал, он очнулся и сел на песке; меня ждало новое потрясение. Когда мы вошли в пещеру, его вьющиеся волосы были цвета червонного золота; но сейчас они казались серыми, а к тому времени, когда мы выбрались на свежий воздух, стали белоснежно-белыми. И выглядел он на двадцать лет старше.

— Что нам делать, старина? — спросил он глухим, безжизненным голосом, когда его мысли прояснились и он отчетливо вспомнил все происшедшее.

— Попробовать выбраться отсюда, — ответил я. — Если, конечно, ты не хочешь омыться в пламени. — И я показал на огненный столп, который вновь катился мимо нас.

— Я бы сделал это, если бы был уверен, что меня убьет, — со смешком сказал Лео. — Во всем виноваты мои проклятые колебания. Если бы не эти сомнения, ей не было бы необходимости показывать мне пример. Но я отнюдь не уверен, что огонь меня убьет. Эффект может оказаться противоположным. Я обрету бессмертие, но, старина, я не обладаю достаточным терпением, чтобы ждать ее две тысячи лет, как она ждала меня. Я предпочитаю умереть в свой урочный час, а я думаю, что этот час уже недалек — хотя я не теряю надежды отыскать ее. А сами вы не хотите омыться в пламени?

Я мотнул головой, от недавнего моего одушевления не осталось и следа; нежелание продлевать свою жизнь вернулось ко мне с еще большей силой, чем прежде. Да и мы оба не знали, каковы будут последствия огненной купели. Ее воздействие на Айшу было отнюдь не ободряющего свойства; и, разумеется, мы ничего не знали о том, какие именно причины привели к подобному результату.

— Ну что ж, мой мальчик, — сказал я, — мы не можем оставаться здесь до тех пор, пока разделим участь этих двоих. — И я показал на прикрытые белым покрывалом останки Айши и коченеющее тело бедного Джоба.

— В кувшине должно сохраниться немного светильного масла, — безучастно произнес Лео. — Если, конечно, он не разбит.

Кувшин оказался цел. Дрожащей рукой я наполнил оба светильника — полотняные фитили догорели еще не до конца. Чиркнул вощеной спичкой и зажег светильники. Тем временем мы услышали раскаты грома, предшествующие появлению огненного столпа, который продолжал свершать свой нескончаемый путь, если, конечно, это был один и тот же столп, проходящий повторяющийся цикл.

— Посмотрим на него еще раз, — предложил Лео, — мы никогда больше не увидим ничего подобного в этом мире.

Это было, может быть, лишь праздное любопытство, но и мной владело то же чувство; мы внимательно смотрели, как мимо нас, вращаясь вокруг собственной оси, с грохотом проплыл огненный столп; я, помнится, размышлял о том, сколько тысячелетий происходит этот феномен в самом чреве земли и сколько тысячелетий он будет продолжаться. И еще я размышлял о том, увидят ли его когда-нибудь вновь глаза смертных, услышат ли их уши глубоко волнующий, завораживающий своей торжественностью гром его приближения. Навряд ли. Я убежден, что мы последние человеческие существа, которые видели это сверхъестественное зрелище. Но вот он исчез, мы собрались идти. Прежде чем оставить пещеру, мы оба пожали холодную руку Джоба. Церемония довольно мрачная, но у нас не было другого способа отдать дань уважения его верности и почтить его память. Мы так и не решились снять белое покрывало с останков Айши. Смотреть на них было свыше наших сил. Но мы подошли к вороху волнистых волос, которые выпали из головы Айши, когда началась эта агония, более страшная, чем тысячи естественных смертей, и каждый из нас взял по сверкающему локону, и эти локоны — единственное, что осталось от той Айши, которую мы знали во всей ее красоте и величии, — мы все еще храним. Лео прижал благоухающие волосы к губам.

— Она просила, чтобы я не забыл ее, — сипло произнес он. — И поклялась, что мы еще встретимся. Свидетель — Небо, я никогда ее не забуду. Клянусь, что, если мы выберемся отсюда живыми, я никогда не буду разговаривать ни с одной женщиной и, где бы я ни был, буду ждать ее так же верно, как она ждала меня.

«Да, — подумал я, — если она вернется такой же прекрасной, как была. А если останется безобразной?…»

Затем мы ушли. Ушли, оставив тех двоих вблизи от источника и родника Жизни, но в холодных объятиях смерти. Какими одинокими они казались — и какими невообразимо разными! То, что представляло сейчас небольшую груду останков, две тысячи лет назад было самой мудрой, прекрасной и гордой женщиной — если можно назвать ее женщиной — во всем мире. В ней было много зла, но человеческое сердце отходчиво — даже это не вредило ее обаянию. Если говорить откровенно, может быть, его усиливало. Ведь даже зло в ней обладало величием; в ней не было ничего низкого или ничтожного.

А бедный Джоб! Его предчувствие сбылось, он умер. И какое странное место его упокоения: ни у одного норфолькского сельчанина не было и не будет более странного; и, в конце концов, не так уж это плохо — покоиться в одной гробнице с царственной женщиной, которую звали Она.

Мы в последний раз посмотрели на них и на необычайное розовое свечение, которое их окутывало, и, не говоря ни слова, с тяжелым сердцем оставили их — совершенно сломленные и настолько убитые всем случившимся, что не воспользовались даже возможностью обрести долголетие, если не бессмертие, ибо мы утратили все, ради чего стоит жить, и знали, что продление наших дней означало бы лишь продление наших мук. Мы чувствовали — да, мы оба чувствовали, что достаточно один раз видеть Айшу, чтобы помнить до тех пор, пока жива наша память и мы сами. Мы оба полюбили ее навсегда: ее образ как будто оттиснут или высечен на наших сердцах, ни одна другая женщина, ни одно другое увлечение не могли заслонить этого дивного образа. А ведь я — это было особенно больно для меня — не имел даже права думать о ней так нежно. Она сама сказала, что я для нее — никто и останусь никем в бездонном потоке Времени, если, конечно, не изменится мир и не настанет день, когда двое мужчин смогут любить одну женщину и быть счастливы все трое. Это моя единственная, хотя и очень слабая надежда, порожденная, видимо, полным отчаянием. Кроме нее, у меня нет ничего. Ради этой единственной награды я пожертвовал и этой, и будущей жизнью, она досталась мне тяжелой ценой. Лео, однако, повезло, я часто горько завидую его счастливому уделу, ибо, если она права и мудрость и тайное знание не изменили ей перед концом, а это, судя по всему предшествующему, маловероятно, будущее не закрыто для него. Но для меня оно закрыто, и все же — любопытно отметить безрассудство и глупость человеческого сердца, это хороший пример для человека мудрого, — и все же я не хотел бы для себя иной участи. Я хочу сказать, что не сожалею о том, что уже отдал, и всегда готов отдавать все, получая взамен случайные крохи со стола своей госпожи: память о нескольких добрых словах, надежду увидеть в отдаленном, настолько отдаленном, что о нем даже трудно мечтать, будущем милую признательную улыбку, незначительные знаки дружеского расположения, благодарности за мою преданность ей и Лео.

Если это не есть истинная любовь, не знаю, какова она может быть; могу только сказать, что для человека уже далеко не среднего возраста это очень мучительное состояние.

Глава XXVII. Мы прыгаем

Мы без особого труда миновали все пещеры, но, дойдя до склона конусообразной скалы, столкнулись с двумя трудностями. Нам предстоял тяжелый подъем, к тому же мы плохо знали дорогу. Если бы я, на наше счастье, не постарался запомнить различные приметы, например форму скал и валунов, я уверен, что мы никогда не выбрались бы оттуда и до тех пор блуждали бы в недрах вулкана, — я полагаю, это был погасший вулкан, — пока не погибли бы от изнеможения и отчаяния. И все же мы несколько раз сбивались с пути, а однажды едва не свалились в расщелину или пропасть. Это был поистине тяжелый труд — пробираться в глубокой тьме и мертвой тишине от валуна к валуну и осматривать их при тусклом мерцании наших светильников, чтобы я мог определить, в правильном ли мы направлении идем. Мы были в слишком подавленном настроении, чтобы разговаривать, и только с собачьим упорством, падая и ушибаясь, брели все дальше и дальше. Нам было все равно, что будет. Нами управлял только инстинкт самосохранения, некий долг повелевал нам спасти, если можно, свою жизнь. Прошло часа три-четыре, — сколько именно, я не могу сказать точно, потому что у нас не осталось ни одних исправных часов, — а мы все брели и брели. Последние два часа у меня было такое чувство, как будто мы совершенно заблудились, я уже боялся, что мы вышли к какой-то другой воронкообразной скале, когда вдруг узнал камень, мимо которого мы проходили при спуске, в самом начале. Я сам удивляюсь, как узнал этот камень, ибо мы уже миновали его, идя под прямым углом к верному направлению, но что-то осенило меня, я обернулся и скользнул по нему рассеянным взглядом — это и спасло нас.