Анна Каван - Механизмы в голове

• Название: Механизмы в голове
• Автор: Анна Каван
• Издательство: Kolonna Publications
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-98144-159-2

Это книга о депрессии, безумии и одиночестве. Неведомая сила приговорила рассказчицу к нескончаемым страданиям в ожидании приговора за неизвестное преступление. Анна Каван (1901—1968) описывает свой опыт пребывания в швейцарской психиатрической клинике, где ее пытались излечить от невроза, депрессии и героиновой зависимости. Как отметил в отклике на первое издание этой книги (1940) сэр Десмонд Маккарти, «самое важное в этих рассказах — красота беспредельного отчаяния».

---

— Вот так; а теперь нам надо поторапливаться. Гонг уже был — вы разве не слышали?

Зели с радостью входит в столовую — она любит поесть. Однако сегодня удовольствие ей портит то обстоятельство, что ее прибор поставили рядом с молодым итальянцем, который ей неприятен. Садясь между ним и своей сиделкой, она кидает подозрительный взгляд вбок на всклокоченного, узкоглазого юношу, который дразнит ее своими злобными проделками.

Сегодня он как будто собирается оставить ее в покое. Он не говорит вообще ничего, пока не съедено и не убрано первое блюдо. Потом, как только официанты начинают приглушенно постукивать чистыми тарелками, он наклоняется к ней и шепчет в ухо:

— И как нынче поживают ваши мама с папой, мадемуазель?

— Мои мама с папой? Их тут не было. — Она бросает на него пустой, но недоверчивый взгляд своих тусклых глаз.

— Как же, как же — они были тут сегодня утром. Я стоял в коридоре, когда они выходили из кабинета доктора. Он как раз прощался с ними. Я их видел и вполне отчетливо слышал фамилию.

Кажется, будто молодой итальянец поглощен едой, но на самом деле он — весь внимание, держит ухо востро.

Зели кладет в рот кусочек телятины с тарелки. Внезапно до нее доходит смысл того, что ей только что сообщили; ее озаряет: так вот в чем значение этих слов. Она роняет нож и вилку. «Мама была здесь… и уехала… не повидавшись со мной!»

Она сидит с той стороны стола, что ближе всего к двойным дверям. Двери почти за самым ее стулом. Все, что требуется, — встать и сделать два-три шага, и вот она уже за порогом. На миг все замирает в подвешенном состоянии. Официанты стоят наготове со своими тарелками. Не было ни шума, ни суматохи; секунду никто как будто не осознает, что произошло. Затем сиделка поднимается и идет за девушкой. Там и сям в зале поднимаются и другие, тоже выходят. Молодой итальянец низко склоняется над тарелкой. Рот его набит едой, челюсти серьезно жуют. Но уголки глаз морщатся от злорадства — он доволен.

Зели бежит через холл к кабинету врача. Входная дверь клиники открыта нараспашку, и ее преследователи, естественно, решат, что она вышла этим путем. Она направляется в кабинет не с тем, чтобы от них ускользнуть, а просто потому, что там итальянец, по его словам, видел ее мать. Теперь комната, разумеется, пуста; однако дверь в сад по-прежнему открыта после ухода доктора, и Зели проходит туда. Вот она на поросшем травой откосе, ведущем вниз, к сосновому лесу. Она бежит по крутому откосу, двигаясь неуклюже, спотыкаясь в туфлях на высоких каблуках, которые ей не по ноге. В лесу бежать ей все так же трудно: сосновые иглы скользкие, а предательские корни то и дело ставят подножки. Она не в форме и скоро теряет силы. Дыхание ее разносится по тихому лесу болезненными всхлипами, сердце стучит громко и непрерывно, как водопад, ее лицо, по которому рассыпались пряди волос, лоснится от пота, одна туфля потерялась, одежда в полном беспорядке. Она не понимает, зачем бежит и куда. Одно слово — «Мама! Мама!» — раздается криком у нее в голове.

Внезапно она резко останавливается. Граница территории обозначена проволочным забором, высоким — двенадцать футов — и достаточно крепким, чтобы удержать в неволе стадо диких животных. Зели бежит, ослепнув до такой степени, что не замечает забора и врезается в него. Ее руки бьются о мелкую сетку, нескладное тело, покачнувшись, падает наземь. Рухнув, она лежит на сосновых иглах под безучастными деревьями. Камерная гармония леса, которую нарушило ее неуклюжее вторжение, медленно восстанавливается. Над головой у нее раздается воркование лесного голубя. Этот тихий летний звук, который в детстве всегда напоминал ей мамину швейную машинку, становится последней каплей — вынести его Зели уже не в состоянии. С разрывающимся сердцем она пригоршнями захватывает острые сосновые иглы, втыкающиеся в ее кожу, а сквозь ее толстые губы, перемазанные слюной и помадой, выходит безутешный вопль, который вскоре выводит ее преследователей в нужном направлении.

V

Еще совсем рано, самое начало восьмого, прекрасное летнее утро. Небо бледно-голубое, безоблачное, покойное и нежное, словно огромная арка — источник не благоговейного страха, но доброты и заботы. Тихое озеро переливается, на вид почти твердое, словно по нему можно ходить. Горы прячут свои строгие лица за тонкими покрывалами тумана. На первом склоне холма над озером стоит главное здание клиники, омытое чистым солнечным светом: великолепный особняк, балконы опоясаны цветами, фасад украшает галерея с колоннами. Везде покой, порядок и надежность. На лугу, растянувшемся по крутому откосу над дорогой, уже трудятся работники с косами, движения их ритмичны, коричневые голые торсы поблескивают, как у статуй. Подъехавший из города по шоссе автомобиль плавно выписывает петли, взбираясь по частной дороге к клинике. Он останавливается перед главным входом, находящимся в тени, с той стороны здания, что смотрит не на озеро. Здесь новый день выглядит чуть менее приятным; возможно, причиной тому — темная, широкая тень, отбрасываемая зданием, и огромные черные деревья, сурово указывающие в направлении, противоположном миру.

Из машины выходят мужчина и молодая женщина. Они провели в дороге всю ночь. Мужчине около сорока, он недурен собой, с тяжеловатой внешностью римского императора, моложав для своих лет, несмотря на то, что лицо его небрито и выглядит изможденным. Он производит неявное, почти неуловимое впечатление человека неискреннего, внешне дружелюбного и любезного, внутренне же сухого, поглощенного собой. Это крупный мужчина, вид у него несколько встрепанный после долгой дороги. Женщина, несколькими годами моложе его, находится в состоянии едва ли не обморочном; ей требуется помощь, чтобы подняться по ступеням, ведущим в здание клиники. Тем не менее, ей удалось сохранить вполне нормальный вид. Ее зеленое платье в полном порядке, светлые волосы гладко причесаны, на лице пудра, на губах помада; вероятно, инстинктивное желание следить за подобными вещами не покинет ее до последнего вздоха. Она не разговаривает, не осматривается, лишь позволяет ввести себя в комнату, выходящую на озеро, залитую солнцем, с большой, наполненной львиным зевом вазой на круглом столике. Тут она опускается на диван. Зрачки ее расширены, она видит перед собой одну лишь размытую яркость, причиняющую боль, и едва ли осознает, что происходит вокруг. Мужчина садится в кресло рядом с ней, нервно барабанит по столу толстыми пальцами. Никто не произносит ни слова.

Девушка в белой форме вносит поднос с кофе. Свежая и привлекательная, она бросает любопытные взгляды на измученных дорогой путешественников, особенно на женщину, которая, кажется, вот-вот потеряет сознание и упадет с дивана на пол. Служительница заговаривает с ней, наливает чашку кофе и подкладывает ей под голову подушку. Та колоссальным усилием заставляет себя вернуться к жизни настолько, чтобы пробормотать какое-то еле слышное замечание, прикрывая глаза рукой. Медсестра подходит к окну и тихонько закрывает ставни; потом выходит, бросив последний взгляд за спину. Теперь в комнате остается лишь зеленая, подводная полутьма с прожилками яркого света. Не прерывая молчания, мужчина как-то мрачно, настороженно, рассеянно глотает горячий кофе, время от времени устремляя на свою спутницу взгляд, полный автоматической тревоги, на деле скрывающей презрение. Другая чашка кофе медленно дымится, нетронутая, на столике.

Через несколько минут в комнату входит главврач. Несмотря на ранний час, он выглядит безупречно, его привлекательная фигура источает энергичную, жизнеутверждающую деловитость. Он пожимает руку посетителю, который поднимается ему навстречу и тут же, поздоровавшись, снова тяжело опускается в кресло. Затем доктор подходит к светловолосой женщине и берет ее вялую руку в свою. Мужчины обмениваются приветствиями. Незнакомец кратко обрисовывает медицинские подробности, уже знакомые врачу из письма. Крупный мужчина говорит прерывисто, словно заставляет себя обсуждать подсознательно невыносимую ситуацию. Нередко он не заканчивает предложение, создается впечатление, что настоящие его мысли блуждают, он страстно желает оказаться в стороне от всех этих дел. Доктор, хотя и слушает с вежливым вниманием, понимает, что от собеседника, не способного или не желающего принять на себя ответственность, ничего существенного не добиться, и постоянно посматривает на безмолвную женщину в другом углу комнаты. Наконец он обращается к ней:

— Итак, мадам, вам хочется побыть в моей клинике?

Она, казалось, не обращавшая на разговор внимания, неожиданно реагирует на прямой вопрос. Ее глаза широко раскрываются, лицо искажается, как будто она собирается заплакать или даже нанести удар, будь у нее воля. Она выпрямляется на диване, сжимает руки и отвечает голосом, в котором звучит неожиданная сила: