Митчел Уилсон - Живи с молнией

• Название: Живи с молнией
• Автор: Митчел Уилсон
• Жанр: Научная Фантастика

---

Он рассказывал о себе отрывисто и скупо; кончив, он повернулся на стуле и принялся развязывать принесенный пакет с какими-то деталями, а Эрик невольно задумался о том, что любовь к своей профессии сделала этого человека совсем беззащитным - таким же беззащитным, каким становится каждый ученый, отказавшийся подчиниться какому-нибудь Кларку Ригану. Эрик снова вспомнил о той уверенности, с какой он поступал на эту работу, и даже удивился, откуда она у него взялась. Сейчас он с предельной ясностью понимал, что если не сумеет как-то обеспечить себе независимость, то неизбежно попадет в такое же положение, в каком был при Ригане. Значит, все сводится к вопросу о деньгах. Он никогда не допустит, чтобы Сабина и Джоди жили на десять долларов в неделю, и не станет терпеть постоянные унижения от людей, вроде Ригана или тех, кто стоит за его спиной.

Черт возьми, ведь он же ученый, - внутренне протестовал Эрик. Должен же для физика быть какой-то выход из этого гнусного положения! Но какой? Что может его спасти? Он перебирал в уме всю свою жизнь, свою работу и не находил ничего, за что можно было бы ухватиться. Он ничем не отличался от других, попавших в такую же ловушку. Сознание безвыходности вызвало в нем панический страх, с которым он отчаянно боролся, потому что человеку в таком состоянии нечего было ждать пощады от Тернбала.

- Кстати, когда вы познакомились с Тернбалом? - спросил Эрик. - Когда поступили сюда на работу?

Мак улыбнулся, и по лицу его разбежались мелкие морщинки.

- Нет, что вы. С Гарри Тернбалом я познакомился еще в девятьсот десятом в Кливленде. Мы, уоббли [кличка членов организации "Индустриальные рабочие мира"], устроили тогда пикник, чтобы собрать средства на проведение кампании "призыва к здравому смыслу". Кажется, Тернбал в то время только что потерял работу. Помню, он здорово буянил в тот день - виски и горе крепко ударили ему в голову. Должно быть, он по-настоящему любил свое дело. Мы старались его утихомирить, а он все орал про капитализм, как он его взорвет ко всем чертям. Оказалось, что у него есть жена где-то на востоке, и она ждет ребенка, и вот он боялся, как он ей скажет, что он безработный. Ну, потом мы узнали, что он поступил коммивояжером к Брауну Шарпу. Тут все его буйство и кончилось. Но тогда он здорово испугался.

- Испугался? - повторил Эрик. - Впрочем, конечно, с тех пор немало воды утекло. Он когда-нибудь говорил с вами о тех временах?

- Один раз только. В позапрошлом году он пришел на завод с этим лэндоновским значком вроде подсолнуха. Он заметил, что я на него смотрю, улыбнулся этак вроде смущенно и говорит: "Ну что, Мак, прошли те старые времена, а?" И не потому ему совестно стало, что он республиканцем заделался, а потому что... ну, не знаю, постарел, разжирел, разбогател, что ли. А может, мне так только показалось. Жизнь - странная штука, ничего не поделаешь. Да, сэр. - Мак сдул пылинку с металлической детали. Странная, что и говорить.

Для Эрика эта история послужила подтверждением его мыслей. Все эти люди, независимо от своего положения, неуклонно движутся вверх или вниз. Остановиться они могут только на самом верху или в самом низу. А что же ему делать? В промышленности он человек посторонний и чужой. Станок, по существу, детище Мака. Эрик не представлял, что он будет делать, когда закончит работу над станком, но вместе с тем ему хотелось как можно скорее разделаться с ним.

5

Эрик переживал такую неуверенность в себе, что, услышав в телефонной трубке голос Мэри Картер, долго колебался между неохотой видеть кого бы то ни было и сильным желанием немедленно же бежать к ней за утешением. Но Мэри сама нуждалась в утешении. Голос у нее был усталый и грустный. У нее умерла мать, поэтому ей пришлось прервать свое путешествие, и сейчас она направлялась в Кливленд, где ей предстояло получить жалкое, маленькое наследство.

- Платья, несколько книг и фотографий, - сказала Мэри. - До отхода поезда еще два часа. Не могли бы вы встретиться со мной в баре "Коммодор"? Вы, должно быть, ужасно заняты, но, честное слово, Эрик, если я сейчас с кем-нибудь не поговорю, я просто рассыплюсь на мелкие кусочки.

- Сможете вы продержаться еще минут пятнадцать? - спросил он.

- Постараюсь, - слабо засмеялась она в ответ.

Тяжелый холодный дождь шумно шлепал по тротуарам и барабанил по крыше такси. Уличное движение то и дело застопоривалось, день был унылый и, подумал Эрик, как раз соответствующий его настроению. Мэри сидела в баре одна; в лиловом костюме из плотной шерсти и лиловом берете, надвинутом на лоб по европейской моде, она выглядела довольно элегантно, но лицо ее было бледно, а в глазах застыло страдальческое выражение.

Виновато улыбаясь, она протянула ему обе руки.

- Не могу выразить, как это мило, что вы пришли, - сказала она.

- Я бы обиделся, если б вы не позвонили. Давайте сядем и поболтаем.

Эрик взял ее под руку и провел через зал к столику. Они заказали по коктейлю; некоторое время она молчала, размешивая пепел в черной пепельнице кончиком своей сигареты. Эрик понимал, что она готовится к разговору.

- Мне страшно ехать домой, - сказала она вдруг, не поднимая глаз. - Там все чужое. Мне дадут несколько платьев и скажут, что их носила моя мать. И самое ужасное, что я даже не смогу узнать эти платья. А если и узнаю, это будет только значить, что у нее было очень мало денег и с тех пор, как мы с ней в последний раз виделись, она почти ничего не шила себе. Я даже не знаю, кто был на ее похоронах. Да и кто там мог быть? Какие-нибудь старушки, несколько знакомых - все чужие. - Мэри медленно подняла испуганный взгляд. - Я словно еду на свою собственную могилу, потому что, я знаю, когда-нибудь со мной будет точно так же. Ни семьи, ни близких никого, кроме какой-нибудь знакомой и соседей, которые припрячут мои старые платья на случай, если кто-нибудь приедет за ними. И никто не приедет.

В голосе ее чувствовалась скрытая злость. Подали коктейли, но Мэри взглянула на свой бокал с недоумением, как на нечто совершенно неуместное.

- Вы говорите так, словно вам уже не суждено выйти замуж и иметь детей, - сказал Эрик. - Вы же знаете, что это неверно.

- Почему вы думаете, что этого не может случиться, если у меня будет семья? Моя мать была замужем. Отец ее бросил, но ведь когда-то он все-таки любил ее. Я тоже любила ее - и тоже бросила. Я никогда не переставала ее любить, а вот взяла и уехала. Все время я о ней думала, ведь мы с ней были очень близки, когда я была маленькой. После того, как этот сукин сын, мой папаша, ее бросил, ей пришлось поступить на работу. Клянусь, я бы все-таки любила его, если б он посылал нам хоть пять долларов в неделю. Но ему, видите ли, гордость не позволяла посылать нам такие гроши, - так говорила мать, и еще старалась заставить меня понять это. Понять! Помню, совсем крошкой я не засыпала, пока он не поцелует меня на ночь. А теперь я в такой дождь и через улицу не перешла бы, если б даже он там умирал от жажды. Милый папочка, - иронически передразнила она детский лепет и внезапно с ненавистью добавила: - Пес паршивый!

Она с отвращением оттолкнула от себя пепельницу, свою сумку и перчатки.

- Ну ладно, Эрик, хватит ныть. Как ваша работа?

- Нет, давайте поговорим о вас. Что у вас произошло с тем адвокатом, с которым вы были помолвлены? Когда-то я не мог думать о нем равнодушно.

- Ничего особенного не произошло, - медленно сказала она. - Он еще сам ничего не знал, а я уже все поняла и решила, что нет смысла ждать, пока это станет явным. Я ему просто надоела, как рано или поздно надоедаю всем мужчинам.

- Не говорите "всем" с таким фальшивым смирением. Вы отлично знаете, что мне вы не надоели.

Она пожала плечами.

- Очевидно, надоела бы. Может, теперь мы поговорим о вашей работе?

- Мэри, вас нужно хорошенько отшлепать!

- А что, я слишком расхныкалась?

- Да уж, чересчур. Слушайте, Мэри, я понимаю, как на вас подействовала смерть матери. Вы чувствуете себя виноватой, что вас не было при ее кончине, и думаете, что она наверное умерла, считая, что вы ее не любите. Но я вам вот что скажу: если б вы находились при ней, вам было бы не легче. Мой отец умер, когда мне было пятнадцать лет. Он заболел воспалением легких и медленно умирал целую зиму. Перед концом я переносил его на руках, как ребенка, хотя он всегда казался мне крупным мужчиной. Я привык к мысли о его смерти задолго до того, как он умер, и он это видел по моим глазам, но мы оба притворялись, будто ничего не понимаем. Я, конечно, плакал на похоронах, но вместе с тем спрашивал себя, действительно ли я любил отца. Это было ужасно. В общем, по-моему, так: когда умирает близкий человек, то прежде всего кажется, что ты недостаточно любил его, и это невыносимо.

- Не знаю, Эрик, не знаю. Вот я представляю себе, как я приду на это кладбище. Увижу небольшой камень без всякой надписи и маленький холмик, слишком короткий с виду. Буду смотреть на сухую траву, надо мной будет висеть бездонное небо, и ни говорить, ни делать мне будет нечего. Я очень ясно представляю себе эту картину, это похоже на кошмар, потому что внутри у меня будет полная пустота. Эрик, прошу вас, давайте лучше поговорим о вашей работе. Подумать только, что физик-исследователь получает приличное жалованье!