Артур Гайе - Сафари

• Название: Сафари
• Автор: Артур Гайе
• Издательство: Печатное дело, Принт-Ателье
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1995
• ISBN: 5-88762-006-4

Немецкий писатель Артур Гайе до четырнадцати лет служил в книжном магазине и рано пристрастился к описаниям увлекательных путешествий по дальним странам. По вечерам, засыпая в доме деспотичного отчима, он часто воображал себя то моряком, то предводителем индейских племен, то бесстрашным первооткрывателем неведомых земель. И однажды он бежал из дома и вскоре устроился юнгой на китобойном судне, отходившем в Атлантический океан.

С этой минуты Артур Гайе вступил в новую полосу жизни, исполненную тяжелого труда, суровых испытаний и необычайных приключений в разных уголках земного шара. Обо всем увиденном и пережитом писатель рассказал в своих увлекательнейших книгах, переведенных на многие языки Европы и Америки. Наиболее интересные из них публикуются в настоящем сборнике, унося читателя в мир рискованных, головокружительных приключений, в мир людей героической отваги, изумительной предприимчивости, силы и мужества.

В сборник включена также неизвестная современному читателю повесть Ренэ Гузи «В стране карликов, горилл и бегемотов», знакомящая юного читателя с тайнами девственных лесов Южной Африки.

---

— Беда! — повторил я, разглядывая убитое громадное животное, до которого я кое-как доковылял. С горя я сел на его круглый живот, обнял свои больные ноги и, опершись подбородком на колени, старался себе представить картину своего пребывания в африканской тюрьме.

Глядя с тяжелым сердцем вдаль по направлению моего первого выстрела, я с удивлением стал примечать коршунов, кружившихся над этим местом и один за другим спускавшихся туда. Тут я почувствовал, как у меня волосы стали дыбом от ужасающего предчувствия. Я схватил свои костыли и заковылял туда со всей мне доступною скоростью. Через десять минут я стоял перед третьим или вернее перед первым застреленным мною лосем. И он также поражен был метким выстрелом в лопатку. Я снова промолвил: «Беда» — и замолчал. Чем карается двойное нарушение закона об охоте, я не знал; вероятно, придется отсиживать всю жизнь!

Долго сидел я почти такой же убитый, как лось подо мною, когда я услышал из травы голос Балдана; он кричал мне:

— Вы видели другого? Вот не везет! Все же насчет крови я сказал правильно: у него на ноге длинное красное пятно! Откуда бы это?

— Что же нам делать?!

— Делать-то что??

— Да, да, — подтвердил я добродушно и стал вертеть один большой палец вокруг другого. — Давайте подадим прошение, чтобы нам разрешили отбывать наказание в общей камере, там мы лучше обсудим это печальное событие!

Он беспомощно покачал массивной головой, вдребезги раскусил мундштук трубки и, нагнувшись, стал осматривать рану убитого лося.

— Прекрасный выстрел в лопатку, — сказал он рассеянно. — Но что же действительно делать? — Вдруг, оживившись, он спросил меня шепотом, видел ли негр этого лося. Я отрицательно покачал головой. Тогда он начал с торопливым усердием обламывать кругом ветки и бросать их на лося. Я понял и последовал его примеру. Через две-три минуты от нашего злодеяния не видно было ни следа.

Затем мы вернулись к своему месту с безобидным и беспечным видом.

По условленным трем сигнальным выстрелам грузовик с треском спустился вниз, и негры принялись потрошить обоих животных, а мы оба следили за тем, чтобы никто из них не приближался к тому месту позади холма, где лежал третий лось. Когда мы после долгой возни погрузили, наконец, обоих громадных животных и пустились в обратный путь, старик после долгого размышления, предварительно выкинув изо рта последний кусочек своей трубки, промолвил: — Мне действительно нелегко лгать, но ведь они нам голову сорвут! Мы можем признать только одного лишнего застреленного зверя, и лучше всего нам сделать это добровольно и немедленно.

Бушмен, маленький шофер-готтентот, очень удивился, когда на его радостный возглас: «Вон еще стоят большие лоси», — старик молча нахлобучил ему своей тяжелой рукой шапку на глаза.

Я поступил, как было условлено, и в тот же вечер подал заявление инспектору по охоте. Целую неделю ничего не было слышно, затем Балдан принес из Моши известие, что инспектор отправился в длительную служебную командировку и что благодаря этому можно надеяться, что вся эта история забудется. Сообщив это, он разрезал на ремни обе лосевые шкуры, употребляемые бурами для упряжи.

Время все лечит; оно излечило под конец и мои ноги, и я уже совершил новую экскурсию в Ольдоньо Эбор, когда по возвращении домой нашел извещение инспектора по охоте, что он не подвергает нас наказанию, но просит меня немедленно доставить в его канцелярию в Моши шкуру и рога застреленного сверх нормы лося.

Таким образом миновал страх тюрьмы, но где достать теперь шкуру? Я тотчас же ночью помчался с этим распоряжением на ферму к Балдану. Многочисленные родственники, которых здесь как всегда было вдоволь, сильно недоумевали, о чем это мы со стариком шепчемся в саду. Балдан посоветовал мне немедленно отправиться в экскурсию и сделать вид, будто я письма еще не получил. Таким образом мы выиграем время. Сам же Балдан завтра же пошлет своих сыновей на охоту, чтобы они застрелили лося по имеющимся у них разрешениям; шкуру этого лося мы могли затем немедленно отправить в Моши.

Я так и сделал: сбежал в Умбулу. Через десять дней приблизительно старик прислал мне вестового с письмом, в котором сообщал, что Томас действительно застрелил лося, но кожу, положенную для очистки в воду, к сожалению, затащил крокодил. Сын его Иоан находился сейчас в пути, чтобы застрелить другого лося…

В историю с лосем, очевидно, вмешалась нечистая сила! Мне же стало казаться, что каждый стражник племени аскари поглядывает на меня испытующим глазом, и я скрылся на двести километров дальше в степь Зеренгети. Здесь, в глубоком уединении, я в течение четырех недель ничего не слышал, кроме тяжелого топота диких стад, громоподобного рычания львов и шелестящего шума ветра в море трав, ничего удивительного, что я ничего не знал о бессмертном эпизоде с лосем. Когда я вернулся и в первый раз пил кофе в доме Балдана, я с замирающим сердцем спросил, получил ли, наконец, инспектор шкуру.

— Да, получил! — проворчал старик, усиленно попыхивая из своей новой трубки. — Стоила она мне пять с половиной фунтов стерлингов.

— Пять с половиной фунтов? Почему? Разве вы ее купили?

— Ну, конечно! Ах, вы этого еще не знаете: когда негры повезли сдавать шкуру Иоана инспектору, ее ночью, во время привала, стащила и сожрала гиена.

Поездка на Меру

Когда я, сидя у подножия ледника Ратцеля на Килиманджаро, не мог из-за боли в сердце идти ни вверх, ни вниз, я грустно разглядывал степной ландшафт, расстилавшийся у моих ног. Внезапно на западе поднялись тяжелые тучи, и очистился громадный массив раскаленного золота: это была гора Меру.

Я долго глядел на нее. Мне никогда не приходилось быть даже вблизи этой горы, но мысленно я начал рисовать себе картины всего того, что я когда-либо слышал о ней. Я представил себе высокие стволы ее сумрачных кедровых лесов, поднимающихся к небу, ее бездонно глубокие темные овраги, по которым, пенясь, несутся в долину горные потоки, огромный полукруг ее кратера, окруженный отвесными, как стены, скалами, горные вершины, покрытые сверкающим снегом и отражающиеся в водной поверхности нагорного болота, слонов и носорогов, купающихся в золотисто-коричневой воде, и под конец самого себя, потрясенного радостью при проникновении в это удаленное от мира нагорье, оживленное лишь гигантскими растениями, такими же животными и подземным пламенем. «Эту высоту, — говорил я себе, — я смогу одолеть, 3700 метров сердце мое выдержит, итак ввысь!»

В лице Л. я нашел подходящего спутника для подъема на гору; ему приходилось бывать на кофейной плантации на самой Меру, а во время войны он командовал постом высоко на горе! Мы начали путешествие от его дома у реки Энгаре-Наироби. Восемь негров, а именно: повар, двое служителей и пять носильщиков, выступили в путь рано утром, так как предстояло пройти сорок пять километров. Мы же вдвоем уселись в форд, принадлежащий соседнему фермеру-буру, и помчались по гладкой горячей и пыльной степной дороге. В этих уединенных местах теперь уже многие, как я упоминал раньше, пользуются автомобилями. Люди, знавшие только старый способ передвижения по экваториальной Африке, а именно передвижение с караваном носильщиков, могут погрустить над прошлым; но технический прогресс нельзя удержать здесь, как и нигде в мире.

В Найроби, главном городе колонии Кения, начинается замечательная холмистая местность, один из самых своеобразных ландшафтов мира. На пространстве многих миль равнина сплошь усеяна сотнями тысяч холмиков. Их можно сравнить с бесчисленными бородавками на гладкой коже человека. Указывая на эти разнообразные и фантастические остатки скал, разрушенных ветром и непогодой, Л. пояснил:

— Это лежит вторая половина Меру, которой недостает наверху. Вы видите, что кратер в нашу сторону открыт полукругом. Половина кратера взлетела на воздух при последнем извержении Меру, превзошедшем по ужасающей силе все, нам людям известное или даже воображаемое, и свалилась на равнину в виде нескольких тысяч раскаленных обломков скал.

Я поглядел на это поле развалин и, взглянув затем на дикие неприступные очертания Меру, попробовал представить себе, какие силы нужны были для того, чтобы перебросить сюда из той голубой дали это бесконечное количество скал, каждая из которых была не меньше огромного четырехэтажного дома.

Было самое жаркое время года. Еле возможно было дышать. Близ дороги встретилась нам серая и запыленная ферма какого-то бура. Проехать мимо считается в Африке оскорблением, и мы должны были слезть и отведать кофе с пирогом, претерпевая при этом осаду не менее двадцати тысяч мух. Тоненькая девушка с милой прической придвинула нам стулья, затем появилась с дымящимися чашками в руках солидная женщина с несоответствующими ее комплекции двумя ниспадающими косичками. Но когда с пастбища пришел седеющий небритый отец семейства и представил нам тоненькую особу как свою жену, а толстую особу как свою четырнадцатилетнюю дочь, я чуть не свалился со скамьи от удивления перед этим чудом природы.