Анатолий Афанасьев - Мелодия на два голоса [сборник]

• Название: Мелодия на два голоса [сборник]
• Автор: Анатолий Афанасьев
• Издательство: Современник
• Жанр: Современная проза
• Год: 1983

В книгу Анатолия Афанасьева вошли повести «Не везет», «Операция», «Ничего не случилось» и рассказы. В центре внимания автора тема моральной ответственности человека: в повести «Не везет» дается анализ семейной жизни тридцатилетнего ученого: в рассказе «Объяснение» показано возрождение человека, сумевшего преодолеть свою болезнь, пристрастие к вину, вернувшегося к достойной, трудовой жизни; сюжетом заглавной повести, рассказов «Пробуждение», «Юноша в апреле» стали отношения влюбленных, впервые открывающих красоту чувства, красоту человеку.

Герои А. Афанасьева — в поиске себя и истины. Они находят опору в таких людях, как коммунист доктор Клим («Операция»), мастер Николай Павлович и рабочий коллектив бригады («Мелодия на два голоса»). С них берут пример, у них учатся те, кому предстоит продолжать дело отцов.

---

Они шли по краю неглубокого овражка, увязая в сырой, пудами налипающей к сапогам глине. Дед обернулся, хотел что-то сказать, неловко ступил, соскользнул и покатился вниз по склону, крутясь, зарываясь в комья прошлогодней листвы. Федор, не сразу опамятовавшись, скакнул к нему, перегнулся помочь, да и загремел следом. Даже весело ему было догонять старика и кувыркаться. Но до дна овражка он не долетел, задел головой осиновый ствол, распластался ничком и ненадолго потерял сознание, уплыл в мерцающие столбы искр.

Очнувшись, сквозь наплывший туман увидел внизу неподвижное тело старика, скорчившегося и до пояса прикрытого листьями и трухой. Старик изловчился и достиг дна. Федор сел и глухо ойкнул от боли, рассекшей ступню.

— Ну вот, — сказал он зло. — Нагулялись, надышались природой. Теперь неделю не отстираешься.

Немного погодя окликнул старика:

— Эй, дедушка! Хватит лежать. Пора спасательный вертолет вызывать.

Старик не услышал Федорову шутку. Застыл в неестественной, неживой позе, точно переломленный надвое. Федор испугался. Раскорячив ноги и отталкиваясь локтями, он проехал оставшиеся до старика метры. Перевернул его па спину, тяжело обмякшего. Лицо Михалыча было безмолвно, к вискам прилипла глина, один глаз жутко зиял полуоткрытым бельмом.

— Дедушка! Очнись! Ты что? Ты что так?!

Он неумело тер ему щеки, потряхивал, тискал его глиняные, влажные ладони, потом приложился щекой к губам, пересиливая внезапную брезгливость. Ощутил липкую мягкость и теплоту шершавой, дряхлой плоти, но не понял — жив или нет старик.

Как же так? Пяти минут не прошло, как они шли, переговаривались, и вот Михалыч сломался, а сам он сидит в грязной яме с вывихнутой ногой. Этот день, и начавший-ся-то нелепо, застал Федора врасплох. Федор кожей чувствовал как бы повисшее у него на плечах, густеющее, предзакатное небо, волглое и душное, как не просушенное ватное одеяло.

— Дедушка! — позвал он надрывно и чуть не плача, — Нельзя же, зачем? Очнись, пожалуйста!

Федор тяжело вздохнул и начал вставать. Это было трудно из-за ноги и из-за того, что склон овражка был размокший и скользкий, точно пропитанный резиновым клеем. Федор несколько раз пытался вытянуть старика наверх, на твердь, но оступался, съезжал. Вдобавок, стараясь не повредить старику, шмякнулся в грязь лицом, рассек щеку вонючей корягой. Был он с головы до ног разрисован кровью и глиной, но это пустяки. Давила мысль, что ничем уже не поможешь.

Федор пошел по дну оврага и вскоре обнаружил более или менее пологий склон. Вернулся, приподнял старика за плечи и поволок, как тащат по берегу лодку. При каждом движении ногу прокалывало болью, но это было отчасти облегчительно, потому что отвлекало от главней, страшной мысли, что в руках у него мертвое тело, час назад бывшее стариком Михалычем, озорным и неугомонным. Федор прежде не имел дела с покойниками, впервые нити судьбы подвели его так близко к краю жизни, потому он не мог отчетливо осознать, что старик умер и что это вопрос окончательно решенный.

То есть разумом он это понимал, но вел себя как при обыкновенном житейском приключении, потребовавшем от него самостоятельных действий, — и даже пару раз крепко выругался вслух, как это делал наладчик Петр Петрович, если у него что-то не клеилось по службе.

Федор выкарабкался из оврага и дотащил старика до мало-мальски сухого места под могучей, в три обхвата, сосной. Чтобы старику было удобнее лежать, подстелил ему под голову свою куртку, а сам привалился спиной к стволу, отдыхая. От земли тянуло ознобным паром. Федор снял сапоги, аккуратно отжал портянки, долго растирал больную ступню, немного согрелся и снова обулся. Главная беда, парень не представлял, в какую сторону идти. Будь он один, Федор отправился бы в любом направлении и, наверное, рано или поздно выбрался к жилью, хотя дед и говорил, что лес тянется на десятки километров. Но вес же это была не тайга и не джунгли. Впрочем, ему и в голову не приходило оставить старика на этой темной полянке. Решил еще немного отдохнуть и потом все же идти наугад, авось кривая и выведет. Старик не так уж много и весит, дотащит куда-нибудь. Незаметно парень задремал, пригревшись возле дерева, даже увидел какой-то смутный сон. Чуть ли не родительская теплая квартира ему пригрезилась.

Очнулся от того, что ощутил движение возле себя. С неохотой разлепил веки и наткнулся на сверлящий человеческий взгляд. Это старик на него таращился. Михалыч лежал в прежней позе, головой на куртке, но глаза его были распахнуты и осмысленны, изо рта вырывались тихие, свистящие звуки.

— То-то же! — сказал Федор с огромным облегчением. — И нечего было симулировать. А то уж я…

Дед булькал, булькал, наконец прошептал внятно:

— Костерок бы… костерок запалить!

— Костер? А спички где?

— В загашнике… в штанах.

Федор отыскал на дедовых брезентовых штанах маленький кармашек под ремнем и там в бумажке серную полоску и несколько спичек. Все сухое. Как это Федор сам не дотумкал: дед лесовик, куряка, не мог он пойти в лес без спичек.

— С тобой-то что, дедушка? Где болит? Сесть хоть можешь? Давай помогу.

— Паралик, видать, хватил, — старик хотя и с натугой, но наладился на членораздельную речь. — Чтой-то в башке сверкануло… и вроде тела нет. Не чую его… Ты, Федя, собирай костерик, поспеши. Пока не стемнело.

До полной мглы Федор успел набрать более или менее сухих веток и гнилушек, коры на растопку надрал. Порадовался, что газетку, в которую заворачивали картохи, не выбросили, как предчувствовал, для запалу она в самый раз сгодилась.

Костерик помалу раскочегарился. Уже в чернильной тьме Федор ломал сосновые лапы, заготавливая дровишки впрок. Сварганил деду ложе из ветвей, чтобы не так сыро было ночевать. Себе тоже устроил неплохую постельку. Довольный, улегся головой к сосне, переводил взгляд то на старика, то на ровно потрескивающее, скудное пламя.

— Ничего, дедушка, до утра отлежишься как-нибудь. А утром потихоньку потопаем. Далеко до дома-то? Я чего-то совсем не соображаю. Вот в городе ты меня куда хошь заведи, с завязанными глазами дорогу разыщу. А тут все одинаковое. Жуть!

— Это у вас в городе все одинаковое, — отозвался старик. — Ты там родился, в камне возрос, потому и не сознаешь. Эх вы — слепцы!

— Ты что же, Михалыч, против цивилизации? — поинтересовался Федор, чтобы раззадорить старика на разговор. — Против культурной жизни?

Дед не ответил, хотя совсем недавно это была его любимая тема, закрыл глаза и притворился уснувшим. Печаль и мука, в которую погрузился старик, в одиночестве борясь и почти соглашаясь с подступившим вплотную небытием, была юноше недоступна, он испытывал лишь невнятную тревогу. Что-то подсказывало Федору, что не следует досаждать пустяками неподвижно лежащему человеку. Парень мрачно думал, что и ему когда-нибудь придется помирать, и эта мысль казалась дикой и невероятной. «Я бы, пожалуй, пе хотел дожить до стариковых лет, — загадывал он с победительным оптимизмом молодости. — Уж лучше умереть в расцвете сил, как-нибудь невзначай, на бегу. Хорошо погибнуть в отчаянной схватке, схватив за глотку врага…»

Вскоре старик и в самом деле уснул, по-детски, жалобно посапывая и постанывая во сне. «А он не умрет! — вдруг радостно догадался Федор. — Ишь, какие трели носом выводит».

К утру Федор здорово продрог и спросонья, еще плохо ориентируясь, задвигал руками, пытаясь согреться. Больная нога от долгого лежания затекла и опухла. На нее и глядеть-то не хотелось, не то что вставать. Он все же стащил с нее сапог и начал растирать и разминать пальцы. Старик смотрел задорно и делал какие-то непонятные знаки рукой.

— Чего, дедушка? Как ты?

— Твоими молитвами, Федор Петрович. Вишь, рука-то слухается меня. И шея, гляди, вертится. Значит, того, на поправку поперло. С ногами, правда, пока худо. Не подчиняются, стервозы. Ты-то сам как?

— Выспался, как на перине.

— И чего предпринять думаешь?

Федор встал, прихрамывая обошел потухший костерок. Ничего, терпеть можно.

— Собираюсь тебя, дедушка, доставить до дому в целости и сохранности. Конечно, не задаром. Плата будет по тарифу. Километр — полтинник.

— Не-а! — сказал Михалыч. — Меня доставлять никуда не надо, мне и тут хорошо. Ты ступай один, а за мной после с Юшкой вернешься. Уразумел? Дорогу я тебе обозначу, как на карте. Не заплутаешь.

Федор мечтательно протянул:

— Пожрать бы сейчас да чайку горяченького попить. Вот бы клево!

— Ты слышь, чего я сказал?

Федор рядышком с ним присел.

— Сколько в тебе чистого весу, дедушка?

— Дурак ты, Федька, хотя и образованный. Где же это у меня весы, чтобы вешаться. Да уж, наверно, кил восемьдесят, не меньше. Волочь собираешься?

Федор улыбался деду, радуясь его ворчливому тону и тому, что он живой покамест.