Василий Еловских - На Сибирском тракте

• Название: На Сибирском тракте
• Автор: Василий Еловских
• Издательство: Южно-Уральское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1968

Прозаику Василию Ивановичу Еловских исполняется пятьдесят лет. Он прошел большой жизненный путь: был токарем, офицером, журналистом, партийным работником. Разнообразный опыт дал богатый материал для литературного творчества.

Его герои живут, главным образом, в Сибири. Автор показывает глубокие перемены, происшедшие в наших селах и городах, в психологии советского человека, рисует душевную щедрость, честность и прямоту тружеников.

Рассказы написаны в разное время, отражают события далекого прошлого и наших дней, направление этих событий — к свету, к радости.

---

Ушакову не нравилось, что Никулин подкапливал фактики до поры до времени, видимо записывал их где-то, собираясь бить неожиданно и наповал.

В деле было еще одно заявление, так… пустяковое: кому-то нагрубил Старцев «без серьезной причины», как писал жалобщик. Это заявление никак не повлияло на удьбу Старцева.

— Тэк, тэк! — пробормотал Ушаков.

— Что вы, Михаил Яковлевич? — спросила хранитель фондов.

— Нет, ничего. Скажите девушкам, чтобы отнесли это дело в хранилище.

Сеять на другой год начали поздно — весна задержалась. Потом вдруг наступила жара, дожди не выпадали, и с севом приходилось поторапливаться. Ушаков приехал из района, куда его посылали на посевную, страшно уставший. Думал, передохнет в своей архивной келье, но хранитель фондов тут же сообщила ему неприятные новости:

— Михаил Яковлевич, что же это такое? Ни один райком комсомола до сих пор еще не сдал архивные материалы. А почти полгода прошло. На днях из Романова приехал Анищенко. Он говорит, что там в райкоме комсомола сожгли финансовые документы за два года. Начисто все.

— Как они смели?! — возмутился Ушаков. Надо было снова выезжать. Романовский район — северный, до него больше трехсот километров. Тракт сквернейший, и в дождь он сразу превращается в болото — ни пройти, ни проехать. Туда не пошлешь женщину, а во всем партархиве Ушаков единственный мужик. Бойкие хлопцы из Романовского райкома комсомола, кажется, решили порядком-таки позлить заведующего архивом. Много старых документов с пометкой «секретно» Михаил Яковлевич нашел в шкафу, который стоял в коридоре открытым. Все протоколы пленумов за пятьдесят девятый год куда-то исчезли. Ведомости по зарплате эти весьма симпатичные с виду головотяпы зачем-то сожгли и даже не составили акта.

С офицерской аккуратностью Ушаков все просмотрел и записал, высказал кратко и категорично свои замечания секретарю райкома комсомола и зашел к секретарю райкома партии Демченко. — надо было сообщить и тому.

Демченко сидел за столом; выражение пухловатого лица его было такое, будто он хотел вскочить и громить кого-то. Возле стоял белобрысый парень с блокнотом.

— Сейчас, товарищ Ушаков, мы закончим, — сказал секретарь, вздохнув и устало потерев лоб.

Михаил Яковлевич подошел к окну. Отсюда было видно все село. Веселые ровненькие домики лезли с низины на возвышенность, и не верилось как-то, что это стариннейшее сибирское село, что здесь проезжал Ермак и потонул поблизости в водах Иртыша.

— Слушай, Бородулин, а ты внимательно проверял? — спросил Демченко громким, но довольно спокойным голосом, как-то не вязавшимся с выражением его лица. — Что ты мне волынку тянешь, говоришь в общем и целом?

— Да как же, Сергей Иванович. Внимательно, конечно.

— Ну?!

— Секретаря парторганизации у них сейчас нету. Была секретарем телефонистка одна, тонкая, длиннющая такая. Помните? Она уволилась. Сейчас там заправляет старший бухгалтер Вьюшков, временно пока. Я беседовал с ним. Он утверждает, что Копыльцов до невероятности тяжелый человек: грубит, пререкается, беспорядки всякие вносит. А сам начальник конторы связи Никулин очень недоволен не только поведением Копыльцова, но и работой его. Главным образом работой. Репродукторы, говорит, хрипят.

— А где его, хрипа-то, не бывает? — прервал Демченко Бородулина. — И в городе репродукторы немного хрипят. Если подходить вполне объективно, то надо сказать, что нынче радио работает лучше, чем оно работало в прошлом году, когда не было Копыльцова.

— Да, пожалуй.

— Ну вот. Дальше давай…

— Никулин говорил не только об этом. У него расписано, когда и на сколько минут Копыльцов запаздывал на работу, — было таких случая два или три, — где и когда пировал Копыльцов. Девушку одну на почте Копыльцов недоделанной обозвал…

Михаил Яковлевич стремительно обернулся:

— Скажите, Никулин этот не работал ли в Больше-Морозовском райисполкоме?

— Да. Заместителем председателя, — ответил Демченко. — А к нам он был переведен председателем райисполкома. Лет семь назад попросился начальником конторы связи — по возрасту. Знакомый?

— Да нет. А скажите, как у него со здоровьем?

— А чего со здоровьем? Известно, какое здоровье у людей, которым не так уж много осталось до пенсии.

— Но в годы войны он, по-моему, прибаливал.

— Не слыхал. — Демченко повернулся к Бородулину. — Копыльцов что говорит?

— Да то же самое, что и в заявлении, которое он послал нам. Говорит, что Никулин, когда вздумает, берет автомашину для домашности и деньги не платит. Проводка испортилась в квартире — монтера посылает и велит ему всякую другую работу отставить. И газеты, дескать, домой утаскивает. А вообще-то ничего особенного этот Копыльцов не сообщил. Знаете, Сергей Иванович, мне кажется, он из тех, кто критикой любит заниматься и за критикой бездеятельность свою скрывает. Так или иначе, а его надо куда-то переводить.

— С кем еще беседовал?

— С монтером одним, членом партии. Устюгов фамилия. Ну, этот отнекивается: ничего, дескать, не знаю, все время на линии.

— Еще с кем?

— Ни с кем. Не успел больше.

— Послушайте, товарищ Бородулин, — начал каким-то не своим, очень медленным и неприветливым, голосом секретарь райкома, — вы же ничего толком не выяснили. А ведь вы инструктор райкома.

— Да как же не выяснил, Сергей Иванович? — Лицо у Бородулина болезненно сморщилось. — Все же ясно. У Никулина — недостатки, но он же ничего преступного не делал.

— «Преступного, преступного». Ведь не одним уголовным кодексом определяется поведение человека. Вам и самому-то не все ясно, согласитесь. Как Копыльцов смотрит на перевод?

— Согласен. Охотно идет. На шпалозавод его можно послать, на радиоузел. Там свободное место.

— Ладно, иди.

Когда дверь за Бородулиным закрылась, Демченко сказал:

— Всех способных ребят взяли в колхозно-совхозное управление. Остались вот…

— Знаете что?.. А мне думается, что больше виновен начальник конторы связи, — начал напрямик Михаил Яковлевич. — Надо бы основательно разобраться во всей этой истории.

— Гм. А почему вы так думаете?

— Ну, мне почему-то так кажется. — Ушаков не решался сказать обо всем откровенно, он боялся показаться слишком уж подозрительным, а такие люди всегда были неприятны ему самому. Если бы Сергей Иванович побольше располагал к себе…

Секретарь райкома, видимо, колебался.

— Я, откровенно говоря, думал проверить связь немного попозже, сейчас не до того. Но, может быть, действительно лучше сейчас?

Вечером, когда Ушаков, поужинав, пришел в дом заезжих и прилег на койку, ему позвонила из города Антонина Филимоновна и сказала, чтобы он немедля выезжал обратно — этого требует секретарь обкома партии Ларионов.

— Да на чем же? — удивился Михаил Яковлевич. — Автобус-то ходит только раз в сутки. По утрам.

— Ну, тогда утром.

Но утром он не выехал, как-то уж так получилось. Зашел к Демченко, а того не было больше часа. Потом они сидели на диванчике в кабинете и разговаривали. Демченко сказал, что послал в связь толкового партийного работника и, кроме того, велел финансистам провести там ревизию.

Ушаков немного опоздал на автобус. Выехать ему удалось только ночью, почти что следующим утром, на «газике», отвозившем начальника милиции на какое-то областное совещание. Дорогой их хватил дождина, да здорово крепкий, раза три или четыре они застревали в грязи и ехали вместо десяти-одиннадцати часов, как обычно ездят, часов шестнадцать.

Секретарь обкома Ларионов, оказывается, еще накануне вылетел в Москву. Ему нужны были кое-какие архивные сведения к Пленуму ЦК партии. Хранитель фондов и научный сотрудник дали ему эти сведения, но Ларионов, говорят, все же долго ворчал на Ушакова.

У Михаила Яковлевича стало погано на душе. Он почему-то думал, что у Ларионова какая-нибудь пустяковая просьба, когда можно и повременить денек — ничего не случится.

Через неделю примерно позвонил Демченко:

— Михаил Яковлевич? Здравствуйте, Михаил Яковлевич!

Голос у Сергея Ивановича был сегодня совсем другой — вежливый чрезмерно и, пожалуй, немножко виноватый. Ушаков уже хотел спросить, как идет проверка в связи, но секретарь райкома опередил его:

— Со связью мы разобрались. Окончательно. Дело вырисовывается так. Начальник конторы связи — человек не совсем чистоплотный. Ничего подсудного он, положим, не сделал, это правильно, а если разобраться поглубже — порядочный-таки пакостник. Развел семейственность. Кто не поддерживает его — критикует или еще чего, — полегоньку да потихоньку избавляется от таких. А ходов-то ведь много: одного можно просто уволить, если есть какая-либо причина, другого на учебу послать, а третьего, мотивируя интересами дела, перевести куда-нибудь к черту на кулички. И вместо них посадить дружков да подхалимов. Так оно и было. Вьюшкова, например, бухгалтера, он всюду за собой таскает. Вьюшков горой за Никулина, Никулин горой за Вьюшкова. Славно дело идет! На контору смотрели, как на свое личное хозяйство. Где можно — тянули. Бородулин кое-что рассказывал прошлый раз. Даже до чего дело дошло: газеты и журналы выписывают за счет конторы, а после работы домой их уносят. Там мы совсем грязненькое дельце вскрыли. Бабенку одну Никулин-то шантажировал.