Реймонд Карвер - Если спросишь, где я: Рассказы

• Название: Если спросишь, где я: Рассказы
• Автор: Реймонд Карвер
• Издательство: Б.С.Г.-ПРЕСС
• Жанр: Современная проза
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-93381-254-8

В данный сборник (оказавшийся последним), Карвер включил 37 рассказов, в которых сплавлены воедино горечь и нежность, ирония и сочувствие, сдержанность и горячность. А главное, чувствуется глубокое понимание тех, о ком он пишет. Его герои совсем не похожи на героев, это обычные люди, со слабостями и подчас пагубными привычками, но они необыкновенно живые и обаятельные, и так похожи на любого из нас.

---

И все. Леска лопнула. И я чуть не упал на спину.

— Пойдем, Джек, — сказал отец, и я увидел, как он схватил свой спиннинг. — Пойдем отсюда к чертовой матери, пока я не заехал этому придурку в рожу.

А в феврале река разлилась.

В первой половине декабря снег шел стеной, и к Рождеству завернули настоящие морозы. Земля промерзла. Снег не таял. Но ближе к концу января подул чинук. Однажды утром я проснулся оттого, что дом под ударами ветра ходил ходуном, и под ровный перестук капели.

Ветер дул пять дней, и на третий день река начала подниматься.

— Она поднялась до пятнадцати футов, — сообщил однажды вечером отец, проглядев газету. — То есть на три фута выше точки, когда наводнение обеспечено. Старина Пень того и гляди останется без своих ненаглядных.

Я хотел съездить на мост Мокси — посмотреть, как высоко поднялась вода. Но отец меня не пустил. Сказал, что нечего там смотреть, потоп он и есть потоп.

Через два дня вода в реке достигла максимального уровня и после этого пошла на убыль.

Неделю спустя мы с Орином Маршаллом и Дэнни Оуэнсом поехали к Пневу дому. Мы оставили велосипеды у дороги и пошли через выгон, примыкавший к владениям Пня.

День был промозглый и ветреный, и по небу неслись рваные темные облака. Земля пропиталась водой, и в густой траве мы то и дело натыкались на лужи. Дэнни только-только выучился смачно ругаться, и заполнял эфир крепкими выражениями, всякий раз, когда зачерпывал башмаком. В конце выгона виднелась набухшая река. Вода по-прежнему стояла высоко и в русло вернуться еще не успела: катилась между стволами деревьев и подгрызала берега. На самой середине течение было мощным и быстрым, и время от времени там проносился то куст, то дерево с торчащими над водой ветвями.

Мы подошли к изгороди Пня и увидели, что там на проволоке висит корова. Вся раздувшаяся, а шкура — лоснящаяся и серая. Это было первое крупное существо, которое я видел мертвым. Помню, что Орин взял палку и потрогал ее открытые глаза.

Мы пошли вдоль изгороди к реке. К проволоке мы близко не подходили, боялись, что по ней все еще пропущен ток. Но дальше образовалось что-то вроде глубокой протоки, и там — уже никакой изгороди. Земля здесь просто ухнула в воду, а изгородь вместе с ней.

Мы перелезли через проволоку и двинули вдоль этой новой протоки, которая шла поперек земли Пня прямо к пруду, впадала в него, а потом, немного попетляв, по другому берегу вливалась обратно в реку.

В том что большую часть Пневой рыбы просто унесло половодьем, сомневаться не приходилось. Но и та, что осталась, могла плыть из пруда, когда ей только заблагорассудится.

А потом я заметил Пня. И испугался. Я махнул ребятам, и мы все прижались к земле.

Пень стоял у дальнего конца пруда, там, где из него вытекала вода. Просто стоял и смотрел, и такой он был несчастный, такой трагичный…

— В общем, жалко его, старого дурака, — сказал как-то за ужином отец, несколько недель спустя. — Он сам, конечно, все это на себя накликал. А вот жалко его — и все тут.

А потом отец сказал, что Джордж Лейкок видел, как жена Пня сидела в «Спортсменз-Клаб» с каким-то здоровенным мексиканцем.

— И это еще что…

Мать выразительно на него посмотрела, а потом на меня. Но я продолжал есть, как будто ничего не слышал.

— Да ну тебя к черту, Беа, — сказал отец. — Парень уже вполне взрослый.

Он сильно изменился, наш Пень. Он больше ни с кем не общался, только по необходимости. И издеваться над ним тоже всем как-то расхотелось. Это после того как Карл Лоуи сшиб с Пня шляпу, а тот схватил брус два на четыре и гонялся за Карлом по всей лесопильне. Но хуже всего было другое: он иногда не выходил на работу день, а то и два в неделю, и уже поговаривали, что его скоро уволят.

— В этом тихом омуте точно полно чертей, — сказал отец. — Если так и дальше пойдет, он скоро совсем умом подвинется.

А потом было вот что. Мы с отцом как-то вечером прибирались в гараже. Это было в воскресенье накануне моего дня рождения. День был теплый и ветреный. Пыль так и висела в воздухе. Мать подошла к задней двери и сказала:

— Дэл, тебя к телефону. Кажется, это Верн.

Я пошел за отцом в дом, чтобы помыть руки. Закончив разговор, он положил трубку и повернулся к нам.

— Пень, — сказал он. — Убил жену молотком, а сам утопился. Верну об этом только что рассказали.

Когда мы добрались до места, там повсюду уже стояли машины. Ворота на выгон были раскрыты настежь, и видны были колеи от колес — они шли к пруду.

Проволочную сетчатую дверь подперли каким-то ящиком, и у входа стоял тощий рябой дядька в широких брюках, спортивной рубашке и с кобурой под мышкой. Стоял и смотрел, как мы с отцом выбираемся из машины.

— Я его друг, — сказал ему отец.

Тот покачал головой.

— Да мне плевать, кто вы такие. Если вам тут особо делать нечего, лучше давайте-ка отсюда.

— Нашли его? — спросил отец.

— Багрят, — сказал дядька и поправил пистолет.

— Ничего, если мы дойдем до реки? Я довольно близко был с ним знаком.

— Делайте, что хотите, — разрешил дядька. — Но если вас оттуда погонят, не говорите, что никто вас не предупреждал.

Мы пошли через выгон, практически той же самой дорогой, что и в тот день, когда приезжали рыбачить. По пруду ходили моторные лодки, развесив в воздухе сизые облачка выхлопов. Видно было, где половодьем подмыло берег и унесло деревья и камни. В двух лодках были люди в форме, эти лодки ходили взад и вперед, там один человек правил, а у другого в руках были веревки и багры.

На том самом галечнике, где мы удили Пневых окуней, дожидалась скорая помощь. Прислонившись к задней двери, курили двое мужчин в белом.

Движок на одной из лодок заглох. Мы все подняли головы. Человек на корме встал и начал выбирать веревку. Через некоторое время над водой показалась рука. Судя по всему, крючья вошли Пню в бок. Рука опустилась, потом опять вынырнула, на сей раз прихватив с собой какой-то тюк.

Это не он, подумал я. Это что-то другое, что лежало на дне не один год.

Человек, стоявший у руля, с носа перешел на корму, и они вдвоем перевалили мокрый тюк через борт.

Я посмотрел на отца. Выражение лица у него было очень странное.

— Женщины, — сказал он. — Вот, Джек, — сказал он, — до чего человека может довести неправильная женщина.

Хотя я не думаю, что он действительно так считал. Я думаю, он просто не знал, кого винить и что сказать.

Мне кажется, именно с тех пор у отца все и пошло наперекосяк. Совсем как Пень, он стал другим человеком. Та рука, которая поднялась над водой, а потом опять опустилась, будто подала вещий знак: прощайте хорошие времена, добро пожаловать времена дурные. Потому что иных мы больше и не видели с тех пор, как Пень утопился в черной воде пруда.

Неужели так всегда бывает, когда умирает друг? И тех ребят, что остались жить, непременно будто бы сглазит.

Впрочем, я уже говорил, Перл-Харбор и необходимость перебраться в дом собственного отца, тоже сказались на отце, еще как.

Столько воды кругом — и так близко (Перевод Н. Рейнгольд)

Муж налегает на еду, но видно, что устал и немного на взводе. Сидит, положив руки на стол, уставясь в одну точку, и медленно пережевывает кусок за куском. Встретив мой взгляд, глаза отводит. Вытирает губы салфеткой. И пожав плечами, продолжает жевать. Между нами с некоторых пор незримая преграда, а он пытается убедить меня в обратном.

— Ну что ты на меня так смотришь? — спрашивает. — Ведь ничего не случилось, — и кладет вилку на стол.

— Ничего я не смотрю, — отвечаю и, как дура, как последняя дура, мотаю головой.

Звонит телефон.

— Пусть, — бросает он мне.

— А если это твоя мать? — говорю ему. — А вдруг Дин? Может, что-то с Дином?

— Не суетись, подожди, — просит он.

Я хватаю трубку — молчание. А он перестал жевать, прислушивается. Прикусив губу, я вешаю трубку.

— Говорил тебе: не бери! — кричит он. Снова принимается за еду, но в сердцах швыряет салфетку на тарелку.

— Черт побери, зачем лезть не в свое дело? Просто скажи, в чем я, по-твоему, виноват, и я постараюсь понять! А ты только обвиняешь. Я же сказал — это был труп! Я был не один, со мной были ребята. Мы все взвесили и решили, как действовать. Пойми: мы долго топали до места, только-только разложились, и возвращаться назад? — дудки! Машину-то мы оставили за пять миль от лагеря. И потом, открытие сезона! Ну какой в этом криминал, черт возьми! Все нормально. И нечего на меня так пялиться, слышишь! Тоже, — судить меня вздумала. Ты мне не судья.

— Я не об этом, — с трудом выдавливаю я.

— А о чем, Клэр? О чем, скажи? Ты сама не знаешь, а заводишься. — Он смотрит на меня что называется многозначительно. И, выдержав паузу, добавляет:

— Это был труп, понимаешь? — труп. Да, некрасиво получилось, согласен: молодая девушка, и такое приключилось. Я сожалею, мы все сожалеем, но она была мертва, говорю тебе, Клэр, — труп. И давай прекратим.