Пантелеймон Кулиш - Чёрная рада

• Название: Чёрная рада
• Автор: Пантелеймон Кулиш
• Издательство: Типография Александра Семена
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1857

Исторический роман «Черная рада, хроника 1663 года» впервые был опубликован в журнале Русская беседа в 1857 году. Переиздан в том же году отдельным изданием. Роман посвящён борьбе за гетманский титул после смерти Богдана Хмельницкого. В эпилоге романа Кулиш писал, что обдумывая свое сочинение, он желал: "...каждому колеблющемуся уму доказать, не диссертациею, а художественным воспроизведением забытой и искаженной в наших понятиях старины, нравственную необходимость слияния в одно государство южного русского племени с северным." По словам Ивана франко, «Чёрная рада» — «лучшая историческая повесть в нашей литературе».

---

 — Га-га! вскрикнул счастливый соперник, заметивши Сомка, вот какая рыба поймалась! Что ты теперь, вельможный безбулавный гетман, нам скажешь?

Но Сомко, ничего не слушая, обратился к князю:

 — Князь! сказал он громким и смелым голосом, как будто вел за собою десять полков, разве на то тебя царь послал в Украину, чтоб ты потворствовал запорожским бунтовщикам!

Князь был поражен внезапным появлением Сомка и его старшин. Он еще не опомнился от своего испуга и думал, что опять начнется между противными сторонами кровавая схватка. Он привёл с собою сильный отряд пехоты, но ни он сам, ни его подчиненные, не знали, как употребить ее в дело при тако страшном замешательстве. Московская рать стояла под ружьем, как оцепенелая, не понимая, что вокруг неё делается и ожидая с каждой минутою нападения от казаков.

 — Зачем же ты привел из Москвы на наш хлеб войско, продолжал Сомко, когда оно стоит без всякого движения? Дай мне воеводскую свою палицу, я поведу его на защиту от черни лагеря!

Князь совершенно потерялся и только переступал с ноги на ногу. Но тут поддержал его Бруховецкий.

 — Властью моею гетманскою, сказал он, запрещаю тебе, князь, вмешиваться в войсковые наши дела! Казаки сами себе судьи: два с третьим делают, что им угодно. А возьмите, паны-братцы, этого бунтовщика да бросьте в темницу.

 — Так нет ни в ком правды, сказал Сомко, ни в своих, ни в чужих?

А Бруховецкий ему:

 — Есть в свете правда, пане Сомко, и она покарала тебя за твою гордость. Возьмите его, братчики, да закуйте в цепи.

 — Пане гетмане! сказали тогда Сомку, окружив его, старшины, лучше нам положить здесь всем головы, нежели отдать тебя врагу на поругание!

Заплакал Сомко в ответ на это предложение и сказал:

 — Братцы мои! Стоит ли думать теперь о моем поругании, когда злой враг мой наругался над честью и славою отчизны! Пропадай сабля! Пропадай и голова! Прощай, несчастная Украина!

И, вынув из золотых ножен саблю, бросил ее на землю. Все друзья его сделали то же. Горько заплакали некоторые из них и сказали:

 — Боже правосудный! Пусть наши слезы падут на голову нашему губителю!

Возвеселился тогда Бруховецкий; тотчас велел взять под стражу Сомка, Васюту, полковников черниговского Силича, лубенского Засядку и всех бывших при них старшин, а Вуяхевичу приказал писать в Москву донесение, что будто бы Сомко с своими приверженцами бунтовал против царя народ, хотел восстановить Гадячские пункты и вызывал Орду в Украину.

Князь Гагин тоже хлопотал, как бы не дошло до царя, что он содействовал Бруховецкому в его кознях против Сомка. Для этого он описал царю Сомка и его приверженцев самыми черными красками, а о Бруховецком донес, что он «хоть не учен, да умен и ужесть как вороват и исправен. Посадивши его на границах, можно спать в Москве без торопливости».

Пока войсковая канцелярия и московские дьяки занимались составлением бумаг, князь повел Бруховецкого и его старшину в соборную нежинскую церковь к присяге; а после присяги новый гетман пригласил князя и его свиту к себе на обед, в дом к бургомистру Колодею. Там мещане приготовили богатый пир Бруховецкому и его старшинам.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ.

Ой ідуть наші запорожці,

Аж риплять сап’янці...

Да лежять, лежять паны в кармазинах

По два й по три в ямці.

Ой як крикнуть полковники

На сотників грізно:

«Ой не тратьте, вражі сыны,

Козацького війська!»

 — «Ой раді б ми не тратити —

Не можна спинити:

Наважились вражі сыны

Й ноги не пустити.

Народная песня.

Отвязавшись от запорожцев, Черевань на силу перевел дух, от усталости и волнения.

 — Бгат Василь! сказал он, давай мне скорее коня. Чёрт возьми эту раду! Вот не в добрый час надоумило меня ехать с этим бешеным Шрамом!

Василь Невольник отправился за конями, но кругом происходила такая суматоха, что он совсем потерялся и, подобно щепке на волнах, был увлекаем то в одну, то в другую сторону. Долго ждал его Черевань, а тут буря становится все сильнее и сильнее, со всех сторон его теснят, толкают; пот катится с него градом.

 — Где это нечистый подел моего Василя! говорил он в досаде. Бгатику Петрусь, не оставляй хоть ты меня. Ой, когда б мне добраться по живу, по здорову в свое Хмарище! Созывай тогда себе раду, кто хочет!

Когда ж провозгласили запорожцы Бруховецкого гетманом, толпа тотчас сделалась тише. Сперва Гвинтовка отвел своих единомышленников к лагерю, потом отошли туда и другие полки Сомковы. Только запорожцы шумели и волновались вокруг гетманского стола, как злые осы вокруг гнезда своего, да поселяне гудели по всему полю, как трутни. С полчаса никто из этой сволочи не знал, что делается перед их глазами в казацком войске. Поклон сотен Сомковых Бруховецкому показался им началом сражения, и многие постарались заблаговременно обезопасить себя бегством. Только когда двинулся Бруховецкий с князем и со всеми московскими и казацкими силами в Нежин, по всему полю раздались восклицания черни:

 — Хвала Богу! Хвала Богу! Нет теперь ни пана, ни мужика, нет ни убогих, ни богатых! Все заживем в довольстве!

 — Что ж, братцы? говорили иные, пойдемте панским добром делиться. Теперь панов полон город.

 — Э, будет еще время погулять по городу! Вон казаки в Сомковом таборе хозяйничают. У Сомковой старшины, говорят, полны возы одних кармазинов.

 — Ну, кто куда хочет. Везде будет обо что погреть руки.

И одна часть алчного на добычу сброду толпами бросилась к городу, а другая к Сомкову табору. Поле однакож не опустело. Многие, в упоении радости, позабыли о добыче, которою приманил их сюда Бруховецкий, и, наняв музыкантов, водились с танцами по всему полю. Веселость их в такую смутную годину, звон музыки, топот танцев и радостные припевы заставляли Петра и Череваня еще сильнее чувствовать горесть. Они одни были здесь свободны от чар, которыми упоил Бруховецкий казаков, мещан и мужиков; они с нетерпением желали выпутаться из этого омута, и только ждали, пока Василь Невольник возвратится с лошадьми.

Не прошло полчаса, как валят опять толпы народу со стороны города, а навстречу им другие, со стороны лагеря.

 — Куда вы? спрашивают.

 — А вы куда?

 — Мы в табор.

 — А мы в город.

 — Э, чёрта с два!

 — Как?

 — Так, не пускают! Московская сторожа не пускает нашего брата в город.

 — Напрасно ж и в табор будете соваться. Казаки сами там хозяйничают, а нашему брату дают оглоблею по шее.

 — Что ж это? Неужели это нас казаки убрали в шоры [103]?

 — Видно, не хуже, как и Выговский Москву!

Тут подбежали новые толпы:

 — Беда, кричат, пропало дело! Слышали вы, что говорят запорожцы?

 — А что ж они говорят?

 — А вот что. Сунулись иные из наших через огороды да давай хозяйничать в панских дворах, так братчики их киями по спине: «Убирайтесь, говорят, к нечистой матери, мужичье неумытое!» да и прогнали за город. Начали было наши упрямиться, начали говорить: «Мы ж теперь все равны!» — «Вот мы вас, говорят, поравняем нагайками! Убирайтесь, вражьи дети, за добра ума, по своим селам, пока не узнали, по чем ковш лиха!»

 — Эге, так вот какая нам благодарность! закричали предводители (у каждой толпы был свой предводитель). Стойте же, братцы! Когда мы помогли кому-нибудь взобраться на гетманский стол, так сумеем и со стола спихнуть. Сбирайтесь в полки, кричите опять в раду! Освободим Сомка и Васюту из неволи! С ними все еще можно поправить!

Взволновался народ, поднялся новый говор, раздались новые крики; но ничего из всего этого не вышло. Толпа потеряла уже прежний энтузиазм. Некоторые подумавши сказали:

 — Нет, видно, напрасно перемешивать тесто, посадивши в печь хлебы. Какие посадили, такие и спекутся. Будет с нас и того, что потанцевали дня два с запорожцами.

Другие поневоле должны были согласиться с этим мнением.

 — Напрасно, напрасно! кричали они. Ничего из этого не будет. Казаки теперь будут стоять один за другого дружно; погреют только нам бока, да с тем и домой воротимся. Лучше убраться по добру по здорову.

Между тем иные вели между собою такую беседу:

 — Я таки схватил себе с одного воза в таборе сало, будет жинке да детям до филиповки.

 — А я мешок пшена. Когда б только пособил кто-нибудь дотащить до хутора.

 — Ге! что ваше сало да пшено! Мне вон посчастливилось было добыть жупан такой, что пары волов стоил; да вражий казак дал келепом по руке так, что не хотел бы и шестерни. Теперь под косовицу как раз это кстати. Люди будут зарабатывать, а я носись с рукою. Вот тебе и рада!

 — Уберемся, уберемся отсюда, пока еще и ног нам не перебили, как свиньям в огороде. Правду сказать, не на доброе мы дело пустились. Лучше сделали наши соседи, что не послушали запорожцев. Теперь стыдно и в село показаться. Будут дразнить черною радою до веку.