В. Бирюк - Прыщ

• Название: Прыщ
• Автор: В. Бирюк
• Жанр: Альтернативная история

Продолжение романа В. Бирюка «Зверь лютый». Наш попаданец подрос. Только вот с прогрессорством снова не очень. Ну, если разве в сексе. Нет, на этот раз не его, а он. Подрос же. Просто помните, что это — альтернативная история. Не сколько об истории, сколько о человеке в ней. Детям — не давать. Слишком много здесь вбито. Из опыта личного и «попаданского». Местами крутовато сварено. И не все — разжёвано. Предупреждение: Тексты цикла «Зверь лютый» — ПОТЕНЦИАЛЬНО ОПАСНЫ. Автор НЕ НЕСЕТ ОТВЕТСТВЕННОСТИ за изменения психо-физических реакций читателей, произошедшие во время и/или в результате прочтения этих текстов.

---

Если вы гоняете в Англии по правой полосе, то это не значит, что вы плохой человек. Просто для вас полосы основного и встречного движения — другие, континентальные.

Благочестник заставил меня ограбить бедную старушку — Евфросинию Полоцкую. Не потому что раритетную деревяшку можно хорошо продать. Даже не потому, что ею можно похвастаться. Нет, чисто ради обладания — этот кусок дерева спрятан, сокрыт. Он доступен лишь самому Ромику только по критическим дням, в годину тяжких сомнений. Для поддержания и укрепления только его, истинно верующей души. При виде этого отщепа яблоневого полена дух его исполняет гигиенические процедуры: обливается благодатью и умывается просветлением.

Цель государя — забота о процветании подданных, цель верующего — забота о спасении собственной души. Верующий государь — гермафродит душой, расколотая личность, шизофреник.

Государь-материалист, организовав кражу чужого имущества и попавшийся, будет доказывать свою правоту, казнит клеветника, предпримет меры для восстановления своей репутации среди соседних правителей и народов. Ибо честь государя — благо подданных. Включая конкретные суммы недополученных доходов торговцами, налогов, битые морды и разбитые головы… вплоть до войн и мятежей.

В «Святой Руси», хоть и не часто, есть практика изгнания князей по основанию: «недостойное поведение». Потому что «недостойность» государя рикошетит в подданных.

Подданному бьют морду и выкидывают с торга на основании:

— Князь у вас — тать и святотатец! И ложки твои деревянные — краденные! Да вы там все — дерьмо и ворьё!

И никто не вмешается. Потому что связка первой и последней фразы — уже стала общепринятой и убедительной. «Каков поп — таков приход». Избавится от конкурентов — желающие есть всегда.

Истово верующему государю это всё — прах и тлен мирской. Что ему суд человеческий, когда он каждый день перед судией небесным?

Благочестнику это — «суета сует». Он, совершив преступление, будет молится и каяться. Поститься, валятся в рубище на полу перед иконами, сходит куда-нибудь на коленях к святым местам, сделает богатые вклады в церкви и монастыри. То есть, совершит ряд деяний (в реале), которые, по распространённому «здесь и сейчас» мнению, очистят его душу от греха (в виртуале).

Он — отмолит. Спасёт душу. Но не репутацию государя и государства.

На Западе сходная логика привела к очень удобной для клиентов системе: к торговле индульгенциями. Паписты просто развили международный принцип: согрешил — покайся материально. Здесь, в 12 веке, новгородский епископ Нифонт отмечает, что у прихожан сформировался «ценник» на грехи: оскоромился птицей — поставь свечу, закусил не вовремя говядиной — тащи кусок ткани…

Причём прихожанам плевать на догматы вероучения — греховность определяется собственными, сиюместными и сиюминутными, обычаями и суевериями:

«А ещё я прочитал, что если в воскресенье, субботу или пятницу ляжет человек с женой, и зачнет она дитя, — то ребенок будет либо вором, либо блудником, либо разбойником, либо трусом, а родителям — епитимья 2 года». — «А такие книги, — сказал Нифонт, — нужно сжечь».

Глупость, суеверие, особенно — написанные, воспринимаются как истина, становится общепризнанным и является основанием для реального наказания. Переломить это… Увы, не везде в иерархах столь смелые и могучие личности, как Нифонт Новгородский.

У Благочестника «страх божий» — сильнее «страха стыда». Логика… религиозная: Спаситель умер на кресте за всех нас. Значит, частица его креста — моя по праву. А если я не прав, то господь укажет, накажет и помилует. Ибо я — верую, молюсь и раскаиваюсь.

В такой системе ценностей «паутинки», связывающие с реальностью — ослаблены. Как у праотца Авраама, положившего под реальный жертвенный нож своего сына. Во имя творца виртуальной паутины — «паука» — бога.

Короче: приоритеты ценностей верующего… как бы это в рамках литературного… несколько смещены.

Забавно: можно «нагнуть» слугу — угрозой позора господина. «Паутинка» между «янычаром» и князем прочнее даже инстинкта самосохранения. Но нагнуть самого, вот именно этого, господина, такой угрозой — не удастся. Выбирая между «честью» и «благочестием» Благочестник выберет… не в мою пользу.

Ещё забавнее: не только «прижать» его нельзя, но и незачем. Что важного для моих планов может дать подчинение Благочестника? Что я, при наличии его вынужденного послушания, могу сделать?

Удвоить-утроить территорию вотчины? Взвоют, удивляясь такой непонятной милости, все местные бояре. Начнут капать ему на мозги, начнут ставить палки в колёса по любому поводу, натравят земских и церковных. Втянут в разборки. И — угробят. Даже вопреки его прямому приказу. «Побежал, запнулся, на ножик свой упал… Упокой, господи, душу раба твоего. Добрый человек был».

Незадолго до своей смерти Каха Бендукидзе сказал:

«Реформы — это борьба. Борьба, в которой у вас есть противники и союзники… И вы проводите реформы в момент, когда совокупная мощь ваших союзников больше совокупной мощи ваших противников… И если у вас написана какая-то бумажка, это не значит, что конкретную реформу Х в определенный момент вы сможете провести, потому что неизвестно, будет ли в тот момент мощь ваших союзников больше мощи ваших противников».

Предположим, Благочестник стал бы моим вынужденным союзником. Но как только я начну действовать, как только заявлю, что моя цель «благоустройство всея Руси путём всеобщей белоизбизации» — все остальные — князья, церковники, бояре, горожане, крестьяне… Все! Станут моими противниками. И не только в этой земле, но и во всей «Земле Русской».

«Мощь моих союзников» не потянет против «мощи моих противников».

Для строительства «белых печек» нужны деньги. В казне — лишних денег нет. Это аксиома. Увеличивать налоги? Урезать расходы? Менять законы? А ножик под ребро? Ванька сдохнет, и всем станет хорошо — древнее благочестие и истинное боголюбие — продолжаются. «Как с дедов-прадедов бысть есть».

И ещё. Здесь феодализм. Но не абсолютная монархия. Элементов «свободы и народовластия» в «Святой Руси» — полно. Если только не уточнять — кого нынче считаем народом и чья свобода имеет значение.

Светлый князь… конечно — «красно солнышко». Но не совсем. Над ним есть Великий Князь, «Русская Правда», «Устав Церковный».

Мономах, уж на что был умный, а решения свои устанавливал не своим словом — «я решил!», а вотировал тройственным кагалом: дружина княжеская, жители киевские да чёрные клобуки.

А теперь гляньте на этот список из «трёх составных частей»» и скажите: кто из них вывернет кошельки, чтобы у смердов на Руси были «белые печки»?

Если Благочестник сильно дёрнется в сторону прогресса под моим давлением, то папа — Ростик из Киева — сделает сыночку «бяку»: загонит в какой-нибудь Друцк или Торжок. Сыновей-то пятеро — есть из кого выбрать.

Если не нажимать, потихоньку-полегоньку, то… Как долго вы можете держать человека под дулом? Как скоро ему станет наплевать на собственную смерть? «Лучше ужасный конец, чем ужас без конца». И как скоро вы сами — начнёте ошибаться?

Шантаж хорош для хапка-рывка. Что-то реальное, большое, долгое…

Элементарно: Благочестник раскаивается и отправляет мою деревяшку в Полоцк. А меня — в застенок. Где мне последовательно ломают руки и ноги. Просто для их собственного удовольствия. Оно мне надо?

А вот на уровне кравчего… Он не может пойти с повинной к князю — это бесчестие и смерть. Ему придётся убедиться в том, что у меня нет людей по разным городам, которые сидят на «сундуках с грамоткой». Учитывая размах торговой деятельности Николая, отследить все контакты… очень не скоро.

«Трудно найти чёрную кошку в тёмной комнате. Особенно, если её там нет». Пусть поищет.

Демьян собирался тяжко. Медленно и бестолково. Начал, было, канючить:

— Ты иди — я завтра приеду.

Пришлось достать из ковша обгоревший пустой уголок доноса и объяснить, что уже завтра такой же бумажкой — Бонята будет гостей развлекать, сам Демьян — на дыбе висеть, а я — коней погонять. «И хрен меня найдут…».

Был бы я нормальным боярским сыном — Демьян бы не поверил. Но я ж… выкидыш вотчинно-строения. Не урождённый, взлелеянный, взращённый, потомственный, «как с дедов-прадедов заведено», а приблудный и принятый подкидыш, «приймак» непонятный: Ванька-ублюдок, «перекати-поле», «плешак мутный».

Выбрались, наконец, приехали к нам в усадьбу. Разговоров вежливых да пустых — не надобно, сделали быстренько две долговые грамотки.

Во-от… Теперь главное:

— Ольбега верни.

Да, были у него какие-то предполагаемые… вариации по теме. Только я-то, может, и глупый, и многих ваших хитростей не понимаю. Но ты попробуй-ка Акима обмани. Который уже с полчаса зубами хрустит. И Якова. У которого рука на рукояти полуторника будто присохла. Или ты думал — я тебя в усадьбу затягивал, чтобы ты на бересте каляки-маляки рисовал?