В. Бирюк - Прыщ

• Название: Прыщ
• Автор: В. Бирюк
• Жанр: Альтернативная история

Продолжение романа В. Бирюка «Зверь лютый». Наш попаданец подрос. Только вот с прогрессорством снова не очень. Ну, если разве в сексе. Нет, на этот раз не его, а он. Подрос же. Просто помните, что это — альтернативная история. Не сколько об истории, сколько о человеке в ней. Детям — не давать. Слишком много здесь вбито. Из опыта личного и «попаданского». Местами крутовато сварено. И не все — разжёвано. Предупреждение: Тексты цикла «Зверь лютый» — ПОТЕНЦИАЛЬНО ОПАСНЫ. Автор НЕ НЕСЕТ ОТВЕТСТВЕННОСТИ за изменения психо-физических реакций читателей, произошедшие во время и/или в результате прочтения этих текстов.

---

Факеншит! Собак нет!

— Сухан, красный.

Странно ли, что я, со своими заморочками из 21 века, ввел на «Святой Руси» совершенно не святорусскую систему — систему «цветных уровней опасности»? «Зелёный» — врага не видать и не слыхать. «Жёлтый» — возможно, но не обязательно. «Красный» — враг здесь. Дальше уже команда «бой».

С «зелёным» — мы дома сидим, в дороге — обычно «жёлтый», брони частью вздеты, оружие под рукой, но не на виду. А когда в руках — уже «красный».

— Эта… ну… а чегой-то? Чего красный-то? Нос, что ль?

Наш сопровождающий, местный конюх — проявляет любознательность. Мужик… как мужик. Невысокий, широкий, бородатый. Как слуга… не выучен. Ну да от конюха особо вежества — ждать не следует.

— Ну. У тебя. Чуднó — теплеет же, а нос-то… Во, блин, отвалиться сейчас.

Я продолжал нести ахинею, старательно разглядывая нос конюха. Мужик старательно скосил глаза, пытаясь в полутьме конюшни разглядеть окраску, потёр его ладонью.

— Вроде ничего… Вроде не поморозил… Вроде… А ты это… чего это?

Под его междометия я подошёл ближе и, на очередном шаге, между делом приподняв колено, выдернул свой «нож засапожный». Не знаю, что у княжьих гридней в сапогах, а у меня финка — мне так привычнее.

Конюх встревожился, заволновался, не отпуская свою нос, начал пятиться к воротам. И резко прижался к стенке, когда мой «финяк» приподнял ему бороду и упёрся остриём в шею.

— Дядя, собаки где?

— Хто?! Какие?! А… Ну… Дык… Ой-ой! Да не дави ты! Посекли мы их. Как сюды пришли — так и посекли. Бросалися они, дурные вовсе. Признавать не хотели.

— Посекли? Вместе с хозяевами?

— Да. Не! Ой!

Дядя понял, что проболтался, двумя руками ухватил меня за рукав, пытаясь отвести нож от своей шеи. Мгновение борьбы. Пересиливания. Не надо со мной так, я не лох, что бы чисто буром переть. Армрестлинг — физкультура, бой — смерть. Конюх схлопотал с левой в ухо, рванул… клинок вошёл в горло по рукоять. Он ещё крепко держал меня за руку, чуть шевелил губами, дергались его расширившиеся зрачки. Я сделал шаг в сторону, в бок и выдернул нож, мужик ухватился за горло, зажал рану…

Когда-то давно, на людоловском хуторе на Черниговщине, очень похоже у стенки конюшни нашла свою смерть от моей косы маленькая девочка.

Тогда она пару секунд смотрела на меня, потом из под ее пальцев потекли струйки крови, она отняла ладони и стала их рассматривать, снова подняла на меня глаза, попыталась вздохнуть. Кровь хлынула маленьким фонтанчиком, её повело назад, и она осела вдоль стенки на землю. Секунд пять мы смотрели друг другу в глаза. Затем они у неё закрылись. Кровь полилась свободно, без ритмических выплесков.

Соломон прав: «нет ничего нового под луной». Особенно в человеческой смерти. Фонтанчик больше. Не «осел вдоль стенки», а «завалился…». А так-то… «что было, то и будет».

   «Мы уйдем без следа — ни имен, ни примет.
   Этот мир простоит еще тысячи лет.
   Нас и раньше тут не было — после не будет.
   Ни ущерба, ни пользы от этого нет».

Точно: «ни ущерба, ни пользы от этого нет». От «этого»… имитатора конюха.

— Сухан, баулы оружейные. Спокойно принеси.

Сани наши стоят во дворе, в десяти шагах от ворот конюшни. На дворе сумерки, начинается снегопад, но кто-то может присматривать со стороны. Резких движений — не надо.

Не знаю, какая тут хрень твориться, но я уже достаточно «несвежий попандопуло». Не думаю, что для моих современников отсутствие собак в поселении — сигнал тревоги. Но мне — уже «глаз режет».

Вспоминая разные «костюмные» фильмы, понимаю их ложность в этой части. Киношникам тяжело работать с собаками — те денег не берут. Поэтому в кадрах исторических боевиков есть люди, бывают лошади. Но очень мало псов. А здесь — собаки постоянно в поле зрения. Любое человеческое событие под открытым небом постоянно сопровождается лаем, гавканьем, рычанием. Муж жене на дворе по уху дал — баба завыла, сучка залаяла. Всадник по улице проскакал, воз проехал — брёх на версту слыхать.

Здесь собака не «друг человека», а условие выживания. Вокруг — леса, что в нынешнюю ночь оттуда придёт — одному богу известно. Да ещё псу цепному, который видит, слышит, нюхает… мир воспринимает — иначе, чем человек.

«Кошка гуляет сама по себе», собака — с господином. «Все собаки привыкают к новым хозяевам, если в новом доме их любят, балуют и т. д.».

Если «хозяева» — «новые», то что делать собакам? Кто будет здесь их «любить, баловать», у кого хватит терпения и времени год-два заниматься этим? Приучать к себе не «домашнего любимца», а просто «дворовую скотинку»?

Часть псов убегает в лес, часть, поголодав, подлаживается под новых хозяев, но сторожевые, «цепные псы»… их просто рубят. Терпеть злобный, хрипящий, заходящийся лай… а зачем?

Если в селении нет собак — здесь «Малиновка»: власть переменилась. Пришли «новые хозяева». Которые «посекли» — вырезали прежних хозяев с их собаками. «Белые придут — грабят, красные придут — грабят… И куда бедному крестьянину податься?». Не знаю. Я не крестьянин, поэтому про себя понимаю чётко: «податься» — не «куда», а — «откуда». Отсюда. До «не видать вовсе». Особенно — имея уже один тёплый труп вдоль стенки конюшни.

Скинул тулупчик и шапку, вытащил из баула и накинул на себя безрукавку с ножиками и портупею с «огрызками». Шапочка моя железная где? А вот она. Мисюрка с бармицей под глаза. «Никаб бронированный». Конечно, немецкий «горшок» с забралом или наш «колокольчик» с личиной… более защищающие. Но я, знаете ли, привык головой крутить. Мне, почему-то, видеть хочется: в какое дерьмо я опять вляпываюсь.

Я попячивал коренника в оглобли, когда стоявший у ворот конюшни Сухан негромко произнёс:

— Бежит. Один.

Из снежной круговерти выскочил слуга — молодой парень в домашней одежде:

— Эй, гости заезжие, чего возитесь? Тама уж банька вытоплена, самый жар, ждёт — не дождётся, наши уже пошли… эта… ну… а чего ж…?

Тут он разглядел, что я не выпрягаю, а запрягаю. Удивился, заволновался, встревожился… но не сильно. Удар комлём рогатины в голову эффективно избавляет от переживаний. Быстренько повязали, в конюшню затащили, снежком личико утёрли.

— Живой? Сказывай. Чего тут у вас твориться.

Не разорваться. Надо запряжку коренника закончить, надо пристяжных выводить и запрягать, надо чудачка расспросить…

Чудачок «делал мине нервы»: пытался возиться, позвать на помощь, угрожать…

— Ты чего творишь! Ты кого бьёшь! Да за таки дела тя в куски порвут! В лоскуты порежут! От тя места мокрого не останется! Страшнее наших — других нету! Мы — Ярёмы Зуба ватага! Нас все боятся! Развяжи гадина! Ты чего?! Ты Зуба не знаешь?! Да старшой тя с грязью — смешает, с дерьмом — скушает, в каменку — живьём вкинет! Отпусти немедля! А то хуже будет!!!

Где-то я похожее уже слышал… А, в Смоленске. Когда пацанов-воришек из бригады Толстого Очепа расспрашивал. Стиль жизни, образ мышления… национально-профессиональные стереотипы… Когда «шестёрки» меряются «вятшизмом» — они мерятся ссылками. Перечисляют лично знакомые «авторитетные источники» потенциальных неприятностей. Он с перепугу и не понял, что сдал своих, что проболтался: здесь не боярская усадьба, а разбойное гнездо.

— И сколько ж вас тут таких, «зубастых», на подворье?

— Нас тут… Нас тут столько — сколь тебе и не снилось! Нас тут поболе ста! Все оружные! Все рьяные! В клочки тя порвут! Развяжи, гнида, хуже будет!

Врёт. Нагло врёт от страха. Ломать его? Время… Надо уходить… Но… Кони заморенные, не отдохнувшие. Снегопад всё сильнее, метель закручивается нешуточная.

Я не такой большой знаток быта боярских усадьбах. Моя Пердуновка — не показатель. Кроме Акимовской Рябиновки — и не видал ничего толком. В Рябиновке как-то… живее всё было. Люди постоянно ходили, тропинки по всему двору натоптаны, дымит что-нибудь вечно и в нескольких местах. Бабы-птица-скотина — голоса подают…

Сколько ж тут разбойничков? Потому что от этого зависит решение — чего делать. Из усадьбы-то я выберусь. Потом, не видя ни зги, на ощупь в темноте и снегопаде, в той лощине-овраге, по которой сюда поднимались… кони ноги поломают. А даже и нет — выйду на Волгу, пойду влево, к Твери… Не видя — ни берегов, ни колеи… На реке и слабые места во льду есть. «Иордань» для тройки с седоками… Углядеть на берегу деревушку… в такую завирюху… ночевать на льду реки в пургу? Коней угроблю…

— Всё сказал? Ничего добавить не хочешь?

— Да тебя…! Бл…во соплеватое! Выпотрошат нах…!

Как мне это всё надоело! Как-то такие… предложения — не конструктивны. Как-то… консенсусу не образуется. Тогда я сам.

Дернул парня за плечо, прижал его грудью к земле, наступил коленом на спину, цапнул за волосы, оттянул голову, финкой своей — ему по горлу… Мда. Забулькал. Как-то я… профессионализму набрался: даже на руку ничего не попало. Растёт моё мастерство. По сравнению как я своего первого — половца на Марьяше… А ведь не умел, прежде даже и представить себе не мог.