Вольдемар Балязин - Верность и терпение. Исторический роман-хроника о жизни Барклая де Толли

• Название: Верность и терпение. Исторический роман-хроника о жизни Барклая де Толли
• Автор: Вольдемар Балязин
• Издательство: Армада
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1996
• ISBN: 5-7632-0284-8

О жизни прославленного российского военачальника М. Б. Барклая-де-Толли рассказывает роман известного писателя-историка Вольдемара Балязина.

---

Одновременно Буксгевден был назначен главнокомандующим Финляндскою армией, которой предстояло вступить в пределы той самой шведской провинции, имя которой армия носила.

В конце января Барклай был ознакомлен с общим планом начала кампании.

Армия Буксгевдена должна была войти в Финляндию тремя колоннами. На левом фланге к Гельсингфорсу и прикрывающей его крепости Свеаборг во главе двух дивизий шел генерал-лейтенант граф Николай Михайлович Каменский, младший сын незадачливого фельдмаршала, сошедшего с ума под Пултуском. В центре наступала дивизия Багратиона, а на правом фланге — дивизия генерал-лейтенанта Николая Алексеевича Тучкова — все это были опытные боевые военачальники, за спиной у которых немало походов и побед. Дивизия Барклая стояла во втором эшелоне правого фланга и должна была идти следом за дивизией Тучкова, как только того потребуют обстоятельства.

9 февраля 1808 года эти дивизии, кроме барклаевской, вступили в Финляндию без объявления войны. Они шли на санях и лыжах по бодрящему морозцу от одного сытного привала до другого, и поначалу поход напоминал загородную прогулку, потому что основные силы шведов стояли в ста верстах от границы, возле города Тавастехус, где находилась и штаб-квартира их главнокомандующего, фельдмаршала Клингспора.

Мощная крепость Свеаборг — «Северный Гибралтар», как с гордостью называли ее шведы, — была блокирована через десять дней после начала кампании, а далее войска еще быстрее пошли по пустынным, почтя безлюдным пространствам Финляндии, и Буксгевден мог с чистой совестью рапортовать о тысячах квадратных верст, отнятых у противника.

20 марта Александр издал Манифест, что Финляндия завоевана и навсегда присоединена к Российской империи.

В руках шведов оставался лишь Свеаборг, хотя и называвшийся Северным Гибралтаром, но более все же напоминавший Кронштадт, ибо, подобно последнему, лежал он на островах у самого входа в гавань Гельсингфорса. Прошел месяц после опубликования победного Манифеста, и неприступная крепость выкинула белый флаг.

Семь с половиной тысяч так и не вступивших в бой солдат и офицеров, двести орудий, гигантские арсеналы, десятки тысяч пудов пороха и горы снарядов, запасы продовольствия, достаточные для того, чтобы гарнизон ни в чем не испытывал нужды не менее года, стали добычей победителей.

И тем не менее падение могучей крепости с неприступными бастионами, прибавив славы, не сделало чести получившему ключи от нее Каменскому, ибо Свеаборг был взят не оружием, а золотом: его комендант был подкуплен, — по выражению римского полководца Суллы, «стены крепости, которые не могут преодолеть легионы, легко перепрыгнет осел, нагруженный золотом».

Через четыре дня после капитуляции весь гарнизон Свеаборга был отпущен под честное слово не брать оружия до окончания этой войны.

Вслед за тем пала столица Финляндии Або, и войска Багратиона вступили на Аландские острова, узенькой, частой цепочкой соединяющие финский берег Ботнического залива со шведским.

Ботнический залив прозвали лужей, и, может быть, поэтому же Аландские острова нарекли камушками. Только пройти по ним было нелегко: шведы не спускали с них глаз, и на Аландах стояли крепкие гарнизоны, а в «луже» крейсировали отнюдь не бумажные кораблики.

Использовав последнее обстоятельство, русская эскадра прошла в Центральную Балтику и на самый большой шведский остров Готланд выбросила десант.

И вдруг дела в Финляндии приняли иной оборот: 6 апреля у Револакса, а 15-го — у Пулккилы шведы разбили один за другим два отряда из дивизии Тучкова и оттеснили их остатки к русской границе.

Получив известие о случившемся, Александр приказал Барклаю идти на помощь Тучкову.

* * *

В то время, когда война еще не началась, под командой Барклая была его 6-я дивизия, и именно ей предстояло идти следом за 5-й дивизией Тучкова.

Однако, как только русские войска вторглись в Финляндию, мобилизационный план претерпел изменения, и на базе 6-й дивизии было решено создать отдельный экспедиционный корпус из семи с половиной тысяч человек.

Часть 6-й перевели в Петербург, придав оставшимся еще и Низовский пехотный мушкетерский полк. Мушкетеры были подготовлены хуже солдат Барклая, и ему стоило немалых трудов подтянуть их до должного уровня.

Не шли в сравнение и службы второго эшелона низовцев, особенно обоз: и телеги требовали ремонта, и лошади — отдыха и ухода. Но времени оказалось не столь много, чтобы все было сделано как следует.

Экспедиционный корпус построен был на манер французских корпусов — включал все виды вооруженных сил и, как и они, напоминал маленькую армию. Под командой у Барклая было двенадцать пехотных батальонов, восемь эскадронов кавалерии, две артиллерийские роты и три казачьи сотни.

Корпус еще стоял лагерем, когда Барклай узнал, что на марше его встретит царь и проведет смотр.

И снова он понял, что такое предупреждение было сделано не без Александра: он намеренно сказал об этом после смотра дивизии князя Голицына, распекая ее офицеров за неудовлетворительное состояние их полков и батальонов.

За двадцать верст до Петербурга, перед предпоследним биваком, встретили корпус офицеры из военного министерства и, стоя у обочины дороги, внимательно и придирчиво осматривали все и вся, что шло или ехало мимо них.

«Неспроста выбрали именно сей момент, — подумал Барклай, как только старший из инспекторской команды доложил ему о приказе, который они выполняли. — И люди, и лошади идут уже не столь резво и вид имеют соразмерный с пройденным ими путем».

А уже в исходе следующего дня, когда встала дивизия на последний бивак, прискакал от Аракчеева нарочный и вручил ему письмо.

«Долгом считаю, — писал министр, — Вам поставить на вид, что в Низовском мушкетерском полку лошади в обозе весьма худы. И если от худобы лошадей будет иметь полк в марше остановку или делать притеснение обывателям, отбирая у них фураж для вышепомянутых лошадей, тогда уже Вы отвечаете мне, а не полк».

«Черт его знает, этого Аракчеева, — подумал Барклай, — вроде бы перед смотром указывает на слабое место, о коем следует позаботиться, однако же одновременно и откровенно говорит, что не желает отвечать перед государем за мои упущения, о коих он загодя ставил меня в известность».

Корпус шел установленным порядком: впереди оркестр, затем — верхом на коне — начальник корпуса, с ним заместитель его с двумя адъютантами и двумя ординарцами, потом — пехотные батальоны, задававшие темп движения всей колонне, за ними — кавалеристы, вслед — казаки, чуть поотстав — артиллерия, шедшая в конных упряжках, и, наконец, с большим интервалом, — корпусной кригс-комиссариат.

По установленному порядку, завидев государя, оркестру следовало начинать, и это было для всех сигналом равнять ряды, а передовым переходить на церемониальный марш.

Как только Барклай переехал наплавной деревянный мост через Неву, он понял: царь где-то рядом; полицейских было намного больше обычного, лица у них были встревоженные, обыватели, стоявшие сначала редкой цепочкой в сажени друг от друга, затем теснились все плотнее, а когда корпус пошел по Большому Сампсониевскому проспекту, они образовали уже плотную стену, настороженно глядя в ту сторону, куда шли войска и где их должен был ждать Александр.

Государь с небольшой свитой стоял у Сампсониевского собора, едва Барклай поравнялся, приветливо улыбнулся и махнул рукой, приглашая встать рядом. С другой стороны стоял Аракчеев.

Теперь они уже вместе смотрели на проходящий корпус, и, странное дело, Барклай замечал такие недочеты, которые прежде ускользали от него. Изредка бросая мимолетные взоры на царя, он чувствовал, что Александр доволен.

Когда же взглядывал он на Аракчеева, то видел непроницаемо-холодную физиономию, будто высеченную в камне маску языческого бога обезьян.

Пока шли линейные части, Аракчеев был насторожен не более, чем всегда во время царских смотров, но вот пошел обоз, и он весь превратился во внимание. Однако царю эта часть церемонии была уже не столь интересна, и он, повернувшись к Барклаю, спросил:

— А что, Михаил Богданович, знаете ли, отчего встречаю я корпус ваш именно здесь, у Сампсония?

— По-видимому, оттого, государь, что стоит сей храм по дороге на Выборг.

— И потому тоже, Михаил Богданович. Однако же более из-за того, кем и по какому случаю был он построен.

Александр замолчал и лукаво поглядел на Барклая, ожидая ответа.

— Не знаю, государь, — смутился Михаил Богданович.

Чуть по-менторски и как будто даже довольный тем, что генерал не знает, Александр сказал:

— А построил храм Петр Великий в честь победы под Полтавой, потому что произошла она в день святого Сампсония. И где же еще мог встретить я вас с корпусом вашим, как не здесь, коли идете вы на шведов?