Игорь Гриньков - Белый пиджак

• Название: Белый пиджак
• Автор: Игорь Гриньков
• Издательство: Джангар
• Жанр: Современная проза
• Год: 2007

Герой повести, молодой студент-медик, попадает сначала под дурное влияние старшекурсников, а затем и закадычных друзей, в обществе которых постепенно отходит от своего основного занятия — учебы в институте, погружаясь шаг за шагом в алкогольный омут.

В повести подробно рассказывается, как за дружескими попойками и пирушками, за тягой к праздности герой постепенно теряет интерес к жизни, попадает в различные трагикомические ситуации, морально деградирует и, в конце концов, к нему приходит неминуемая расплата: хроническая болезнь, страдание родных и близких, распад семьи.

---

«Вот так дела делаются», — не без некоторого самодовольства заметил Толик Доктор. Впрочем, он сделал то, что мне было не по силам по многим причинам, поэтому нотки победителя в его голосе были вполне уместны и оправданны.

Вечером на «фирме» состоялся консилиум. Роман подытожил: «То, что ты вчера, Студент, обоссал здание милиции нехорошо с точки зрения закона, материальных издержек и твоей дальнейшей карьеры. Хотя, по правде говоря, его следовало бы обосрать.

С Толиком ты рассчитаешься, тут базара нет. Часть спишем за счет «фирмы» при условии твоей ударной работы.

Но меня беспокоит другое. Что-то водочку ты полюбил душевно, а взаимности у вас не получается. Повелеть завязать тебе с этим делом я не имею права, я тебе не папа родной. Но что-то делать надо. Поэтому, дорогой ты наш Студент, пить ты будешь теперь под моим контролем, хотя, для чего мне это самому надо, я и сам толком не пойму»…

Государственный экзамен по военной подготовке я выдержал, но, несмотря на все наши усилия, какая-то информация, смутные слухи стали расползаться по коридорам и кабинетам института, грозясь вылиться в неприличный скандал с непредсказуемыми последствиями.

Поэтому, по совету добрых людей, я превентивно оформил академический отпуск по состоянию здоровья…

Во время академического отпуска, со справкой на руках, свидетельствующей о том, что мной полностью прослушан пятилетний курс медицинского института, чтобы не слоняться без дела и хотя бы частично реабилитировать себя в глазах родителей, я был пристроен в некое медицинское учреждение, готовившее кадры средних медицинских работников для здравоохранения республики.

Алкогольные виражи пришлось резко сбавить по нескольким причинам: я находился под относительным надзором и контролем; на новом месте мне предстояло утвердиться с самой положительной стороны, наконец, я подспудно чувствовал, что прежний образ жизни не шел мне на пользу, хотя полного отчета в этом еще не отдавал. В это время много читал, основательно готовился по предмету, который преподавал в училище, иногда встречался со старыми друзьями, но эти встречи, при всей их теплоте, проходили по известному стереотипу — разговоры, прогулки с обязательным приемом спиртного.

Переломным моментом в моем состоянии стал сакман. Я сопровождал наших студенток-сакманщиц в совхоз Улан-Хееч (старое название Аким Пески). В мои функции входило правильное распределение их по чабанским точкам и постоянный контроль: и чтобы они не баловали, и чтобы их никто не обижал. Мне также предписывалось доставить всех туда и обратно в полной целости и сохранности.

Месяц сакмана прошел для меня под знаком тотального пьянства. Каждый управляющий фермой, гуртоправ, чабан считали своим долгом угостить меня до положения полной невменяемости. Как в калейдоскопе мелькали: ужины на сайгачьем пункте, где мы закусывали трехдневными ягнятами, шкурки которых шли затем на выделку дорогих смушек (косточки новорожденных ягнят буквально таяли во рту); вакхическое возлежание вокруг большого эмалированного таза, наполненного до краев казахским бешбармаком, поедаемым исключительно руками, залитыми по локоть жиром; подушкой могла служить спина шелудивого пса, шерсть которого обильно покрывала кошму отвратительными клочьями, особенно вокруг таза с едой; какие-то выезды в степь на пикники, хотя красавица-степь была вокруг и везде, и специально выезжать куда-то не было совершенно никакой необходимости.

Иногда, лежа на спине среди высокого ковыля, устремив в бесконечность неба нетрезвые глаза, я в форме кучевых облаков пытался угадать свою дальнейшую судьбу и жизнь, но это была игра пьяного воображения и только. Одно облако напоминало своим видом белый пиджак, и это было знамением, но я то время не мог понять его значения.

Возложенные на меня начальством функции я выполнил, но вернулся с сакмана зеленый от пьянства, как капустный лист. В этот же вечер с помощью моих друзей я по обыкновению напился, и напился весьма основательно. Повод же был — благополучное окончание окотной компании, без «санитарных» потерь среди моих сакманщиц, нежелательных беременностей, краж невест кавказцами, поножовщины между претендентами на руку, сердце и прочие органы иной неподеленной красотки!

Утром, как ни тяжело мне было на этот раз, я категорически решил не похмеляться. Начать новую жизнь, что ли, взбрело мне в голову? В начале дня я, вроде, кое-как справлялся с неуемной нервной дрожью, перебоями в сердце, которое то колотилось, словно яйцо в крутом кипятке, то я вообще переставал ощущать его биение, беспричинными тревогой и беспокойством. Но когда руки и ноги начали неметь и холодеть, а перебои в сердце грозились перейти в его окончательную остановку, то появился натуральный страх смерти. Я не описываю это состояние в медицинских терминах, поскольку повесть рассчитана на читателя не медика, а пьющие врачи и так все поймут.

Реальное осознание того, что мне скоро, наверняка, придет «кирдык», привело к появлению двигательного возбуждения: мне не сиделось на одном месте, с другой стороны, и бесцельное блуждание по двору не приносило даже видимости облегчения. Вопреки сложившемуся общественному мнению, что алкоголики похмеляются исключительно из-за личной распущенности и от нежелания терпеть посталкогольные «мучения», в данном случае такое утверждение было совершенно несостоятельным. Так называемый банальный похмельный синдром можно и должно контролировать, но то, что наблюдалось в данный момент у меня, в «алхимии» — наркологии называется алкогольным абстинентным синдромом; тут требовалась медикаментозная помощь.

С ледяными, трясущимися конечностями и пульсом с перепадами от «бухающего» до нитевидного, когда он едва-едва определяется, с перебоями-экстрасистолами в работе сердца, с тревогой и страхом неминуемой кончины я метался по дому и двору, клянясь всеми святыми, что никогда не прикоснусь к проклятому зелью. Не исключаю, что в некоторых случаях я подспудно «накручивал» свое состояние, но, полагаю, не очень в этом усердствовал, по крайней мере, не делал это сознательно. Гораздо позже, когда я стал углубленно штудировать специальную наркологическую литературу, для меня стало ясно, что в этот день я условно перешагнул порог, отделяющий 1–ую стадию болезни от 2-ой.

Поскольку мое состояние становилось все хуже и хуже, обеспокоенная мама вызвала «скорую помощь». Приехавшая бригада, не особенно интересуясь причинами недуга, накачала меня по самое «не могу» сердечными, успокоительными, разными другими препаратами, оставив в состоянии то ли полудремы, то ли полузабытья. Через дверь комнаты, где я лежал на кровати, доносились приглушенные звуки работающего телевизора, голоса родных, но как-то в отдалении, в нереальности…

На верстаке невидимого портного аккуратно лежала раскроенная белая ткань; оставалось подыскать нитки, тесьму, фурнитуру, атлас или саржу для подкладки…

На следующий день мой коллега-приятель Гришин, однокашник по институту, узнав о вчерашнем кризе, авторитетно и даже с укоризной в голосе заявил: «Ты что, о синдроме отмены не слышал? Пил себе пил больше месяца, а потом резко завязал. Знаешь, сколько народа сковырнулось из-за этого? Золотое правило: похмелиться нужно было обязательно! Тоже, мне, абстинент нашелся!»

Что тут скажешь. Нужные слова в нужное время!

Академический отпуск закончился, и я снова выехал в волжский город для окончания учебы. Все покатило своим обычным порядком. Даже случай после сакмана мало чему меня научил, разве что — похмеляться в обязательном порядке, по совету коллеги Гришина. Жевательных резинок в то время не было, «железный занавес», расценивающий этот, казалось бы, невинный освежитель зубов и полости рта, как признак буржуазного разложения, продавался из-под полы только у фарцовщиков. Но достаточно было прибегнуть к народным средствам: выпить пол чайной ложки растительного масла, пожевать мускатный орех или пару листиков лаврушки, а затем натянуть в клинике на физиономию двухслойную марлевую маску, и ни одна кинологическая собака не учуяла бы, что за снадобье употреблял этот субъект утром, пожалуй, только испортила себе нюх. Можно было только косвенно догадываться о чем-то по характерному, масляному блеску глаз, но догадки — не из области неопровержимых доказательств.

К неприятным симптомам прибавились следующие. Если прежде первой утренней порции мне хватало практически на весь день, то нынче часа через три-четыре я начинал ощущать нестерпимое желание повторить, что и приходилось делать всеми правдами и неправдами. И не было уже той легкости кайфа, легко кружащего голову и делающего окружающую обстановку радужной и искрометной. Появилась бессонница, поэтому прежде чем отойти ко сну, нужно было выпить стакан вина или рюмку водки. Жеребячье веселье все больше сменялось перепадами настроения, подавленностью и раздражением. Даже к дамскому полу, к которому я всегда проявлял должный пиетет, появились грубость, плоские шуточки и довольно цинично-потребительское отношение. Все вокруг незаметно окрашивалось в какие-то мрачные мизантропические тона.