Макс Крест - Поколение войны

• Название: Поколение войны
• Автор: Макс Крест
• Жанр: Фэнтези

Изначально мир не был разделён. Огромные просторы. Невообразимые порой места, поражающие глаза своим великолепием. Порой населённые, порой — нет. Каждый из народов, живших в этом мире, что называли «Царством равных», занимал свою нишу и смиренно жил в ней. Конечно, так было не всегда, но было. Ангелы — тёмные и светлые, парили в небесах и закладывали свои города близ невысоких гор в более южных краях, хотя встречались и на севере. Так же серафимы, нефилимы, валькирии — всем неба хватало. На земле жили народы берсерков и демонов. В недрах вод тоже кипела жизнь, хотя и не очень любила это показывать, находясь чаще в глубинах и почти не выходя на сушу.

И нокто ни с кем не воевал.

Этот порядок стал таковым не без нынешних Хранителей мира — трёх братьев ангелов: Семангелофа, Сеноя и Сансеноя. Они были на этом посту уже давно. Ровно с того момента, как его освободили их предшественники, обучив всему, что знали сами, молодых тогда ангелов. Видимо, так устроен этот мир, что ангелины никогда не приносят потомство более двух детей. Никогда! Исключением являются только будущие Хранители. Их всегда трое, и они всегда братья. Их судьба предопределена с первого крика, с первых трепыханий ещё крошечных крыл. За ними прилетают Хранители ровно в тот день, когда их мать родит вновь — это Закон.

И вот настал день, когда вновь родилась тройня.

---

Трое сели на матрас. По центру села по-турецки Зверь, по бокам примостились Вихрь и Шекспир. Поочерёдно они оглядывали портреты погибших друзей. Таких фото не было у друзей — это фрагменты единственной коллективной фотографии, сделанной в брошенном военном городке. Они не позировали, они тогда были измотаны после очередной тренировки. Анхель гонял их на износ. И теперь есть пять портретов с уставшими лицами.

Первый — Свет. Слегка отвернувшийся от камеры, искоса смотрящий в объектив. На лице помимо утомления изрядная доля скепсиса. Ушёл первым, поначалу даже не верилось, что эта мрачная ворчливая бестия может просто пропасть. Когда Анхель рассказал, как всё случилось, Марла упала в обморок. Но это было уже после того, как Вихрь принёс бездыханное тело Деппа. Его портрет стоял правее. Усталая, но всё равно наигранная улыбка. Недельная небритость и развалившийся от бега хвост придавали ему определённый шарм. Ему нравилась эта фотография — он её даже на компьютере на заставку поставил. Он редко так делал с фото.

Ещё правее стоял портрет Леонтии — Немчуры. Замученная беготнёй, как обычно отсутствующе-грустная и, как и все, взлохмаченная. Рядом с ней Чупс — оба погибли в день побоища с тварями Аградона. Они погибли в битве. Они канули в круговороте крови и воплей. Сражаясь бок о бок с берсерками, они не уронили достоинства школы Анхеля — погибли, но не показали спины.

Марла — она была лишней жертвой. Её портрет и сейчас, как грустное напоминание того, что люди полезли не в своё дело. Щелчок демоницы оборвал её жизнь в долю секунды — она даже испугаться не успела, наверное…

Вихрь и Зверь переглянулись и кивнули друг другу, потупив взгляды в пол перед портретами. За месяцы, что прошли с рождественской ночи, когда всё вроде бы закончилось, в этой комнате возник по крохам настоящий алтарь.

Перед каждым из портретов лежали вещи, принадлежащие погибшим. Здесь были первые цепи Света, слишком тяжёлые, чтобы ими можно было безопасно крутить пои. Но в то же время быстрее учащие не совершать ошибок. Черновики татуировки Деппа. Сюда по датам в уголках листков он продумывал её почти три года. Древо своей жизни он набил полностью за год до гибели. Пухлая тетрадь стихов Немчуры, в основном лирика про любовь и нелюбовь, метафоричная, аллегоричная и местами повторяющаяся. Мешочек для конфет Чупса, он привёз его из Америки, там он купил его перед Хэллуином, с тех пор носил с собой, но никогда не нагружал его по назначению. Ножи Марлы — она любила только их. Они для неё стали всем и лишь их смогли забрать друзья у неё из дома, во время сумбурных и нервных похорон. Остальное родители запретили брать, оставив её комнату нетронутой — тоже своего рода алтарь…

Зверь извлекла из портфеля ещё один портрет. Не вставая, на коленях, она подползла к стене и поставила его в угол. Анхель смотрел на них с фото чуть уставший, но не так, как пятеро левее его. Он почти не уставал, всегда был в форме, не болел, не мёрз, хотя морозов не любил. Он был ангелом — их ангелом. Он дал им цель в жизни, а когда его не стало — она растаяла. Исчезла, как снежинка под тёплым дыханием весны. Остались лишь тяжесть потери и неизвестность.

Сегодня днём ангелы Сеной и Семангелоф прояснили эту неизвестность. Прояснили, разбив надежду, которой жили друзья. Хотя в душе они понимали, что, скорее всего, его больше нет в живых. Понимали и боялись этого.

Теперь его портрет присоединился к застывшим напоминаниям о его учениках. Не худших и не лучших — просто погибших. Быстро и безвозвратно. Гибель близких друзей не зря сравнивают с раной, причинённой острым лезвием — сначала не чувствуешь, затем осознаёшь и шипишь от боли, сжимая кулаки и сдерживая слёзы, а потом долго саднит, затягиваясь. И как бы хорошо она не затянулась — шрам останется навсегда.

* * *

— Не понимаю я эту детвору.

— Почему?

Седой покосился на Климентьева. Сегодня они следили за троицей, в обычные дни приходилось кого-то ещё подключать, но сегодня день необычный — с утра все трое вместе. Сейчас они в своей явочной квартире, где вместе давно не появлялись.

— Вить, ну ты подумай сам. Это мы пожили-постреляли, а они-то что? У них-то всё впереди. Хотя если верить архангелу, что наворотил шуму… то, может, и нам недолго осталось.

— Вась, хорош гнать лирику армейскую. Нас учили людей убивать, а их учили этих монстрил резать. Вместе смотрели видеозаписи же от очевидцев. Десяток зверюг убивал направо и налево этих серых, а двое парней, один из которых там на фото, пятерых зарубили мечами. Если опять кипяток со всех щелей попрёт — нам то, что они знают, может сильно помочь.

— Да я же не о том.

— А о чём?

— Да так… Я просто к тому, что хлебнули они не меньше нас. Мы-то что? Издалека стреляем. А они в пекле были и не сломались. Потому и не понимаю. Я сломался — три года водку жрал, только в надежде забыть всё, что через прицел видел. И не забыл! Всё помню. Ничего не ушло, не растворилось. Только руки дрожать стали сильнее после выстрела. А они? Можно сказать, в рукопашную монстрам глотки резали. Узнали, что учитель их погиб, и просто добавили его портрет в свою галерею погибших друзей. Не понимаю я эту детвору.

Седой закончил говорить, прибавил звук в динамиках на портативном телепередатчике, который показывал, что творится в квартире.

— Молчат… Ни тостов, ни высоких слов.

— Завидуешь ты, Седой.

— Не, Вить, не завидую — каждому своё. Я на похоронах моего «бати» тоже молчал. Все молчали — потому как он в высоких словах не нуждался, он мужик был. Мы на него равнялись, даже когда он «ушёл». А он бы говорить не стал. Вот и эти трое, хоть и девка там, а мужики.

— Так у неё и прозвище — Зверь.

— Да, такого не оседлаешь — морду в асфальт копытом вобьёт.

Климентьев счёл за благо смолчать. Да и что тут скажешь?

Седой почесал тёмную коротко стриженую шевелюру.

— Собираются. — Констатировал он, глядя на экранчик.

— Ага. Сейчас проводим до метро их и по домам.

— Как ремонт-то? — Житейски спросил Седой.

— Не спрашивай. После свадьбы что ни ремонт, то хоть либо стреляйся, либо разводись.

— Стоит, значит.

— Перебесится когда, продолжим.

— На чём в этот раз?

— Обои…

— О, до обоев добрались. — Засмеялся Седой, ударив коллегу кулаком в плечо.

— Вон идут, давай я по улице, а ты вперёд проедь. Я с ними поеду на троллейбусе, может, услышу чего. У метро подберёшь.

— Понял — давай.

Дверь захлопнулась, Клим изобразил простоватую походку и двинулся в сторону остановки. Троллейбус уже виднелся, и он затрусил быстрее. Троица уже стояла там.

Седой выждал, пока все загрузятся в транспорт, и поехал вперёд.

* * *

Морев возвращался домой пешком. Решив прогуляться, он оставил машину у «ЦПД». Время давно близилось к ночи, сегодня из-за совещания пришлось задержаться. Дети, наверное, уже спят или как раз в процессе укладывания. Он посмотрел на часы — всё верно, пора спать. Сегодня всё, что успеет, это пожелать спокойной ночи, а то и вовсе разок глянуть на уже спящих.

Работа порой забирает его у семьи. Очень хорошо, что жена и дети привыкли к этому и стараются его не колоть. В конце концов, любой хотя бы частично свободный день он посвящает им.

На улице пусть не было до конца темно, но фонари горели, отнимая у белых ночей свойственную им сказочность. Они всегда напоминали ему о первой встрече с Лерой. Он тогда только попал в, тогда ещё, ФСБ. Был молодым, красивым и стриженым. Это сейчас стало чуть легче дышать в плане внешнего вида, а раньше о хвосте и мечтать не дали бы.

Такой же вечер был, он гулял с другом вдоль набережной, навстречу шли две девушки. Шли быстрым шагом — не без причин. К ним грязно клеилась пара кавказцев. Девушки старались их игнорировать, но те вились перед ними как волчки, не давая пройти.

Тогда Влад и Серёга переглянулись и, не думая ни о чём, пришли на выручку. Будучи в хорошей спортивной форме они легко смогли перекинуть два выкрикивающих ругательства тела через гранитную ограду Невы. Послышались всплески вперемешку с новой волной ругани. Герои же, не произнося ни слова, подали дамам руки и проводили до метро.

Познакомились чуть позже. Влад по-воровски подбросил в приоткрытую сумку девушки свою карточку с номером телефона — она позвонила спустя неделю. После недолгих раздумий уже через полгода они расписались. Через год появился Дима.

Был вот такой же тёплый вечер. Лицо Влада украсила мечтательная улыбка.

Позади него послышался шорох — он оглянулся. Никого не увидев, он продолжил идти. Дорога была почти пуста, редко кто попадался ему по пути. Однако его не отпускало ощущение, что за ним следят. Используя стекла припаркованных машин, витрины и прочие отражающие поверхности, он убедился, что никого позади нет — по крайней мере, из тех, кто мог бы быть опасным.