Станислав Десятсков - Генерал-фельдмаршал Голицын

• Название: Генерал-фельдмаршал Голицын
• Автор: Станислав Десятсков
• Издательство: ACT, Астрель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2001
• ISBN: 5-17-006147-1

О жизни и деятельности одного из сподвижников Петра I, генерал-фельдмаршала Михаила Михайловича Голицына (1675–1730) рассказывает новый роман известного писателя-историка Станислава Десятскова.

---

— Э, да ты и впрямь аника-воин! — развеселился боярин, любуясь на столь грозную фигуру младшенького Голицына. И, как бы между прочим, предложил: — А ну-ка вдарь в барабан, покажи свое мастерство.

Миша долго не заставлял себя упрашивать: через минуту взлетели барабанные палочки и лихо отыграли зарю, отбой и атаку! Громкий барабанный бой заглушил все еще тихо тренькающий в церковке колокол.

На этот шум двери в комнату распахнулись, и на пороге выросла разгневанная княгиня.

— Как ты посмел без моего спросу снова эту проклятую трещотку из чулана вытащить! — напустилась она на сына.

— Да ты не горячись, княгинюшка, не горячись! — заступился за Мишу Борис Алексеевич. — Молодцу-то двенадцать дет еще осенью стукнуло, так что самое время отдавать его в барабанную науку.

— Это куда же ты, Борис Алексеевич, моего братца отдать хочешь? — с мнимым равнодушием поинтересовался неслышно подошедший князь Дмитрий.

— Сам, поди, ведаешь! — ухмыльнулся боярин в черные усы, на польский манер ниспадавшие к подбородку (бороду боярин, опять же на польский манер, брил). — Сам ведаешь, князюшка, нынче состою я при дворе молодого царя Петра Алексеевича, а для него набирают в Семеновской слободе второй полк потешных. Записать туда Мишу сейчас в барабанщики, глянь, с годами и офицерский чин получит, да и у царя на виду будет.

— Да что это за царь, одно название! — вырвалось у князя Дмитрия.

— Все вы, кто вокруг фаворита Васьки вьетеся, в царя Петра не верите. Только, боюсь, еще обожгут и фаворит, и его метресска-правительница Софья свои крылышки, а Петру быть настоящим царем! — усмехнулся боярин.

— Да что это вы еще за праздничный стол не сели, вина-браги не попробовали, а уже о таких высоких материях разговоры ведете?! — спохватилась княгиня и, как хозяйка, решительно приказала: — А ну-ка, господа воины, все за стол, не то, чую, у Матрены в поварне уже поросенок с гречневой кашей подгорел.

Столовая палата была украшена стенописью с изображением трав, птиц и цветов. Но венцом палаты был праздничный стол, уставленный дичью — тетеревами и куропатками, зайцами в взваре, семгой и осетриной. По концам стола, как две мортиры, высились кадочки с красной и черной икрой. По-домашнему изготовлены были грибки — рыжики и белые. Рождественский гусь радовал глаз. Перед княгиней, сидевшей по правую руку от почетного гостя с дочерьми Сашей и Дуней, стояли фряжские вина: бастр красный, сект и мушкатель, ренское и церковное. Меды были свои, домашние: красные и белые, ягодные и яблочные, мед с гвоздикой, мед боярский, мед княжий, морсы — малиновый, черничный и брусничный.

Перед Борисом Алексеевичем, восседавшим во главе стола, высились штофы с водкой: двойной царской и чистой, как слеза, боярской, пестрели цветные, душистые: анисовая и можжевеловая, смородинная и рябиновая, красовались настойки на травах, пенилось пиво.

Старый боярин сразу вспомнил свою должность кравчего[4] и самолично налил княгине кубок ренского, отцу Афанасию водочки анисовой, себе двойной царской. Князю Дмитрию немец-умелец налил настоечки клюквенной, себе же водки самой простой, хлебной и оттого самой крепкой.

Сестрицы баловались медами и морсами, а сидевшему в конце стола Мише дали сбитень.

«Как маленькому налили!» — сердито подумал он, но виду не подал — хорошо еще, что в этом году маменька за большой стол пустила, а не держала в детской вместе с Мишуткой Меньшим. Да и боле всяких водок, вин и наливок интересовал его разговор во главе стола между боярином и старшим братом.

— Что же вы, однако, от одного пожарного смрада от Конских вод сразу назад в Россию завернули, даже ни одного татарина в степи не завидев? — с усмешкой пытал боярин Дмитрия Михайловича.

— А оттого и повернули, что убоялись наши воеводы лютого степного пожара, да и фураж с провиантом в поход забыли прихватить! — с горечью отвечал князь Дмитрий, у которого и сейчас перед глазами стояли солдаты войска Василия Голицына, которые под жгучими лучами бреди по выжженной степи, полуголодные, разномастно одетые, небритые и неумытые, выставив вперед брады, яко некие лесные лешие. И всем хотелось одного: пить! пить! А воды не было. Месяц, пока войско тащилось по степи от пограничной речки Самары до Конских вод, не выпало ни одного дождичка.

— Кто же степь-то зажег? Неужто казачки по приказу гетмана Самойловича, как о том твой Васька на всю Москву ныне трубит? — Борис Алексеевич рассорился со своим знаменитым родственником еще до похода, тогда же и перешел на службу в малый двор к царю Петру.

— Кто его знает, кто степь зажег, может, и гетманские черкесы. Они у нас в разъездах впереди сторожевого полка скакали. Ну а какие у них порядки — дело известное: на ночь обязательно костерки разожгут, а как напьются горилки, костерок и потушить забудут. А степь в такой зной, что порох, бросит казак искру с люльки — тут тебе и пожар. Так что, может, и без приказа гетманского пожар в степи могла учинить казацкая вольница. — Князь Дмитрий отодвинул сладкую клюквенную и налил себе крепкой боярской, выпил одним духом — полегчало.

Но Борис Алексеевич, который тоже не пропускал своей чарки, по-прежнему не отставал:

— Ну, хорошо, степь загорелась, а отчего вы без провианта в поход отправились? Иль у вас обоза не было? И кто это надумал — без съестных запасов в трехсотверстный поход идти? — Язвительности боярину было не занимать.

— Отчего же, обоз был великий, поначалу — в двадцать тысяч телег. Да, окромя боевых запасов, воеводы и начальные люди в обозах свои запасы и даже своих полюбовниц везли, — поморщился князь. — С провиантом же большой воевода и впрямь оплошку дал: выдали в Белгороде солдатам муки на два месяца вперед, чтобы сами себе хлеб пекли, да тащить-то на себе кули с мукой и мушкет с зарядами куда тяжело. Солдаты муку еще на Украине-то или проели, или разменяли на кур и сало. Вот и остались в степи без хлеба. Конечно, Василий Васильевич на купчишек надежду имел. В начале похода-то маркитантов и маркитанток было видимо-невидимо: навезли и колбас, и сала, и яиц, и другой снеди, но боле всего — водки. Но как начались пожары в степи, все эти квасники и бражники первыми и разбежались.

— А вообще много в походе нетчиков-то было? — с толком продолжал расспрашивать Борис Алексеевич. Недаром сам был при наборе войск и ведал, как многие дворянские недоросли скрываются в нетях, не являясь на царскую службу.

— Да уже в Белгороде, почитай, несколько тысяч на службу не явились. И добро бы поселенные солдаты или рейтары, так нет же — коренные дворяне! — разгорячился то ли от выпитого вина, то ли от печальных воспоминаний князь Дмитрий. — Бирючи[5] трижды поход объявляли, из Москвы грозный царский указ разослали, что отнимут у нетчиков их поместья, а все одно — в поход не спешили, а посланным гонцам ответствовали: «Дай бог Великим Государям служить, только бы сабель из ножен не вынимать!» А явятся: лошади — клячи худые, сабли тупые, сами безодежные, строю не обучены, иные и стрелять не умеют. В походе от них один шум и крик! Погрозятся прадедовскими саблями и укроются за пехоту. Вот тебе и все нынешнее дворянское ополчение.

— Да ты кушай, Митя, кушай, не то за разговором-то ничего не ешь! — Софья Матвеевна смотрела на своего старшего с тревогой: ишь похудел, ямочки на щеках исчезли, лицо стало костистое, суровое и — страшно признаться — совсем чужое. И Софья Матвеевна все подкладывала своему старшенькому и грибочков маринованных, и икорки, и осетринки — надо же, какие беды Митенька в том глупом походе претерпел.

Меж тем Ермолаич не без торжества доставил из поварни жареного поросенка с гречневой кашей.

— Ай да Матрена! Умеешь ты поросенка приготовить! — Борис Алексеевич самолично воткнул в поросенка охотничий нож. И, обратясь к князю Дмитрию, заметил не без насмешки: — Вот кого твоему большому воеводе в походе не хватало — вашей Матрены.

— Спасибо, батюшка свет боярин, за слово милостивое! — Матрена, стоявшая у дверей, поклонилась в пояс. Борис Алексеевич тоже поднялся, налил чарку царской водки, протянул ключнице, затем перехватил быстрый взгляд ключника-мужа, угостил и его, сердешного.

После поросенка все как-то осоловели. А меж тем из ледника доставили яблоки в патоке и в квасу, сливы и вишни соленые, груши и смоквы, финики и орехи грецкие.

Борис Алексеевич же потребовал, по старинному обычаю, щей кислых и хлебал долго, с удовольствием. Когда боярина отвели в опочивальню и поставили на столик квасу, зашедший перед сном пожелать спокойной ночи князь Дмитрий заговорщицки подмигнул ему и выставил к квасу еще и штоф беленькой, зная, что старый Голицын не зря имел при дворе чин кравчего.

Боярин улыбнулся довольно и пригласил Дмитрия Михайловича присесть на доверенный тайный разговор. Но токмо тайны не вышло — Мишутка лежал на печи за тонкой перегородкой и слушал всю беседу.