Вильхельм Муберг - Ночной гонец

• Название: Ночной гонец
• Автор: Вильхельм Муберг
• Издательство: Художественная литература, Ленинградское отделение
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1968

Роман «Ночной гонец» вышел в свет в 1941 году, в грозные дни фашистского нашествия. Исторический роман, повествующий о событиях 1650 года — периоде борьбы шведского крестьянства против угрозы крепостничества, ассоциируется с исторической обстановкой, сложившейся в Европе в годы второй мировой войны. Он был запрещен в гитлеровской Германии, так как показывает и борцов за свободу, и угнетателей, несущих народу рабство, и трусов, и предателей, и палачей.

---

Допоздна шел пир горой на крестинах в Боккагорде. Но вдруг с улицы донесся захлебывающийся пронзительный крик:

— Пожар в деревне! Все на помощь!

Донесшийся с улицы крик заставил гостей умолкнуть. За пиршественным столом воцарилась тишина. И тем явственнее прозвучал опять крик:

— Горим! Хлев у старосты горит!

Гости разом ринулись к двери. Теперь они и сами кричали во все горло:

— Пожар! Хлев у старосты горит!

Все покинули Боккагорд. Усадьба вмиг обезлюдела опустела. Йон Стонге самой короткой дорогой побежал к своей усадьбе, трубя на ходу в пожарный рожок. Мужчины разбежались по домам за ведрами и баграми. Уже несколько недель стояла сушь, и потому все были настороже, опасаясь пожара. Хотя и в другое время крестьяне пуще глаза берегут от пожара свой дом. Не подходят с лучиной близко к куче хвороста, не ложатся спать, не загасив в очаге уголья до последней искорки.

— Пожа-а-ар в деревне!.. Гори-и-им!

Крики раздавались все громче, трубил пожарный рожок, лаяли цепные псы. Женщины принялись выносить из дома пожитки; строения стояли близко друг от друга, и всякий опасался за свое добро.

И стар, и млад, пробудившись, выползали из своих углов, поднимались со спальных лавок. Те, от кого было мало проку, могли по крайности носить воду подойниками или шайками. Скотину, запертую на ночь в хлев, выводили из стойла и выпускали на волю. Скоро все живое в деревне оказалось под открытым небом.

Мужчины с ведрами и баграми собрались у хлева в усадьбе Стонге. Но огня нигде не было видно. Парни обшарили все клети, амбары и сараи. Они забрались на крышу хлева и осмотрели ее. Нигде ни одной искры, не слышно запаха гари. В усадьбе старосты никакого пожара нет. Где же тогда горит?

Тут староста сам залез на крышу и оглядел всю деревню, нет ли где следов пожара. В ночной темноте языки пламени должны быть хорошо видны, но их нигде нет. Ни один дом в деревне не горит. Где же пожар?

Наконец крестьяне, озадаченные, сбитые с толку, собрались у деревенского колодца и поставили наземь ведра.

А может, вовсе никакого пожара и не было? И где тот человек, что кричал про пожар перед домом Класа Бокка? Йон Стонге вышел на середину и громко выкликнул:

— Кто подал весть о пожаре? Тот, кто кричал про пожар, пусть выйдет вперед!

Никто не отозвался, никто не выступил вперед. Никто из крестьян не мог сказать, где пожар. Все они слышали крик, но кричавшего среди них не было. Может быть, кто-нибудь узнал голос? Был ли это голос мужской или женский? Одни говорили, что мужской, только очень звонкий. Другим показалось, что женский, только очень грубый. Но все сошлись на том, что голос был незнакомый.

Староста стоял в нерешительности, сердито теребя свою светло-русую бороду:

— Выходит, никто из наших, деревенских, не кричал про пожар перед усадьбой Бокка? Выходит, кричал кто-то чужой?

— Кто-то вздумал шутки шутить!

— Ну и ловкая проделка!

И тут Клас Бокк закричал:

— Ах, черт побери! Дом-то без присмотра!

В Боккагорде не оставалось ни единой души, кроме новорожденного младенца. А когда гости выбежали из дома, все серебро осталось на столе.

Старый оружейник резвее оленя понесся в свою усадьбу. Скоро он вернулся, бледный и мрачный.

Бесценный кубок, стоявший на пиршественном столе, исчез. Пропал кубок чистого серебра, пропали оловянные кружки. Когда гости и хозяева, обманутые криками про пожар, выскочили из дома, тут-то и случилась кража. Гости и хозяева понапрасну искали, где пожар, а вор тем временем унес серебряную и оловянную утварь. Больше, чем на тридцать далеров серебром, было похищено добра в усадьбе.

Кто хитростью выманил людей из усадьбы?

Кто кричал возле дома? Конечно, вор! Вор, и никто другой!

И тут крестьяне сразу смекнули, кто это был:

— Это Угге, лесной вор!

— Кому же и быть, как не Блесмольскому вору?

— Только у него и достанет хитрости на такую проделку!

Ясное дело, это Угге из Блесмолы, который всегда ухитряется уйти от погони. Его воровское логово скрыто где-то в лесной чаще, и никому не удается выследить его.

Клас Бокк, вне себя от гнева, выхватил из-за пояса топор, шрам на шее налился кровью. Серебряный кубок! Старинный кубок, из которого пили его дед и отец, макая бороды в пивную пену! Нужно немедля всем миром идти в лес и схватить вора на месте!

Старый оружейник клялся и божился, что он еще до восхода солнца собственными руками закопает Блесмольского вора живьем в землю. Но односельчане рассудили, что облава на лесного пора в ночное время, когда не видно ни одного следа, — пустое дело.

Никому не ведомо, в какую сторону он побежал со своей добычей, а облавная цепь ничем не поможет ночью, в темном лесу. Вор ведь может схорониться и зарослях или за камнями, залезть в любую нору. Пока не рассветет, его не поймаешь и не подстрелишь.

Староста согласился с остальными. Что толку ночью гоняться за вором в лесу? А где он укрывается, никому не ведомо. Днем-то хоть можно будет идти по его следам на пашне, если он побежал через поля.

Клас Бокк недовольно ворчал и порывался один идти на поиски вора. Но потом он отказался от этой затеи и решил, что завтра же даст знать о покраже ленсману Оке Йертссону в Хеллашё.

Прежде чем улечься в эту ночь на покой, крестьянам пришлось перетащить в дома пожитки и загнать скотину обратно в хлев.

Когда в деревне раздался крик: «Пожар!», Ботилла побежала выпустить из хлева волов. Теперь, загоняя скотину обратно, она хватилась, что одного вола недостает. Ботилла сказала отцу, что вола нигде не сыскать, что он, верно, убежал в лес во время этой суматохи. Сведье, который стоял тут же, вызвался помочь:

— Схожу поищу.

— А ведь это как раз подручный вол убежал, — сказал Стонге. — Тот самый, что нынче осенью перейдет в твою усадьбу.

— Что ж, стало быть, пойду искать своего вола.

— И я с тобой, — сказала Ботилла.

Сведье и Ботилла захватили с собой веревку и отправились искать пропавшего вола. Светлой июньской ночью обрученные шли по лесу, Сперва они обыскали ближние лужайки, надеясь найти вола там, где трава погуще и посочнее. Время от времени они останавливались и замирали на месте, прислушиваясь. Но не слышно было ни стука копыт, ни хруста пережевываемой травы. Лишь один раз впереди послышался треск ломаемых сучьев, но животное бежало легко, не похоже было, что это грузный бык. Выйдя на следующую полянку, они заметили нескольких косуль, которые убегали прочь. Видно, Ботилла и Сведье вспугнули их с ночной лежки.

Они шли все дальше и дальше по общинному пастбищу, но вола нигде не было видно. Ботилла боялась, что они так и проищут попусту. Сведье утешал ее и говорил, что вол не мог убежать далеко и они непременно найдут его, как только в лесу рассветет.

Ночь быстро подходила к концу. Лес сбросил с себя ночной покров и вышел на свет стволами и кронами деревьев — темной хвоей и светлой листвой. Теперь Сведье и Ботилла яснее различали землю под ногами и не спотыкались больше о камни и узловатые корневища. На молодых елях стали видны свежие шишки, красные, точно осенние яблоки. Обрученные шли, то тесно прижавшись друг к другу, то взявшись за руки, словно малые дети. Они продирались сквозь покрытые цветами кусты шиповника, и Сведье оберегал Ботиллу, отводя перед ней колючие ветки. На ходу он касался ее бедра, и это прикосновение доставляло ему несказанную радость. Он молчал, слова не шли с языка, но на душе у него было легко. Он предчувствовал радость, которая сберегалась для него.

Он не знал и не желал еще ни одной женщины до того, как высватал Ботиллу и она стала его нареченной невестой. С ией он делил думы, которые до этого не поверял никому. Впервые эти думы зародились в его душе, быть может, еще тогда, когда он подпаском бродил по лесу, наигрывая на дудке, которую он с наступлением лета всякий раз вырезал из молодой вербы.

В ту пору, когда он бродил по лесу один со стадом, ивовая дудка и пастуший рожок были ему единственной утехой. И как не было никогда у мальчонки иной отрады, кроме дудки и пастушьего рожка из рябины, так теперь невеста стала единственной радостью в жизни взрослого человека. Но она стала ему и верным другом; они вдвоем отъединились от людей. Под покровом темноты лежал он на ее постели по чести и уговору, и она доверялась ему, зная, что он не тронет ее до срока. Желание его было велико, но он не мог осквернить то, что принадлежало ему самому, и не мог он обмануть доверия невесты. Йенс-звонарь когда-то втолковывал ему божьи заповеди, которых было столько, сколько пальцев на руках. Многие из них он уже позабыл. Однако заповедь о прелюбодеянии он все же помнил, хотя и без заповеди он остерегся бы согрешить со своей нареченной, которая была предназначена ему в жены.

Они станут мужем и женой, когда день сравняется с ночью. Еще сто раз взойдет и зайдет солнце, прежде чем запретное станет дозволенным.