Фарид Нагим - Танжер

• Название: Танжер
• Автор: Фарид Нагим
• Жанр: Русское современное
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-901635-23-0

Фарид Нагим, прозаик и драматург от бога. Права на его пьесы, поставленные во многих театрах Европы, принадлежат Берлинскому театральному агентству «Хеншел Шаушпиль», которое работало с произведениями Горького, Булгакова, Есенина, Вампилова, Петрушевской и Улицкой. Своей театральной родиной он считает Германию – именно там впервые увидела свет его пьеса «Крик слона» (лауреат премии «Русский Декамерон» 2003 года), а также другие произведения.

«Танжер» – дебютный роман автора и этот дебют наконец в России!

Танжер город-рай, остров безрассудства, сладостных наслаждений и вольных мечтаний. На Танжере в свое время были повернуты все французские интеллектуалы. Этот город был их территорией независимости – песок, любовь, наркотики. Они бежали туда из мертвой Европы, прятались от своих жен и любовников. Там же и умирали.

Фарид Нагим пытается найти свой Танжер в холодной и циничной Москве…

---

– Бери… одевайся… – мышцы живота передернуло волной.

– ………………………, – радовалась она.

– Уходи, уходи, я сказал! – тошнота наполнила рот, прыснула, я оглянулся, куда бы слить, и сглотнул ее назад.

– ………………, – говорила еще в коридоре.

– Иди ты, иди, – я был голый и не стеснялся Димки.

– Дай мне еще десятку на такси! – сказала в дверях.

Сильно оттолкнул ее пятерней в темноту площадки.

– Увидимся, – сказала она с этой женской простотой и уверенностью из темноты площадки.

Захлопнул дверь, ткнулся головой в унитаз и еще раз вытолкнул его из глотки вместе с желудком и трахеей. Как будто сделал выкидыш изо рта. Потом упал на пол. Увидимся, бля.

Ночью позвонили, я услышал в трубке далекий голос Суходолова, я трезво сказал, что звонил ему, но попадал на Морокова, и перевел дух, чтобы еще…

– …передавал, что ты звонил…………, – говорил он что-то о встрече.

– Да, да, конечно, хорошо, надо встретиться, – я хотел, чтобы он скорее уже заканчивал разговор, еще раз перевел дух.

– …деле………тра……ника….сево… – говорил он.

А меня уже тошнило прямо на пол.

Я отбросил трубку и изо рта ударил фонтан. Я поливал комнату.

Снилось, что кто-то пьет очень много воды и не может напиться. Опять вспоминал Асель или видел ее во сне.

Проснулся от громких коротких гудков в трубке возле моей головы. Думал о смысле жизни. Видел себя, худого, морщинистого с пустыми мутными глазами, алкоголически пляшущие ноги в белых тапочках. Задумался о смысле и понял, что нет его. Все, что есть – это смысл и отсутствие его, для кого как. Даже писать не знаю зачем, для чего и кого это надо. Показалось, что земная жизнь, все, что вокруг – это лишний этап в моем существовании. Все бессмысленно, все книги похожи друг на друга, все фильмы об одном и том же. Все. Дожил до потери смысла.

«Кам ту Марракеш… Кам ту Марракеш…»

Моча пахла этой бомжихой. Вода в ванной и зубная паста тоже пахли ею. Вспомнил, что звонил Серафимыч, и скривил лицо. Плакать слезами не могу после армии.

В автобусе так сильно пахло бомжихой, что я все оглядывался, искал, может быть, где-то рядом сидит бомж, а я не вижу.

За окном в черном салоне легковушки заразительно и неслышно для меня захохотал водитель.

Дождь. Сижу в ЗАО «Горнопроходческих работ I». Старое здание на Малой Дмитровке. Они роют тоннели. Димка придумал для них слоган: …И БУДЕТ СВЕТ В КОНЦЕ ТОННЕЛЯ.

Потом на запись в «КРАФТ ВЕЙ» недалеко от станции метро «Алексеевская». Устал уже от подобострастных, проплаченно-радостных отчетов про 850-летие Москвы.

Потом надо было ехать к Юлии Алексеевне.

На улице Чехова проезжающая мимо легковая машина с зеркальными стеклами резко схватила мое отражение и уволокла с собой. Я растерялся и замер перед дорогой, как перед пропастью.

Шестнадцать

Я вдруг заметил, что на мне улыбающееся лицо.

Как хорошо, что он позвонил! Хорошо, что мы снова встретились. Ехал и все собирал улыбку на лице, прогонял ее, а она снова проступала изнутри. Смешно, что все-таки боялся, что Суходолов «голубой», задолбали, бля, советчики всякие и завистники. И как всегда не было денег угостить его Массандрой, что за жизнь, бля…

Был в ЗАО «Вторчермет» – тоже отчитались по 850-летию. Усталый возвращался в душном автобусе. Выпукло золотился пруд. Много купающихся. Так захотелось искупаться.

Сейчас приду домой, переоденусь, куплю баночку джин-тоника и тоже пойду купаться, как молодой француз. Выгреб рекламки из ящика, кроме них, там ничего и не было. Зашел в свою комнату в пещере, посмотрел на матрас и понял, что спать хочу больше чем купаться. Разделся и лег. Лежал и успокаивал бьющееся сердце. Считал до десяти и наоборот. Дрочил просто так, чтобы успокоиться и не думать ни о чем. Зазвонил телефон. Блин, надо было выключить!

– Анвар, ты чего сейчас делаешь?

– Дро… так, ничего, Ксения.

– Анвар, мне вырвали зуб, я сейчас отхожу от заморозки, может быть, встретимся?

– Ксения, как хорошо, что ты позвонила! Я так хотел искупаться, а пришел и спать лег.

– А, ну ладно, прости, что я… просто Гарник уехал на какие-то свои переговоры.

– Да нет, нет, обязательно встретимся, искупаемся. Я все лето хотел искупаться. Ты где сейчас?

– Я? Я не знаю, я спрошу.

Я засмеялся.

– Ну да, я же на «Водном» стою.

– Садись на семьдесят второй и доедешь прямо до «Байкала», я буду ждать тебя на остановке.

– А как ты думаешь, мне можно пить после анестезии?

– Давай встретимся и там решим.

Так было радостно на душе. Я немного полежал, слушая, как бьется сердце. Потом оделся. Подвернул снизу джинсы и босиком вышел на улицу, радуясь от этого, как городской мальчик в деревне. С радостным чувством в душе прошел мимо этой грустной заброшенной «Волги», купил в киоске две зеленые банки джин-тоника. Сидел на корточках возле остановки, ждал автобус и с радостью слышал за спиной лай собаки, звук плюхающихся тел, крики детей, тихое радио из открытых дверей машины, большое гудение города. Солнце жарко давило на веки, холодные банки джин-тоника стояли на земле передо мной. Подъезжали автобусы, выходили люди, смотрели на меня и, наверное, думали, что я жду свою девушку. С радостью покурил, но пить не стал. Появился длинный семьдесят второй. Она вышла из дальней двери и поразила меня своей красотой. Короткие черные волосы, черные, блестящие глаза и белое трикотажное платье до пят. Оно так облегало ее фигуру, и оказалось, что она худенькая и очень стройная.

– Ты сидишь тут такой пафосный, как хулиган.

– Так здорово, что ты позвонила, я б так никогда и не собрался купаться, наверное. А уже лето. Лето, а вот только казалось, блин, как время летит.

– Я, наверно, не буду пить, Анвар, мне же анестезию делали, еще как-то не так повлияет.

– Ладно, Ксень, надо подождать.

– Ой, смотри, Анвар, какой котя, прямо как наш Женька, – она проводила взглядом маленького мальчика с мамой. – А покажи, как ты показываешь, как наш Женька улыбается незнакомым.

Я замер, доверчиво и беззащитно посмотрел на нее и вдруг широко улыбнулся, будто защищаясь. Она счастливо засмеялась.

– А ты знаешь, мы однажды с Гарником ругались, не однажды, мы теперь всегда ругаемся, а он лежал в кроватке, и мы что-то замолчали, знаешь, как передышка. И вдруг он говорит: «Папу жалко». Мы даже испугались: кто это сказал?

Я засмеялся.

– Почему папу, а не маму? Может быть потому, что он мальчик, как ты думаешь, Анвар?

– Не зна-аю.

Мы обошли пруд, сели в траве. Я открыл банку.

– Интересно все-таки, можно мне пить или нет, как ты думаешь?

– Думаю, что уже можно.

– Почему?

– Анестезия, это же не антибиотик, понижающий давление, правильно?

– Думаю, да.

– Тогда можно. Спиртное опасно только вместе с понижающим давление препаратом, точно.

– Думаешь?

– Точно, я прямо почувствовал сейчас, что можно и ничего не будет.

– Тогда выпью. Ты будешь виноват, если я умру, и наш Женька останется сиротой.

– Не дай бог.

– Не дай.

Мы стукнулись с ней тонкой жестью банок и выпили. Тонкие пальцы ее казались морщинистыми, как у многих брюнеток.

Холодный, радостный и приятный запах новогодней елки. Я крутил банку в руке.

– Так надоело, Анвар, эти любовные романы переводить! Мне кажется, что у меня из-за них зуб разболелся.

– Да?

– Ладно, если б были французские, а то ведь американские.

– А сколько они тебя платят?

– Шестьсот долларов. А где Гарник может быть, как ты думаешь?

– Он же что-то про итальянцев каких-то говорил, что он будет насчет дизайна их торговой марки говорить.

– Вкусный этот тоник, я именно Greenalls люблю, Анвар.

– А я только его и беру, Ксения.

– Ой, смотри, Анвар, какая маленькая котя!

– Кто?

– Девочка, маленькая, как наш Женька.

– Где ты их видишь всех?

– Да вон же.

– А, там. А где Женька?

– С бабушкой, на даче. Я тоже хотела уехать. Анвар, а ты Асельку любил?

– Я… я тут зимой так напился, что понял, что я все-таки очень сильно ее любил, Ксения.

– А она тебя любила?

– Иногда, кажется, что любила, а иногда, кажется, что нет.

– Прости.

– Нет ничего, уже проходит. Да, проходит. Время – лучший доктор, говорят.

– Хорошо, что у вас детей не было.

– Славу богу, Ксения. Если можно так говорить.

– Тебе тогда совсем плохо было бы, да, Анвар? Ты бы скучал по сыну?

– Точно, Ксения, э-эх…

– И не говори, Анвар.

Вода блестела ртутью, и гладь пруда казалась дырявой, эти дыры переливались с волны на волну, растягивались во все стороны.

– Я не буду купаться здесь, Анвар, тут какая-нибудь зараза плавает. А они еще и детей здесь купают.

– В «МК» смотрел, Ксения, этого пруда не было в числе запрещенных для купания.

– Да? Анвар, а ты кого в детстве больше любил, маму или папу?

– Смешно, Ксения, у меня в детстве всегда спрашивали: а ты кого больше любишь, папу или маму?