Кристина Арноти - Отличный парень

• Название: Отличный парень
• Автор: Кристина Арноти
• Издательство: Этерна, Палимпсест
• Жанр: Любовные романы
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-480-00162-4

Кристина Арноти — одна из самых известных современных французских писателей, популярная во всем мире, ее книги стали бестселлерами во многих странах, получили многочисленные призы и премии. И это неудивительно: редкое сочетание захватывающего повествования, страстных, порой странных любовных переживаний, неординарность авторских трактовок и легкость стиля создают необыкновенное и, как пишут французские газеты, «утонченное соединение адреналина и чистого воздуха».

Роман «Отличный парень» — полное тому подтверждение.

* * *

Дочь миллиардера, коллекционера и торговца картинами, Анук восстает против его окружения, которое «все может купить». Тем не менее, она выходит замуж за протеже отца Роберта, блестящего молодого человека, но ею нелюбимого. После тринадцати месяцев замужества — тринадцати месяцев борьбы — Роберт уезжает в деловую командировку в Вашингтон, и Анук едет с ним… Шестнадцать часов в этом великолепном и ужасном городе изменили их жизнь…

Что может быть дольше этих шестнадцати часов?

---

Машина плавно трогается с места. Мужчина за стеклянной дверью бросает на них равнодушный взгляд. Он вовсе не видит их. Просто они попали в его поле зрения.

— Только не говорите Фреду о том, что только что сказали мне, — произносит Стив. — У него не такие крепкие нервы, как у меня. К тому же он совсем не знает француженок… Главное, не надо расспрашивать его о войне… Лучше расскажите ему о Париже… Возможно, ваш рассказ покажется ему интересным…

Позднее, уже на дороге, серой лентой извивающейся перед ними, он говорит:

— Моя единственная любовь — это…

— Что? — спрашивает она. — Что? Кто?

— Нью-Йорк.

И продолжает низким голосом:

— Я испытываю к Нью-Йорку особые чувства…

— Вы влюблены в этот город? — повторяет она свой вопрос.

— Для меня Нью-Йорк — единственная женщина, которая меня по-настоящему зацепила, — продолжает Стив.

Анук, словно зачарованная, вслушивается в американскую речь. Она звучит для нее как мелодия. Стив произносит нараспев слова. И она испытывает почти физическое наслаждение только от одного звука его голоса.

И, как бы рассуждая вслух, Стив продолжает:

— В Нью-Йорке жизнь бьет ключом… Огромный густонаселенный город. Вот где испытываешь подлинное одиночество. В плотной толпе ощущаешь себя более одиноким, чем Робинзон на своем острове. И никакой надежды на Пятницу… Одиночество посреди огромного города… В три часа ночи на Шестой авеню от неонового освещения светло как днем и совершенно безлюдно. И только одинокий прохожий нарушает своими шагами полную тишину… Это я…

— А что же Дороти?

Стив смеется.

— Она спит. В своем пригороде. Я же не каждый день совершаю такие прогулки… Лишь иногда… Мой глоток свободы… Нью-Йорк. Ночь. Одиночество.

Неожиданно она наклоняется и целует руку Стива. Ту, что держит руль…

— Осторожно, — говорит он сухим тоном. — Так можно попасть в аварию.

8

Пуэрториканка сверлит глазами темноту захламленного холла старого, в прошлом весьма импозантного дома, стоящего на 16-й улице. Тесное пространство, едва освещенное подслеповатой люстрой, превратилось для нее в воплощение вселенной.

Прислонившись к косяку застекленной двери, она наблюдает за молодым человеком. Квартиросъемщик названивает по телефону с такой упрямой настойчивостью, словно речь идет о его жизни и смерти. В порванных серых джинсах и мокрой от пота майке он с самым беззаботным видом беспрерывно накручивает диск телефона. Похоже, что ему совсем некуда спешить. Ему отвечают, он слушает и затем быстро вешает трубку. И все повторяется с начала. В тусклом свете телефонной кабинки силуэт молодого человека время от времени меняет свои очертания. Он то распрямляет спину, то раскачивает головой из стороны в сторону, словно находится под действием таблетки, которую он только что проглотил. Длинноволосый, с неровной кожей, он похож на падшего ангела, спустившегося в ад и устроившего там дебош.

Пуэрториканка смотрит на него тяжелым недобрым взглядом. Всей душой она ненавидит этого говнюка, сынка богатых землевладельцев из Техаса, недоумка с карманами, набитыми деньгами и наркотой. Она с удовольствием сняла бы с него живьем шкуру. И смотрела бы, как он корчился в смертных муках. Его приятели под стать ему: такие же патлатые говнюки, плюющие на всех и вся. Эти отбросы живут припеваючи. У них нет проблем. Они родились американцами. Они никогда не знали нищеты и эмиграции. Родители снимают своим дебильным отпрыскам меблированные квартиры в Вашингтоне, снабжают их деньгами, на которые те жируют, бездельничают и обкуриваются марихуаной.

И кому только может названивать этот сукин сын? Он произносит одни только междометия: «Ага, ага, ага…» И тут же заливается идиотским смехом. По какому праву он занимает телефонную кабинку, принадлежащую всем жильцам этого дома? И что будет, если вдруг ей позвонят из полиции…

Однако из полиции никогда не звонят, к великому сожалению пуэрториканки. Она побежала бы в полицию по первому же зову. Не тут-то было! «Все полицейские помешались на свободах. Взять, например, Джорджтаун, где можно брать под стражу поголовно всех молодых говнюков и посылать на принудительные общественные работы. Полиции же до них и дела нет. Полицейские спокойно проходят мимо, обращая внимания на них не больше, чем на грязь под ногами: стражи порядка вмешиваются лишь в тех случаях, когда происходит настоящее кровопролитие».

Пуэрториканка испытывает к полиции самые теплые чувства. Она практически не отходит от телефонного аппарата. Она видит в нем свою единственную защиту от этих мерзких отбросов общества. Женщина наизусть знает номер телефона полиции. Она заставляет заполнить карточку всякого, кто входит в этот дом. Ей кажется, что через эти ничего не значащие клочки бумаги она приобщается к власти над людьми. «Друг детства мадемуазель Мюллер написал “Дюпон”», — размышляет она, впившись цепким взглядом в падшего ангела, трясущегося от смеха в телефонной кабинке. Пуэрториканка настолько запугана им, что не решается прервать бесконечный телефонный разговор.

Несколько дней назад посреди ночи эти мерзавцы едва не разбудили весь дом. Они с шумным гоготом ворвались в холл. «Нельзя ли потише», — не успела крикнуть она, как они развернулись и пошли на нее стеной. Расстегнув ширинки на джинсах, со свисающими как толстые мертвые черви членами, выкрикивая грязные ругательства, они подошли вплотную к ее каморке. Пуэрториканка едва смогла захлопнуть перед ними застекленную дверь. Спрятавшись за рваной занавеской, она уже не могла разобрать бранных слов, выкрикиваемых этими выродками по другую сторону двери. «И для этого я получила американское гражданство? — задавалась она вопросом. — Для чего я работаю консьержкой в престижном доме и являюсь осведомителем в полиции, которая, увы, пренебрегает своими обязанностями?» В ужасе она смотрела на орущую толпу распоясавшихся хулиганов. Она заткнула уши, а они все продолжали бесноваться на площадке перед ее дверью.

Они видели, что она трясется от страха. Пуэрториканка прекрасно понимала, что на их стороне численное превосходство, и ей ничего не оставалось, как заткнуться. И на будущее воздерживаться от каких бы то ни было замечаний в их адрес. Эти мерзкие твари нарушают покой и подвергают опасности проживание в этом доме таких законопослушных жильцов, как мадемуазель Мюллер. Поведение последней настолько безупречно, что порой кажется, она делает это нарочно, чтобы поставить себя выше окружающих. И чем больше бесчинствует молодежь, тем корректнее ведет себя мадемуазель Мюллер. К тому же она еще делает ей маленькие подарки. Что и говорить, прекрасная женщина.

Пуэрториканка время от времени пытается затеять разговор с немкой. Все в этом городе охвачены страхом, но боятся открыто признаться в этом. Люди скрывают, что подверглись агрессии, словно речь идет о случаях заболевания оспой. «Я кого-то боюсь? Чего мне бояться? А вы боитесь? Чего же?» Все здесь играют одну и ту же комедию. «Мадемуазель Мюллер, вы не боитесь возвращаться домой в восемь часов вечера? Вам страшно, не так ли? Не показались ли вам опасными две или три минуты ходьбы от оставленной на стоянке машины до подъезда дома?» И что странно — чистоплотная до абсурда немка — с пренебрежительной улыбкой каждый раз повторяет: «В Берлине я видела кое-что и похуже… Чего мне теперь бояться в Вашингтоне? Что мне вонзят в спину нож? И что же? В моей жизни будет поставлена точка. Только и всего… У каждого своя судьба».

Пуэрториканка вспоминает, как однажды она спросила у немки: «Что вы скажете об изнасиловании? Неужели вы не боитесь насильников»? — «Мадам Ажейро, вам везде мерещатся ужасы… В Берлине все женщины боялись, что их изнасилуют… Неужели вы думаете, что я получила американское гражданство, чтобы бояться чего-то?» — «У этой чертовой немки, — думает пуэрториканка, — только Берлин на языке». Однако смерть господина О’Коннелли выбила ее из седла. Куда делось ее высокомерие и постоянные ссылки на Берлин. Несколько секунд, согнувшись пополам, немка выла, как собака по покойнику.

А говнюк-то не перестает накручивать телефонный диск. Было бы рискованно приближаться к нему. Он способен вынуть свой большой белый болт и потрясти им перед ее носом! С улицы доносится резкий вой полицейской сирены. Этот звук, бьющий по нервам словно электрический разряд, успокаивает пуэрториканку. Толстый кулек с конфетами тает на глазах. Старая треснутая пепельница наполняется разноцветными фантиками. Одну за другой она отправляет в рот и тщательно разжевывает конфеты. Ей хочется смаковать их вкус. Конфеты напоминают ей мадемуазель Мюллер: такие же гладкие и несладкие… Она заслуживает наказания. Мадемуазель Мюллер. Надо ее немного проучить… Она не имеет права ничего не бояться в этой жизни…