Данил Корецкий - По понятиям Лютого

• Название: По понятиям Лютого
• Автор: Данил Корецкий
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-17-089713-1

Старинный перстень, якобы принадлежавший Иуде и украденный из музея вором по кличке Студент, непостижимым образом меняет его жизнь: он продвигается по иерархической лестнице криминального мира, придумывает новую форму преступной деятельности – рэкет, создает первую оргпреступную группировку. А ведь в далеком прошлом перстень уже менял человеческие судьбы: раб Модус пережил стремительный взлет и ужасное падение… Как сложится судьба Студента и других людей? И кто стоит за этим музейным артефактом?

---

Козырь на эту речь никак не прореагировал, обустроился и начал править.

Получалось у него хорошо. Он не наглел, все, что было в заначке у «первого стола» – индийский чай, курево хорошее, сало, колбасу копченую, сгущенку, – все пустил на общак и даже транзисторный приемник на общий стол выставил. От братвы не отгораживался: кому надо обратиться – за советом, за помощью – пусть хоть напрямую подходят, хотя обычно Медведь и Электронщик все просьбы фильтровали. Место у окна ему по любому было положено, но и тут он меру знал: «шерстью» не обрастал, брюхом кверху жир не нагуливал. Он даже на делянку выходил – за делами присматривал, хотя лес, ясное дело, не валил – не воровское дело топором и пилой руки мозолить, норму пусть «шерстяные» обеспечивают да нарядчики приученные. Вроде делал все прибывший вор неспешно, без шума и суеты.

Но факт – Козырь в несколько суток замирил шестой «кавказский» и первый «рязанский» бараки, между которыми давно шла война с проломленными черепами и пробитыми легкими. Развел по углам «ломом опоясанных» и «мужиков», тоже собачившихся почем зря. Вправил мозги отморозку Ромашке, месяцами не выходившему из шизо. Провел личную беседу с Гогой Короедом, который возглавлял хозактив и раздавал наряды на хлеборезку, чтобы не борзел и норму знал…

За первый месяц правления Козыря выработка в колонии увеличилась чуть ли не вдвое, количество лежачих больных в изоляторе сократилось до нуля, в арестантских мисках заметно прибавилось жратвы, и жалобы на качество прекратились. Были некоторые издержки, не без того – например, яростного жгучего Абрека из «кавказской» кодлы вдруг привалило вековой сосной, беднягу увезли доживать в специальную колонию для инвалидов. Да еще неприятный случай приключился: баланы[4] раскатились, да Гнева за малым не раздавило, просто фарт ему вышел – иначе так бы и закопали в твердый ледяной грунт…

Но в целом только всем стало лучше. Начальство колонии было довольно, Козырь тоже.

Так продолжалось полгода. Хотя нет, это сейчас так можно сказать – полгода. Полгода – вообще ничто, тьфу. А тогда казалось, что Козырь утвердился и будет править вечно, сколько лежит нетающий снег на вершинах приполярного Урала. Или по крайней мере пока не закончится его двухгодичный срок отсидки.

Но арестантская жизнь – она как повидло на стенке: то висит, то застынет на месте, а то возьмет и отвалится…

* * *

Турухтан – такая птица, у нее раздувающийся воротник из ярких перьев и башка без мозгов, эдакий пижон в мире пернатых.

А еще Турухтан – это молодой дрыщ-сиделец из второго барака. В первое время он надувался, колотил понты, строил из себя ковбоя, но быстро сдулся. Север есть Север, он каждого ставит на место. Однако под шконку Турухтана загонять не стали, «пернатить» тоже, и как-то сам собой определился он в «мужики». Вкалывал, обвыкался, на жизнь особо не жаловался.

Однажды у него сперли валенки. Довольно еще новые валенки, не вытертые, с фамилией владельца химическим карандашом и штампом с номером колонии. Вместо них под своей шконкой Турухтан обнаружил пару других – старых, сырых, поеденных мышами. К тому же они были ему малы. Поиски и расспросы ничего не дали, валенки Турухтановы наверняка были сбагрены в поселок, концов не сыскать. Признаваться в содеянном, естественно, никто не желал.

Турухтан кое-как отработал смену на делянке, а назавтра заявил, что стер ноги и отморозил палец. В санчасти ему смерили температуру, дали вонючую мазь и отправили обратно на делянку. Два дня он хромал и матерился, а работал, естественно, через пень-колоду. Ребятам в бригаде это надоело, Турухтана заволокли на пилораму и хорошо ввалили, так что вдобавок ко всему у него еще оказался сломанным нос. Турухтан пожаловался Электронщику, который смотрел за вторым бараком, Электронщик передал жалобу Козырю. Тот велел разобраться, о результатах доложить. Это не такая отписка, как в Большом мире, нет, это реально означало: разобраться, то есть докопаться до сути. Иначе Электронщику пришлось бы расстаться со своими валенками в пользу потерпевшего Турухтана. У Козыря с этим строго.

Разбор был короткий. Электронщик переговорил с одним бригадиром, с другим. Потом выстроил весь барак у шконок, самолично обошел каждого. Что знаешь? Что видел? Что слыхал? Все равно ведь узнаю, долбогномы, будет только хуже. Молчание… Ладно. По его команде бригадиры начали шмонать вещи. У Точилы в тайнике под шконкой нашли бутылку водки. Откуда водка? С воли, сказал Точило. День рождения, сказал, скоро. Кто водку доставил? Тут Точилу слегка перекосило, однако он назвал «связного» Пашу с хозблока, который иногда ездит на продбазу. Паша сразу признался, что по его просьбе возил в Емву какие-то валенки, обменял их у одного туриста на водку…

Каждый четвертый обитатель колонии сидит именно за воровство, однако кража у собрата по тюрьме считается серьезным проступком. «Крысятники» – последние люди на зоне. Так что Точила попал конкретно.

– Да не брал я его сраные валенки, братва, клянусь! У меня та пара была заныкана еще с прошлого года!

Но сказать что-либо внятное в свое оправдание он не мог, только орал и божился, что его подставили. Даже заступничество Гнева, с которым они то ли земляки, то ли дальние родственники, не помогло.

Козырь приговорил Точилу к суровому и позорному наказанию. Провинившегося раздели, уложили на табурет, связали руки-ноги, после чего весь барак, восемьдесят сидельцев, прошлась мокрыми, завязанными в узел полотенцами, по его голой спине и заднице. Позорно, больно… Но справедливо, как считали многие.

Многие, да не все. Пошли слухи, что Козырь через Точилу отомстил своему недругу Гневу – за то, что тот не проголосовал за него на февральском сходе. Может, так, может, и нет. Но тогда что-то пошатнулось в могуществе Козыря.

А потом Турухтана нашли в распадке с разорванным горлом. И тут всю «пятьдесят первую» тоже едва надвое не разорвало. Одни были уверены, что это Гнев беспредельничает, другие считали, что Турухтана уделали по приказу Козыря, чтобы концы в воду спрятать.

Неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы не пригнали очередной этап. Тот самый. С ним в «пятьдесят первую» пришла малява из Питера, от законников союзного уровня – Деда, Императора и Дато Сухумского.

* * *

Как показывают в кино хитроумное зэковское послание, тайно преодолевшее обыски, досмотры и прочие фильтры контрольно-надзорных мероприятий? Крохотная записка, запрятанная в авторучке, буханке хлеба или пакетике с чаем. Носовой платок с посланием, зашифрованным в вышитом орнаменте. Иногда – татуировка на теле нового арестанта, состоящая из символов и цифр, которые поймет только посвященный. Бред голимый – вот что это все такое! На самом деле просто грязная вонючая бумажка, побывавшая на пути к адресату черт знает в каких неожиданных, а чаще вполне ожидаемых местах. Малевки, малявы, мульки. Называют их по-разному, и по содержанию они тоже бывают разные – как осколок зеркала в рукавном шве: может, для того, чтобы ярким «зайчиком» в темном карцере развлечься, а может, чтобы полоснуть себя по венам острым стеклом или перехватить горло спящему сокамернику…

Обычно, когда этап с малявой еще идет на зону, там уже знают и ждут. Хотя бывает и по-другому – тайно приходит «почтальон», а потом объявляется всему обществу, ну не всему, конечно, а блаткомитету. А читают уважаемые люди все вместе. Это спецом делается: чтобы Смотрящий или его пристяжь не заныкали бумажку, если вдруг там про них гниль какая-то написана…

– «…Козыря знаем давно, был он честным вором, и косяков за ним не водилось. Но, похоже, к старости мозгов у него сильно поубавилось. Доподлинно известно, что закрысячил Козырь деньги у честного ростовского вора, погоняло Студент. Да еще внаглую предъявил, якобы тот его обокрал и людей его почикал. На общей правилке мы этот косяк вскрыли, Козыря изобличили по полной, правду воровскую восстановили. Теперь ваш черед, братья, дать Козырю по ушам и спросить с него, как с гада. Иначе жирный минус на «Пятьдесят первой» поставим…»

Медведь закончил читать, поднял глаза и тут же опустил, не выдержав давящего взгляда Козыря.

– Это не малява, это мутный гон и ванькин керогаз, – сказал Козырь твердо. – Дед и Император хорошо знают меня, они такое написать не могли. Дай ее мне. Я один знаю их подписи.

– Не ты один, – сказал Саша-Кострома. – Я в «восьмерке», на Ладоге, был «связным», там Император чалился в то время.

– Там только одно мутное гониво, – вступил Гнев. – Это то, что ты когда-то был честным вором, Козырь. Фуфло это. Я думаю, ты всегда был крысой. Жалко, что вскрылось это поздно.

Они сидели в той же каптерке и тем же составом, как и тогда, когда без малого шесть месяцев назад принимали Козыря в «пятьдесят первую». Только теперь авторитеты «пятьдесят первой» смотрели на него по-другому. И он на них – тоже.