Ольга Маховская - Соблазн эмиграции, или Женщинам, отлетающим в Париж

• Название: Соблазн эмиграции, или Женщинам, отлетающим в Париж
• Автор: Ольга Маховская
• Жанр: Психология, социальное
• Год: 2003
• ISBN: 5-9292-0088-2

Первая книга, посвященная проблемам психологической адаптации российских женщин и их детей в эмиграции. Психологические эссе написаны автором на базе данных наблюдений и интервью, проведенных во время научных экспедиций во Францию, где она работала над проектом «Пути социализации детей российских эмигрантов во Франции» (1998–2000).

Книга предназначена главным образом для родителей – реальных и потенциальных эмигрантов, а также для психологов, педагогов, журналистов и государственных служащих, в чью обязанность входит курирование вопросов миграций. Она будет, безусловно, интересна всем женщинам, стремящимся гармонично реализовать себя в условиях резких социальных изменений. Самая авангардная книга о воспитании.

---

Этот мотив, мотив потерянного поколения, или проблема «Generation-2» зазвучал в тех немногочисленных исследованиях социально-психологических феноменов адаптации современных русских эмигрантов «экономической» волны в других странах – США, Германии, Израиле. Данные исследований и свидетельства наблюдателей, изучающих психологический аспект проблемы эмиграции, указывают на то, что русскоговорящие переселенцы из бывшего Советского Союза очень привязаны к отечественной культуре, гордятся достижениями бывшего СССР. Они менее удовлетворены культурой принимающей страны и отношениями между людьми[33]. Нежелание родителей отказываться от прошлого, их настойчивое стремление передать детям любовь к своей культуре и родному языку вызывает неприятие у младшего поколения, приводит к разрыву в аккультурации между детьми и родителями[34]. Данные показывают, что в течение первых лет проживания в эмиграции происходит разрыв в аккультурации, то есть в уровнях адаптации к стране прибытия детей и родителей[35]. При том, что проблема «отцов и детей» всегда была важной для русской культуры как проблема старого и нового, в эмиграции они оказываются еще и в разных культурных и языковых полях[36].

Знаменитая топ-модель, выросшая в США, Мила Йовович говорила в интервью «Женскому журналу» об этой проблеме: «После переезда я быстро приспособилась к западной жизни, а она все оставалась украинской мамой, обожающей свое дитя, но считающей, что я ее собственность и поэтому она вправе говорить мне, что хочет, и принимать за меня решения. Порой очень неприятно было слышать от нее фразы «Ты ничего в этой жизни не понимаешь», «Я тебя родила и лучше знаю, как нужно жить.» Я очень люблю маму, но раньше мы с ней часто ругались»[37].

Наконец, по приезде во Францию, я услышала несколько историй убийств и самоубийств, которые потрясли и своей неожиданностью, и своей жестокостью не только русскую эмиграцию, но и всю Францию. Это наводило на мысль, что психологические проблемы русских скорее не внешнего, а внутреннего характера. Они прорываются вовне громкими суицидами или затяжными депрессиями, которые, как мы можем предположить, являются отстроченными последствиями непростроенных, дефицитных отношений между ребенком и взрослыми, которые не отвечают на насущные вопросы становящейся личности ребенка.

Согласно единственной к началу исследования концепции адаптации русских[38], можно говорить о следующих фазах адаптации: «медовый месяц» (характеризуется оптимизмом, идеализированием страны пребывания); стадия враждебности к новой культуре по причине невозможности решать проблемы привычным образом; «выздоровление» и, наконец, стадия завершенной адаптации. Она вполне согласовывалась с особенностями динамики процессов адаптации у иммигрантов в других странах[39]. Анализ процессов ассимиляции во Франции показывал, что ассимиляция русских во Франции уже завершена[40].

Речь шла прежде всего о первой волне русской эмиграции. И, таким образом, единственная работа, сделанная на письменных русскоязычных источниках, закрывала тему психологической и культурной адаптации русских, едва ее обозначив.

Русские глазами французов

Несмотря на большое количество русскоязычных мемуаров и свидетельств тяжелой, порой трагической жизни вдали от родины[41], не удалось найти свидетельств или попыток психологического анализа феноменов российской эмиграции ни французскими, ни российскими исследователями. Российская диаспора никогда не заявляла о своих проблемах вовне, являясь самой терпеливой, молчаливой и достойной за всю историю Франции.

Складывалось впечатление, что и для самих французов русская эмиграция была непонятной. Мне не удалось найти ни одного источника на французском языке, где бы русская эмиграция упоминалась как современный социальный феномен наряду, например, с польской.

Вот фрагменты из устных выступлений французских коллег в рамках одного из многочисленных семинаров, проходящих в Доме наук о человеке. Я специально спровоцировала обсуждение, чтобы актуализировать хотя бы интуитивный образ русских в Париже.

«На фоне других массовых эмиграций (китайской, алжирской, турецкой) русская эмиграция, к которой на Западе причисляют всех выходцев из бывшего СССР, относится к наименее интегрируемым эмиграциям, живет своим замкнутым кругом. Можно предположить, что они стараются воспроизводить быт, обычаи, нравы, тип отношений, знакомые им по родным местам, как это делают многие эмигранты».

«Русские разговаривают на своем языке, иронично, критически и с недоверием относятся к местному населению. Общественная и культурная жизнь русских вращается вокруг церкви. На самом деле все, что мы знаем про русских, это то, что они ходят в православную церковь». Среди внешних признаков русской эмиграции помимо ее религиозности называли и высокую образованность, очевидные успехи русских в области интеллектуальных и творческих профессий – ученые, журналисты, писатели, музыканты. «Русские или танцуют, или играют на музыкальных инструментах, или рисуют».

В одном из французских телевизионных шоу, посвященном проблемам иммигрантов этой страны, было высказано предположение, что проблема адаптации русских является скорее проблемой применения их талантов.

Таким образом, во французском научном и публичном дискурсе проблема адаптации русских не была представлена. Единственным источником данных в такой ситуации были устные высказывания и рассказы.

Из первых интервью с русскими эмигрантками:

«Мы уехали из страны, где нас все любили, а приехали в общество, где мы оказались никому не нужны».

«Я не пожелаю врагу того, что с нами происходило».

«Припертая обстоятельствами к стенке, вытесненная на задворки жизни в постперестроечной России, нерусская, но с русским сыном, я вынуждена была искать радикальный выход. Я была всего лишь одной из тысяч женщин, которые чувствовали себя неприкрытыми со своими детьми – войны, нищета, бесправие, безработица, дикие отношения в семье не давали передохнуть. Мы постоянно проваливались, ситуации требовали неженской воли, агрессивности, изобретательности и расчетливости».

«Трясясь в продуваемой всеми ветрами и вьюгами электричке, мотаясь между плохо обустроенной семьей и работой, я с отчаянием понимала, как уходят силы, и завтра их не хватит уже и на это».

«При моем комплексе везения и уверенности, что жизнь бывает по отношению ко мне несказанно щедра, веря в это, как Золушка в счастливую перемену, я ужасалась: а как же другие, с печатью многолетней усталости и неизбывной тоски, те, у которых ничего не происходит особенного, кроме Нового года и Пасхи, да дежурного дня рождения. Угасшие лица матерей, прозрачные лица детей. Потом я встретила их и в эмиграции, которая сама по себе ничего не решает. Только на фоне феерического города, с опытом разочарований за плечами они казались еще более потерянными».

«Я всегда старалась их обойти стороной. Не хочу быть с ними. Мне неприятно думать, что я такая же несчастная, как они».

«Самое страшное это то, что мы не могли дать своим детям даже половины тех социальных благ, которые с таким трудом дали нам наши родители, прорвавшись из необразованных рабоче-крестьянских слоев в интеллигентскую прослойку».

«Я уехала из России, чтобы иметь возможность что-то сделать. Пить чай в конторе – вот и весь удел в совке».

«Я так нуждалась в опеке. Мне надоела нищета, придирки, измены мужа. После его ухода мы с сыном остались одни. Нам уже не хватало денег даже на лекарство. Когда я встретила Жиля, я подумала, что это избавление от всех наших несчастий. Я ему бесконечно верила, потому что верить было некому. В Красноярске у меня остались больные родители и брат. Когда я хочу вернуться, они меня уговаривают терпеть. Я думаю, они боятся потерять те деньги, которые я передаю им со знакомыми».

«Я не понимаю, о какой проблеме выживания здесь говорят. Мне кажется, многим женщинам, просто не хватает последовательности. Я родила своих девочек уже после того, как выучила язык. Потом нашла работу. Пришлось забыть о работе редактора. Здесь я менеджер, и очень довольна».

«Даже если война в Чечне закончится, я не верю в счастливую перемену, в то, что воцарится мир. Мой брат погиб в Афгане. Сын моей хорошей знакомой пришел инвалидом из Чечни, контуженный мальчик, который раньше выступал на эстраде. Нам-то это за что?»

Я ехала в Париж, чтобы поговорить со взрослыми, ответственными людьми, которые пережили опыт ухода, с женщинами, которых уводил в зону большей выживаемости материнский инстинкт или мечтания о счастливой семье.

Часть 2 Выбор ракурса наблюдения и жанра работы в эмиграции

Камертон для прослушивания полифонии русской эмиграции

Всякий объект требует выбора ракурса наблюдения, а персонажи – жанра взаимодействия. Русская эмиграция как культурный и психологический феномен может быть понята только изнутри, с точки зрения внутренней, не ею созданной драматургии и в категориях тех интуиций, на почве которых она произросла. При описании событий автор неизбежно становится точкой отсчета, а его опыт и способность к интерпретации задает ограничения в кругозоре и точности формулировок.