Ольга Маховская - Соблазн эмиграции, или Женщинам, отлетающим в Париж

• Название: Соблазн эмиграции, или Женщинам, отлетающим в Париж
• Автор: Ольга Маховская
• Жанр: Психология, социальное
• Год: 2003
• ISBN: 5-9292-0088-2

Первая книга, посвященная проблемам психологической адаптации российских женщин и их детей в эмиграции. Психологические эссе написаны автором на базе данных наблюдений и интервью, проведенных во время научных экспедиций во Францию, где она работала над проектом «Пути социализации детей российских эмигрантов во Франции» (1998–2000).

Книга предназначена главным образом для родителей – реальных и потенциальных эмигрантов, а также для психологов, педагогов, журналистов и государственных служащих, в чью обязанность входит курирование вопросов миграций. Она будет, безусловно, интересна всем женщинам, стремящимся гармонично реализовать себя в условиях резких социальных изменений. Самая авангардная книга о воспитании.

---

Тот факт, что современная русская эмиграция во Франции малочисленна, является особо привлекательным для исследователя, ориентированного на глубокий качественный анализ проблем и восстановление картины в целом, а не на сбор холодных статистических данных.

Посмотреть, как адаптируются российские семьи в условиях западных стран – это своего рода социологический трюк, исследовательская уловка, направленная на то, чтобы обогнать время и понять, что делать нам с нашими детьми здесь в России, в условиях резких и быстрых социальных изменений. В каком-то смысле мы все оказались в эмиграции в своей собственной стране. Детей российских граждан[3], выехавших в развитые страны, и наших детей, объединяет «советское прошлое» окружающих их взрослых, прежде всего их родителей. Эмиграция – это шаржированный образ нас самих, зеркало для социальных процессов и психологических эффектов, в которые погружены мы здесь, но которые трудно отрефлексировать. Эмиграция – это один это один из «кризисных», латентных сценариев, в рамках которых живет среднестатистический россиянин. Еще поколение назад, в период закрытости и идеологической монотонности, только продвинутая часть интеллигенции видела в эмиграции и диссидентстве способ ухода от жизни в ситуациях, требующих от них обязательного подчинения и стереотипности суждений – качеств, с которыми меньше всего сочетается свободолюбивая мысль интеллектуалов. Однако публичная демонстрация своей оппозиции, наиболее выраженная в эмиграции, была и своего рода поэтическим эпатажем, акцией, направленной на то, чтобы привлечь к своей персоне внимание и увеличить популярность, в которой нуждается всякий писатель или поэт. Об этом, например, говорил в одном из своих интервью известный поэт-авангардист Дмитрий Пригов. У политической, диссидентской эмиграции есть этот эстетический заряд отстранения и самолюбования, который для многих был и высшей точкой самоидентификации. Почти оргазмическое наслаждение от видения своего красивого изображения и неистовое желание убедить в этом других. Образ Нарцисса и русская эмиграция в Париже – эта та тема, которую я настойчиво пыталась обойти, хотя, безусловно, это существенный ракурс для описания нашей эмиграции как таковой[4].

«Соблазн эмиграции» – это балансирование на грани реальности и фантазии в попытке открыть другую эстетику, не эстетику вхождения в тяжелые воды эмиграции, а эстетику выхода из состояния асфиксии, в которое попадают женщина и ребенок, оказавшись один на один со стихией. На каждом биографическом повороте параметром, по которому узнаешь о мере возможного, как раз и является чувство асфиксии, пережитое вместе с ребенком во время родов. Потом это закрепляется, перерождается в постоянную потребность успеть посмотреть ребенку в глаза – выдержим или нет? Как дельфин, выпихивающий своего детеныша на поверхность[5].

Конечно, соблазн эмиграции – это еще и богатый познавательный прием, изыск мерцающего восприятия, двойного зрения, видения сущностного и иного. Однако в этой книге философский и гносеологический мотив исследования я бы опустила, чтобы не затуманивать вещи более существенные[6].

Метафора противопоставления свободы и несвободы лежала в основании идеологии всех волн эмиграции вплоть до последнего времени. Советский Союз в рамках этой модели рассматривался как тюрьма, царство несвободы и тоталитаризма, а западные страны, о которых большинство знали только понаслышке, – как бесконечная свобода и радость реализации. Таким образом, сама эмиграция казалась выходом в сгармонизированный, неразорванный космос, где слова и вещи находятся в радостном согласии. Деление на официальную культуру и язык и неформальную, андеграундную культуру разговоров на кухнях и в курилках стало уже общим местом[7]. Такая ситуация раздвоенности привела к возникновению феномена внутренних эмигрантов, людей, которые не согласны «с политикой, идеологией, действиями государства, гражданами которого они являются, не имеющие возможности без ущерба для себя в силу репрессивных мер государства это несогласие выразить»[8].

В русской культуре персонаж, который может противопоставить себя всем и всему попадает или в герои (быть над) или в предатели (быть вне). Образ героя и образ Нарцисса при всей их одиозности вводят нас в пространство одноактных пьес с трагическим финалом. Они дают предписания умереть (в мертвом отображении, от которого нельзя оторвать взгляд, в патетической акции смертельного противостояния), но никаких – как жить. Эти мифы, лежащие в основании идеологии русской эмиграции, ограничивают ее в своем осознании. Описания «непростой жизни в эмиграции» типа тех, которыми нас порадовал в свое время Эдичка, похожие на публичные доносы, поток которых продолжается до сих пор, за которыми стоит, по сути, психология душевной праздности и культурного безделья, еще менее интересны. При всей силе используемых в них выражений.

Наша пишущая эмиграция не предложила ни вариантов проживания там, ни цивилизованного возврата домой, которые потом открывались что называется публикой попроще. Во-первых, трагедия трех волн возвращенцев показала, что эти сценарии возврата, такие же по тяжести, как сценарии ухода, пройти через которые дважды под силу не каждому[9]. Во-вторых, человек, попавшийся в ловушку героического или нарциссического сценария, не может предложить что-либо, согласующееся с жизнью нормальных людей, которые не хотят играть роль восторженной публики у экзальтированных единиц. В-третьих, предлагаемые сценарии были пригодны для ярких или психопатических одиночек, но вовсе не для тех, кто готов к адекватной роли профессионала, труженика и семьянина, требующей от окружения не экстатического обожания, а прежде всего уважения к себе, своему труду и родным. Наконец, в-четвертых, все эти сценарии, во всяком случае, в их героическом регистре, не годятся для женщин, стремящихся к жизни в нормальной семье[10].

Отсутствие публичных деклараций и демонстративных поз в расчете на простаков задает новую интонацию в нынешней российской эмиграции. Она более жестка, прагматична и уверенна в себе. В этом своем прагматизме она более тождественна западным обществам.

Произошло расширение зоны использования сценария эмиграции, он, что называется, пошел в тираж и теперь стал обкатываться в разных вариантах, не как авангардный, интеллектуальный, эстетский, а как нормальный, жизненный. Я имею в виду не столько юридические основания эмиграции, но психологические варианты проживания в чужой стране, которые имеют гораздо большее отношение к человеческому счастью, чем наличие материальных благ.

Эмиграция интересна потому, что в ней уже накопился опыт решений проблем адаптации к западной культуре. Это русские, которые не побоялись сами шагнуть в неизвестность, и разными путями попытались найти себя в объективно чужой среде. Самыми интересными собеседниками для автора были женщины, которые решились на этот вояж с детьми, и которые, как оказалось, составили существенную часть современной российской эмиграции во Франции. Вместе с тем автор предупреждает, что эти эссе – только одна из сильных психологических версий событий, окончательная интерпретация которых остается за временем и вдумчивым читателем.

Эти эссе не стоит читать второпях. Они и не писались так, а родились из многочисленных разговоров до, во время и после экспедиций, в основном разговоров женских или пропитанных женским любопытством и тревогами. Закончив чтение, вы отложите книгу, и на душе у вас, я надеюсь, станет гораздо спокойнее, чем тогда, когда вы впервые взяли ее в руки. Спасибо.

Сиэтл, США, октябрь, 2001

Часть 1 Предчувствие эмиграции

Миф о русской красавице в Париже Интервью с Александром Васильевым, историком моды, проживающим в Париже

«Какая там правда… Главное – красота!»

Реплика из фильма «Раба любви»

«Нужно или детей растить, или исследования проводить».

Из телефонного разговора с Александром Васильевым

В 1998 году вышла замечательная книга «Красота в изгнании» историка моды Александра Васильева, посвященная русским домам моды за рубежом, русским манекенщицам, истории русского костюма[11]. Это истории любви, успеха у публики, восторженных откликов и признания и, в конце концов, удачных замужеств. Материалы для этой книги автор разыскивал десять лет, проделав уникальную работу – собрав не только фотографии, афиши, газетные публикации по разным библиотекам мира, но и успев записать на магнитофон десятки женских историй – свидетельств манекенщиц, работавших в известных домах моды в Париже, Харбине, Константинополе, Нью-Йорке. В шикарном издании приведено 838 иллюстраций, изображающих русских манекенщиц или просто эмигранток, одетых в платья своего времени.