Фэй Уэлдон - Род-Айленд блюз

• Название: Род-Айленд блюз
• Автор: Фэй Уэлдон
• Издательство: Астрель: CORPUS
• Жанр: Любовные романы
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-271-24554-1

Фэй Уэлдон иногда называют современной Джейн Остин. Продолжая классическую традицию женского романа, Уэлдон вошла в литературу в середине 60-х и с тех пор, помимо пьес и сценариев, выпустила около тридцати книг (“Жизнь и любовь дьяволицы”, “Ожерелье от Bulgary”, “Жизненная сила” и др.), многие из которых экранизированы.

“Род-Айленд блюз” — выстроенная в блюзовой манере история двух представительниц одной семьи, каждая из которых хранит в памяти собственную трагедию. Взбалмошная красавица Фелисити, даже перевалив за восемьдесят, не утратила ни легкомыслия, ни очарования. Юность ее пришлась на эпоху моральной и материальной зависимости от мужской власти, от брачного контракта, от общественных предрассудков. Ее внучка София — полная ей противоположность: это самостоятельная и свободная современная женщина, монтажер на одной из лондонских киностудий. Родственная привязанность между ними весьма условна — София с детства не может простить Фелисити, что в трудную минуту та ее бросила, улетев за океан к очередному мужу. Но случай меняет все: раскручивается колесо фортуны, вскрываются семейные тайны, в дело вступает любовь, азарт, риск и надежда…

* * *

Фэй Уэлдон в английской женской прозе — звезда первой величины. Пьесы, сценарии (в их числе знаменитый сериал по книге Джейн Остин “Гордость и предубеждение”) и почти тридцать романов принесли ей славу признанного мастера современной беллетристики. “Род-Айленд блюз” — это и в самом деле роман-блюз, напряженный диалог двух женщин. И одновременно — яркая фантазия на тему “последнего шанса”, который возможен в любом возрасте.

---

52

А сестра Доун показывала Гаю Западный флигель. Луна сквозь окна лила ясный свет в затененные палаты, где маразматики, слабоумные и просто старые люди доживали в дремоте остаток своей жизни, где не вспыхивают скандалы и где не услышишь визга и воя, которые время от времени раздирают тишину в “Глентайре”. Этими наблюдениями он поделился с сестрой Доун. Они и вправду понимали друг дружку с полуслова.

— Все-таки обидно, — сказал Гай, — что мисс Фелисити приходится тратить на свое содержание собственные средства. Если ее признают гражданкой Великобритании, содержать ее будет государство, и притом в очень неплохих условиях, хотя, конечно, здешним условиям не чета.

— Вы думаете забрать ее на родину? — спросила сестра Доун. Этого она не предусмотрела.

— Посмотрим, как сложится, — ответил Гай. — В “Глентайре” она бы оказалась опять вместе с родной дочерью. Но, так или иначе, она, разумеется, больше не способна сама распоряжаться своими делами, это мы с вами оба понимаем. Мало того, что ценное произведение искусства находится в руках у полоумной старухи, так еще она сама попала в зависимость к беспардонному игроку, моложе ее на двадцать лет. Случись что-нибудь, “Золотая чаша” подлежит, по-моему, судебной ответственности.

— Ну, уж не на двадцать, — возразила Доун, стараясь выиграть время. — Я хорошо определяю возраст на глаз. Я бы сказала, лет на десять-одиннадцать. А что вы имеете в виду, когда говорите “случись что-нибудь”?

— Скажем, если полотно пропадет или будет похищено; или если ее склонят все ее деньги передать в чужие руки, а вы не предприняли ничего, чтобы воспрепятствовать этому.

— По-моему, выход напрашивается такой: надо, чтобы наш психиатр-консультант признал ее недееспособной, и тогда она будет переведена в Западный флигель, где мы сможем держать ее под постоянным надзором. Суд, конечно, не выдвинет возражений против того, чтобы назначить опекуном вас. Иногда опекунство берет на себя “Золотая чаша”, но коль скоро это готова взвалить на себя родня, тем лучше для нас.

— Я, пожалуй, на всякий случай увезу картину в Лондон, — сказал Гай. — Она столько лет прожила у нас в семье.

— Как хотите, — отозвалась сестра Доун. — Мы не против того, чтобы она украшала наши стены, но здесь за страховку требуется платить непомерные суммы.

Они заглянули в затененную палату; доктор Бронстейн мирно спал у себя на кровати.

— Доктор Бронстейн — это наша гордость, — сказала сестра Доун. — Замечательный старик! Знаете, он один раз чуть не получил Нобелевскую премию. Они с мисс Фелисити — такие добрые друзья. Она будет рада оказаться рядом с ним.

Гай посмотрел на трубки и провода, которыми был опутан доктор Бронстейн, прикинул, что оказаться рядом — максимум того, что тут может случиться, и окончательно успокоился. Опасен только законный брак, его ни в коем случае нельзя допустить. А то начнутся осложнения, суды. При кратковременности теперешних браков можно только удивляться, почему так осторожен закон, устанавливающий опекунство.

Экран компьютера на столике под окном зажегся разноцветными огнями, от угла до угла полетели пестрые птички. Сестра Доун решительными шагами подошла к стене и выключила вилку несчастного аппарата.

— Напрасная трата электричества, — пояснила она свои действия. — Бедняжка доктор Бронстейн все равно уже ничего не видит и тем более не может подняться с кровати. Но мы стараемся, чтобы наших больных окружали привычные, любимые вещи.

Внезапно палату залил свет. У доктора Бронстейна открылись глаза.

— Джозеф! — вскрикнула сестра Доун. Доктор Грепалли, не замеченный в темноте, сидел по ту сторону кровати доктора Бронстейна. Это он включил свет. — Что ты здесь делаешь? Богу молишься?

— Не такая плохая мысль, — ответил доктор Грепалли. — Я забрел сюда перекинуться словечком-другим с доктором Бронстейном, но он что-то уж очень быстро сдает. Я просмотрел его карту назначений, сестра Доун. Он получает чрезвычайно сильно действующие препараты.

— Профессиональный медик здесь — я, — произнесла сестра Доун. — И не советую вам ворошить осиные гнезда, доктор Грепалли. Не знаю, известно ли правлению, что вы — доктор литературоведения, а не медицины; возможно, пора их об этом уведомить, а заодно и еще о кое-каких вещах, которые здесь происходят. Например, о сексуальных домогательствах. — Она чувствовала себя глубоко оскорбленной: он ею помыкал, насильно уложил к себе в постель, пользуясь как орудием своим начальственным положением. Однако доказать это будет не так-то легко, закон всегда принимает сторону власть имущего. Сообразив это, сестра Доун немного смягчила тон: — У нас мало профессионально подготовленных сотрудников, доброе сердце — это еще не квалификация. Положение таково, что инспекция может нагрянуть сюда в любой день и просто-напросто закрыть нас. Мы, конечно, будем сопротивляться, но тем временем родственники начнут забирать у нас пациентов. Не в наших интересах, чтобы доктор Бронстейн беспокоился и нервничал, и я специально забочусь о том, чтобы не допустить этого. Вы понимаете, почему в Западном флигеле у нас тишина и покой? Вы же тут главный. Ваше дело не думать, ваше дело — знать. А доктора Бронстейна предоставьте мне.

Гаю при оформлении развода как-то пришлось разговаривать с прокуроршей. Этот тон ему был знаком. Доктор Грепалли, похоже, испугался. Во всяком случае, он встал и покорно вышел, хоть как будто бы и не совсем по своей воле, а как человек, очнувшийся от гипноза, еще какое-то время выполняет волю гипнотизера. Гай остался на месте, он смотрел, как сестра Доун пронзает острыми красными каблучками мягкий розовый ворс ковра, готовя для старого ученого очередную инъекцию. Гаю эта женщина все больше и больше нравилась. Вот бы Лорне брать с нее пример.

Веки у доктора Бронстейна снова сомкнулись.

— Ну, вот, снова отмучился, — удовлетворенно сказала сестра Доун. И они с Гаем вернулись в Главный корпус, где она оставила срочный вызов психиатру, пусть позвонит, если возможно, сегодня же вечером.

Амира, дежурная у входа, уже надевала пальто.

— Вы рано собрались, — сказала сестра Доун. — Ваша сменщица будет только через час.

— Я уходить, — возразила Амира. — Чарли ждать. Чарли мой муж.

И действительно, на пороге, загородив весь дверной проем, уже стоял Чарли, крупный, самоуверенный, спокойный.

— Амира едет со мной, — сказал он. — Одной возвращаться домой ей опасно.

— Если Амира сейчас уйдет, — пригрозила сестра Доун, — это последний чек, который она от меня получает.

— Я бы не советовал, — сказал Чарли. — А то кто-нибудь узнает, что вы нанимаете нелегалов.

Амира, довольная, улыбающаяся, ушла в сопровождении Чарли.

— Всегда лучше придерживаться буквы закона, — сочувственно заметил Гай. — Но раз Чарли здесь, значит, Лорна вернулась. Пойдемте навестим мисс Фелисити, пока моя дорогая кузина София ее не спугнула. София — милая девушка, но крайне наивная. А наивные люди бывают опасны.

Что же они обнаружили? Они обнаружили, что мисс Фелисити упорхнула из клетки, София тоже исчезла, а на стене, где висел Утрилло, пусто. Он провисела там не настолько долго, чтобы оставить след на обоях — то есть более яркий квадрат и пыль по краям. В комнате, одинокая и печальная, сидела только Лорна.

— Куда все ушли? — обиженно спросила она. — Когда я вернулась, Фелисити и София как раз выходили. Проделать такой путь и даже не перемолвиться словом с родной бабушкой. Она прошла мимо меня.

— Они не вынесли с собой картину? — спросил Гай.

— Нет. Я не видела. У бабушки в руке была только сумочка.

— Тогда у нас нет доказательства, что картина у них, — сказал Гай. — Только предположение.

— Их ждал красный “сааб”-купе, — продолжала рассказывать Лорна. От возбуждения она впала в разговорчивость. — У моего друга-кристаллографа был такой. Я считала, что так он компенсирует недостаток мужества, знаете, как у мужчин: длинная машина — маленький член, но возможно, я ошибалась, недооценила его. А этот шофер совсем не в себе. Остановился под луной на берегу, стал ко мне приставать, потом предложил выйти за него замуж, а когда я ответила: “Нет, конечно”, — он развернул “мерседес”, примчал меня обратно сюда и вывалил вместе с багажом. Наверно, подумал, что я в отчаянии. Что будем делать дальше?

— Как он к тебе приставал? — покраснев от ярости, поинтересовался Гай.

— Тебя это совершенно не касается, Гай, совершенно. Ты же мне брат, слава богу, а не хозяин.

— Вашему брату следует научиться владеть собой, — сказала сестра Доун, — не то он когда-нибудь лопнет от бешенства.

— Лучше давать бешенству выход, чем держать в себе, — отозвался Гай, сразу потеряв к ней всякий интерес. — Но вы, американцы, никак не можете это усвоить.