Катрин Гюннек - Модистка королевы

• Название: Модистка королевы
• Автор: Катрин Гюннек
• Издательство: Гелеос
• Жанр: Любовные романы
• Год: 2006
• ISBN: 5-8189-0569-1

Блеск и великолепие старой Франции, придворные интриги, великосветские балы и, конечно же, прекрасные незнакомки! Ослепительные улыбки, невероятные драгоценности и влекущие наряды. За всем этим стоит она. Модистка королевы! От этой женщины зависела судьба Франции, да что там Франция, от нее зависел сам король!

История уникальной женщины, законодательницы моды при дворе Людовика XVI, потрясающей модистки и верной подруги королевы Марии-Антуанетты.

Настоящий французский шик в романе Катрин Гюннек «Модистка королевы»!

Агентство CIP РГБ

---

Софи почувствовала, как я измучена сгущающимся вокруг меня мраком, и заговорила с новой силой:

— Следуйте моему примеру, осмеивайте все! Вам бы моего куража!

Эта женщина представляла собой изящную смесь ума, дерзости и красоты. Огненная душа и соответствующее тело, говорили мужчины. И женщины тоже. Любовная жизнь прекрасной Софи была чрезвычайно бурной. Она испытывала явную склонность к женщинам, и даже к благородным дамам, которые, не скупясь, оплачивали ее услуги, дабы приобщиться к сим удовольствиям.

Я приняла совет Арну и решила им воспользоваться. Тем более, что и моя природа бесцеремонно склоняла меня к тому же. Еще я решила отдалиться от Софи, которая, похоже, чрезмерно мною увлеклась. И хоть у нее были очаровательное лицо, соблазнительная талия, невинный вид и лукавый взгляд, все же я любила мужчин и только мужчин!

После «Ques асо», успех которого был недолговечен и длился лишь месяц, мы вместе с мадам Антуанеттой изобрели новый пуф.

Парикмахер-профессионал очень помог нам в этом начинании, хотя он и утверждал, будто именно мои туалеты поддерживают его и помогают ремеслу куафера. Пока я не углубилась во все это, пуф казался мне лишь композицией прически, но я стремилась выдумать нечто весьма забавное, «сентиментальный пуф».

Наши туалеты в то время были действительно экстравагантны. Воспоминание о них вызывает невольную улыбку. Эти пуфы, бог мой, эти пуфы… Их хотели все женщины! Даже та молодая вдова, имени которой мне не вспомнить. Она провела однажды в «Великом Моголе» весь день.

— Мадемуазель Бертен, — взмолилась эта женщина, — сделайте для меня пуф в лентах и кружевах! Я без ума от них!

Я украсила свое творение нежными купидонами, едва распустившимися красными розами, робким флердоранжем, а также изображением жениха, прядью волос, пуговицей жилета — и пуф для вдовы, мечтающей снова выйти замуж, был готов!

Всем хотелось заполучить мои пуфы, герцогиня де Шартр также сделала у меня заказ. То, что мы выдумали, было, пожалуй, самым удивительным. Представьте себе: в глубине пуфа — кресло. В кресле кормилица с младенцем на руках (маленький герцог де Валуа, сын принцессы). Слева — ее любимый попугай, клюющий вишню. Еще левее маленький негр, тоже ее любимец. Свободные места украшены прядями волос: мужа, герцога Шартрского, отца, герцога Пантьеврского и свекра, герцога Орлеанского. Целый мир на голове женщины! Тысячи безделушек, семейных сувениров водружались на голову. Вплоть до портретов друзей, мужей, возлюбленных, покойных. В свободные места на моих шляпах я вставляла даже портреты собак — любимцев хозяев!

Таким же необыкновенным пуфом обладала и герцогиня Лозен. Она могла часами говорить о нем:

— Какой чудесный пуф! Какие восхитительные детали!

С этим пуфом она появилась однажды у маркизы дю Деффан. Он представлял собой рельефный ландшафт: бурное море, плавающие у его берегов утки, охотник в засаде, прицеливающийся в них. Выше — мельница. Присмотревшись внимательно, можно было разглядеть красивую мельничиху, которая кокетничала с аббатом. Рядом с ухом, на полях шляпы, брел мельник, такой же тихий и мирный, как и его осел, которого он спокойно вел за собой.

То тут, то там я слышала раздраженные голоса. Кто-то завидовал, кто-то ворчал. Одной из противниц этого пуфа была баронесса д’Оберкирх. Она придерживалась мнения, что мои туалеты подходят разве что для карнавальных игр. Это, однако, не мешало ей носить пуф, причем купленный у меня. Но она утверждала, что это лишь дань моде. Все только и говорили что о пуфах Бертен, модистки королевы. Считалось хорошим тоном зайти ко мне, на улицу Сен-Оноре, чтобы послоняться по магазину, купить что-нибудь, показать себя или украсть мои идеи.

Чем больше такие зеваки наполняли мой магазин, тем сильнее я старалась избежать этого. Я все чаще встречалась с королевой.

Я вижу ее… немного напряженная из-за корсета, но все же грациозная, прямые плечи, горделивая посадка головы. Один из ее пажей, не очень ее любивший, утверждал, что она грустная и что чем грустнее становится она, тем выше ее прическа. Вскоре ей дали прозвище «поднимись на небо». Но что бы ни говорили о ее локонах и нарядах, она еще никогда так не блистала, как в то время. Шелка, вышитый атлас, итальянский газ. Сияние молодости. Кровь тогда легко приливала к ее щекам — особенность, которая необыкновенно красила ее и которую мужчины очень ценили. Как и красавец-швед[57].

Не понимаю, что они нашли в нем, в этом Ферзене. Все — от мадам Антуанетты до дочки Дидро — были от него без ума; почему — для меня до сих пор остается загадкой. Высокий худой шатен, изящный, учтивый, одетый всегда с иголочки. Но было в нем что-то, что меня отталкивало. Что-то женское. Думаю, он был слишком хорош собой. Слишком изящен, слишком элегантен, слишком надушен. Всего в нем было чересчур много. Мне же нравятся мужчины, а не модные картинки. Я была спокойна, поскольку знала, что такая прекрасная особь никогда не снизойдет до гризетки. Весь двор, тем не менее, души в нем не чаял.

Он очень любил голубой цвет, цвет шведских драгун. Цвет, который королева объявила своим фаворитом.

Я знаю, что ему нравилось, когда она наряжалась в мои туалеты. Она казалась ему волнующей и трогательной. Он говорил, что Франция — гений мод и что неимоверно большие шляпы придают телу очаровательную хрупкость. Он смеялся от души, глядя, как головы Версаля носят на себе груз птиц, перьев, фруктов и цветов. Это тяжесть, говорил он, благодаря которой жизнь кажется легче. Он утверждал, что нет на свете ничего, кроме Версаля, ведь только здесь жизнь умеют сделать красивой и занятной.

Мадам Антуанетта всему этому несказанно радовалась. Ей нравилось чувствовать себя любимой, а я была рада видеть ее довольной. Она расцветала с каждым днем.

Как-то раз, будучи в доверительном настроении, она дала мне понять, что больше всего во мне и в шведе ей нравится манера вести себя и служить ей. Мы делали это естественно, открыто, без тени неуместного подхалимства.

Она стремилась к искренности, правде. Я неоднократно наблюдала, как Ферзен приветствует ее. Он делал это очень искренне; склонялся перед ней почтительно, но без намека на позерство. Этим он сразу завоевал доверие нашей королевы, ведь вокруг нее было так много фальши.

Больше всего ее раздражала настойчивость, с какой женщины старались ей подражать. В каком бы наряде она ни появилась — он тут же становился предметом вожделения всего двора. Женщины копировали ее туалеты, а модистки — мои модели!

Я знала нескольких Марий-Антуанетт. Первая исчезла довольно быстро. Она словно растворилась в воздухе, маленькая охотница в малиновом костюме, уступив место высокой, изящной женщине, более элегантной, но и более капризной. Она в мгновение ока раздражалась и подолгу отмалчивалась. Ее лицо морщилось в отвратительную гримасу недовольства, и она забавно поджимала губы. В такие моменты она выглядела озлобленной и некрасивой.

Она умела вогнать вас в краску одним только взглядом, окатить вас презрением и поставить на место, не произнеся ни слова. Она была само презрение. Непредсказуемая и тревожная.

Мало-помалу время стирает или искажает наши воспоминания. Моя память хранит как самые важные моменты моей жизни, так и самые несущественные. Погружаясь в те годы, я вновь чувствую те запахи, вижу те цвета. Повсюду был голубой цвет, целый океан голубого! Голубой цвет шведских драгун, голубая прюнель[58] королевы, голубой севрский фарфор Лувесьена… То была голубая пора моей жизни.

Глава 9

Я задремала в глубоком кресле, обитом серым шелком, напротив окна. Около шести часов Мари-Анж принесла мне горячего чая, моего любимого. Я никогда ни в чем не знала умеренности — даже в том, что касается чая.

Аделаида скоро придет. И мы, как в добрые старые времена, будем маленькими глотками пить обжигающий чай. Мы всего лишь две старые болтуньи. Я люблю Аделаиду и люблю, когда она приходит ко мне.

Аде… Наверное, никогда еще она не была мне так необходима. Бывают дни, когда все кажется постылым, наводит страшную скуку, голоса вокруг раздражают… А ее беседа умиротворяет. Утешает даже ее молчание.

Как-то раз она предложила мне поставить маленькую кровать по соседству с моей, чтобы быть рядом, не оставлять меня ночью одну. Она знает, что я почти не сплю, что призраки прошлого терзают меня. Я никогда не рассказывала ей об этом, но она это знает. Аде всегда все знает. Уже так много лет мы идем одной дорогой.

Когда, в самом начале моей популярности, я переустраивала «Великий Могол», то предложила ей место первой швеи. Но она отказалась, объяснив это отсутствием как большого желания, так и необходимой компетенции. Нужно уметь быть строгой к себе, а Аде не умела. Однако она могла мягко надавить, где нужно, и очаровывала даже самых несговорчивых клиентов. Думаю, она просто не поддавалась влиянию авторитетных особ ателье.