Сьюзен Хилл - Туман в зеркале

• Название: Туман в зеркале
• Автор: Сьюзен Хилл
• Издательство: АСТ
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-17-079591-8

Еще ребенком сэр Джеймс Монмут осиротел и был увезен из Англии в далекую Африку. Он ничего не помнит ни о своем детстве, ни о семье, ни об обстоятельствах гибели родителей.

Прошли годы, мальчик стал известным путешественником, — и теперь, в поисках материала для книги, Джеймс возвращается домой.

Но в Англии его начинают посещать пугающие и странные видения. Снова и снова являются ему рыдающий мальчик и старуха с жестоким лицом.

Кто эти люди — игра его воображения? Или призраки из далекого прошлого, которые вернулись, чтобы призвать к отмщению?..

(16+)

---

Он вышел в обитую сукном дверь еще до того, как я достиг поворота коридора; я больше не видел его мерцающего фонаря. Все было спокойно. Портреты безучастно взирали на меня со стены, пока я шел мимо них, но у меня больше не было ощущения, что за мной наблюдают.

А потом я услышал что-то еще. Оно донеслось из-за двери, дубовой двери, расположенной в углублении, за зеленым занавесом, который был наполовину задернут и частично скрывал ее.

Я встал рядом с ней и подождал, прислушиваясь. Звук донесся снова, слабый, откуда-то изнутри, очень издалека, и был вполне узнаваем. То, что я услышал, было плачем маленького мальчика — всхлипы, то слегка приглушенные, то отчетливые, как если бы он поднимал голову, а потом снова закрывал лицо, порой, в промежутках, дыхание его прерывалось словно от одышки, а затем он вновь продолжал плакать. Это был плач, столь безутешный, исполненный такого одиночества и отчаяния, что я почувствовал возмущение и гнев и порыв срочно спасти его, успокоить, помочь, защитить. Я потянулся к ручке двери, готовый распахнуть ее и ворваться туда, но замок не поддался: дверь была заперта, и хотя я толкал ее и тряс ручку и даже дважды принимался колотить изо всех сил, я не добился никакой реакции, а плач все продолжался и продолжался, не стихая, и я не мог больше этого выносить. Я не сумел прорваться туда, к нему, но был человек, который, несомненно, это сумеет.

Я бросился по коридору к обитой сукном двери. В школьном дворе толстым слоем лежал мягкий снег, и его поверхность, тускло мерцающую голубым в лунном свете, не нарушали никакие следы или отпечатки ног. Было чрезвычайно холодно, воздух потрескивал от мороза. Я пребывал в таком беспокойстве из-за страданий невидимого мальчика, что в тот момент даже не задумался о девственно чистом состоянии снега, только ринулся прямо через него, увязая в сугробах и прокладывая себе путь с немалым трудом. Я запыхался и отчаялся найти привратника — надо бы для начала поискать его в сторожке, и я молился, чтобы он уже вернулся туда, — в противном случае он мог быть где угодно среди этих незнакомых зданий, продолжая свой ночной обход.

Сторожка стояла темная. Я подошел поближе и заглянул внутрь через маленькое оконное стекло: дрова в камине сложены так, чтобы наружу не проникали ни отблески, ни пламя.

Я дважды настойчиво постучал в дверь, а потом повернулся и огляделся вокруг, лихорадочно пытаясь наметить план, куда идти дальше. Раскачивающегося пятна света от фонаря нигде не было видно, главные ворота, через которые я вошел на территорию школы, закрыты и заперты. Куда же тогда? Куда пойти? Мой разум был в смятении. До сих пор у меня не было передышки для того, чтобы спросить себя, кем мог быть этот мальчик; в школе каникулы, он, должно быть, ребенок кого-то, кто здесь живет, наставника или служителя, я понятия не имел, да и в любом случае это не важно, он испытывал такие ужасные страдания, и единственное, о чем я думал, это — прорваться к нему, успокоить, спасти его, не знаю от чего. Справа от меня была часовня, впереди — дорога во внутренний дворик и к верхнему коридору. Значит, я должен пойти налево, попытать счастья, не отыщется ли какая-нибудь дверь или проход к тому, что привратник назвал «Домом школяров». Но пока я снова поднимал воротник пальто, готовясь пробираться назад через сугробы, я услышал, как за моей спиной заскрежетал в двери засов, и, обернувшись, увидел в сторожке свет.

— Сэр? Мистер Монмут, это вы? Вы так колотили в дверь, что даже мертвый проснется.

Я уставился на него. Привратник стоял передо мной, взъерошенный и заспанный, в накинутом поверх ночной рубашки стареньком пальто. Было абсолютно ясно, что несколько минут назад, когда я стучался, он спал.

— Сожалею, что потревожил вас, когда вы только что вернулись в постель, — мне следовало поспешить нагнать вас…

— Сейчас четыре часа утра, сэр!

И верно, пока он говорил, куранты на башне начали бить, и в отдалении, тут и там, другие часы стали вторить им в холодном застывшем воздухе. Мы молчали, пока не отзвучали последние удары, эхо их замерло, и кругом снова воцарилась тишина.

— Что вы подумали, сэр?

— Подумал? — тупо переспросил я.

— Время, сэр. Почему я должен был только что лечь спать?

Я не ответил, и он посмотрел на меня с терпеливой улыбкой.

— Четыре часа, сэр, — повторил он, словно бестолковому ребенку. — Я спал крепким сном последние шесть часов!

Когда он это сказал и до меня дошел смысл его слов, я обернулся, посмотрел на единственную цепочку следов, идущую по снегу, и осознал, что это мои собственные следы и никаких других больше нет: снег передо мной лежал непотревоженный, никто другой не ходил этой дорогой уже много часов — и уж конечно, не привратник, совершавший свой рутинный ночной обход с фонарем в руках.

7

Доктор Валентайн Дансер был человеком, который соответствовал своей фамилии[2]. Он был молодой, очень стройный, очень изящный, очень живой, и когда говорил, частенько пританцовывал на цыпочках — и правда, казалось, он практически неспособен стоять неподвижно и был то здесь, то там, слегка приплясывая, пока мы шли по снегу через школьный двор.

Было чудеснейшее утро, лазурные небеса, крепкий мороз, восход солнца. Он пришел ко мне в комнаты, когда я героически пытался справиться с завтраком, который привратник принес мне после того, как я как-то проспал последние несколько часов этой ужасной ночи.

В конце концов я так и не сказал ему о плачущем мальчике и лишь бормотал, что услышал в коридоре «странные звуки» и испугался грабителей. Мои нервы, сказал я, несколько расшатаны после многих лет, проведенных в дальних и опасных уголках востока. Привратник как-то странно на меня покосился.

— Вы не привыкли к старым домам, сэр, особенно по ночам. Когда остаешься один, легко потерять самообладание. Я-то теперь вполне привык к этому, сэр, странные скрипы и постукивания, меня ничего это уже не беспокоит.

— И это всё?

— Что именно вы подразумеваете, сэр?

— Здесь бывают только — странные скрипы и постукивания — больше ничего — определенного?

— Ну, когда школа работает, конечно, сэр, тогда их здесь множество, и самых разных — звуков, я имею в виду. Проказники! Но сейчас здесь тихо и спокойно, сэр. Вам, наверное, все это примерещилось. Вы любите помечтать, сэр?

Он проводил меня обратно через заснеженный двор и внутренний дворик, в своей веселой и доброжелательной манере, несмотря на поздний час, так что я снова почувствовал себя вполне бодрым, только устыженным и довольно глупым.

Сейчас мы стояли у двери, ведущей в мои комнаты.

— Ну вот, сэр, мы здесь — тихо, как в церкви. Вам, должно быть, примерещилось, сэр.

— Да. Да, полагаю, что так. Спасибо.

— Тогда еще раз доброй ночи, сэр — или скорее доброе утро.

— Примите мои извинения.

— О, я сейчас снова засну крепким сном, сэр, вы не беспокойтесь. Я-то совсем не мечтатель.

Он удалился. Я не упомянул ни о рыданиях, ни о фигуре с фонарем. Ни того, ни другого больше не было, и я хотел изгнать это из своих мыслей, хотел, чтобы в оставшуюся часть ночи все было тихо, спокойно и обыкновенно.

Он не поднимался ко мне с завтраком до начала одиннадцатого, беззаботно гремя тарелками и столовыми приборами, пока я умывался и одевался. Стол был накрыт у окна, из которого открывался вид на островерхие крыши и синее небо.

— Никакой метели, сэр, прекрасное морозное утро.

— Да, я вижу. Спасибо, Биглоу.

Он ушел и спустился по лестнице, тихонько насвистывая, явно нисколько не расстроенный ночными треволнениями и полностью простивший мое странное поведение.

Однако размышлять об этом у меня не было времени — и в самом деле, едва я взялся за завтрак, как услышал легкие подпрыгивающие шаги на лестнице, и вошел доктор Валентайн Дансер.

Он представился, подождал, пока я поем и выпью чашку чая — и ни секунды дольше. Лицо его было свежим, щеки раскраснелись от мороза, волосы торчали как щетина, шея была обмотана яично-желтым шарфом, свисающим до пояса. Я принял бы его за энергичного конторского служащего или даже за ученика — в нем не было никакой солидности, свойственной учителю и декану.

Я ожидал, что он проводит меня в библиотеку — и решил не признаваться, что уже был там, — покажет мне архив Вейна и оставит меня одного заниматься моей работой. Вместо этого он предложил — перемещаясь по комнате, бросаясь стрелой к окну, пританцовывая вокруг меня, — чтобы мы отправились осматривать школу.

— Утро такое хорошее, воздух прозрачен как стеклышко — к чему сидеть в духоте? Для этого еще будет много времени.

Я с удовольствием согласился, радуясь возможности прояснить голову и зрение, да и к тому же меня, словно школьника, неудержимо тянуло выйти на снег.

Пока мы прогуливались, я поближе пригляделся к доктору Дансеру. Он смотрел на мир радостно и заинтересованно, как ребенок, — лицо пожилого младенца, и я мог только гадать о том, каков его истинный возраст. Впрочем, сколько бы ему ни было лет, он оказался прекрасным компаньоном, полным сил и энергии, который без устали взбегал по лестницам, распахивал двери, пересекал дворы и спортивные площадки, показывая мне классные комнаты, спальни, чертежные классы, гимнастический и актовый залы, столовую, еще одну библиотеку, более обыденную, все кабинеты огромной школы, — все то, чего я никогда прежде не видел.