Миколас Слуцкис - Поездка в горы и обратно

• Название: Поездка в горы и обратно
• Автор: Миколас Слуцкис
• Издательство: Известия
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1986

Действие романа охватывает около двадцати лет. На протяжении этого времени идет как бы проверка персонажей на прочность. Не слишком счастливая история брака Лионгины и Алоизаса перерастает в рассказ о любви, о подлинных и мнимых ценностях, а шире — о пути литовской интеллигенции.

---

— Лучше бы тебе соснуть еще, котик.

— Не называй меня по-идиотски!

— Разве котик — не ласково?

— Претит мне такая ласковость. Превращаешь в мягкошерстного идиота, а потом…

— Ладно, некогда сейчас объясняться. Хочешь не хочешь, надо вставать.

— Я тебя не держу.

— Подвинься, котик.

Он не шелохнулся. Лионгина перешагнула через его ноги. Располнел Алоизас, а икры тоненькие.

— Я тебе не бревно. Осторожнее!

— Чужой человек в доме, Алоизас, — спокойно напомнила Лионгина.

— Чужой человек нас не очень-то стесняется.

— Прекрати, милый!

— Ладно, ладно. — Перед ним мелькнула белая гибкая шея, почувствовал, как на лбу выступил пот. Снова усомнился, в здравом ли рассудке. Мучаюсь из-за Лины, а когда она рядом, не могу оторвать глаз от Аниной шеи — от этого трепещущего теплого бархата.

— Ложись, чего бродишь? — прикрикнула на гостью Лионгина. Та была оживлена, словно носиться по утрам по чужой квартире составляло для нее величайшее удовольствие.

— Я же трубку держу, разве не видишь?

Действительно, тискала трубку, как руку партнера.

— Ложись, ложись.

— Уж если завелась — конец! Я, когда разойдусь, — ого-го!

— Дай-ка! Может, что серьезное? — Лионгина отобрала у Ани трубку. — Алло, Губертавичене слушает.

— Скандал, директор! Скандал! — верещал тонкий голосок, которому подхалимы когда-то пророчили сцену. Инспектор Гастрольбюро Аудроне И. страшно волновалась. — Не прибыл Игерман, товарищ директор. Ральф Игерман!

— Кто?

Вот и неприятность! Так и знала, что намучается еще с этим Игерманом.

— Игерман! Ральф Игерман! Кто же еще может учинить такое свинство? — возмущалась Аудроне, драматизируя ситуацию.

— А что ты, детка, делала до сих пор?

— Как что? Мерзла на аэродроме — встречала ночные рейсы.

— Послушай, милая, ложись-ка и спи. Нечего паниковать. Не привидение этот Игерман. Теперь шесть — в десять жду тебя в бюро.

— Кто такой Игерман? — поинтересовалась заинтригованная Аня.

— Гастролер.

— Заграничный?

— Наш.

— Так чего она убивается?

— Нервишки растрепаны, не умеет работать.

— А не доводилось тебе какого-нибудь иностранца подкадрить? — Аня тянет Лионгину в свою комнату. — У вас ведь гастролеров хватает.

— О чем это ты? — Лионгина на всякий случай прикрывает дверь.

— Неужели не влюблялась? Не обязательно, как Джульетта в Ромео… Проще говоря, не случалось переспать?

— На моей-то работе? — Лионгина пожала плечами.

— А с нашими? — не отставала Аня. — С нашими вроде бы не возбраняется?

— Кончай, Аня. Не протрезвилась после вчерашнего? Где развлекалась-то — в ночном баре?

— Как же, провели смотр всех баров до единого! Попыталась было дома банкетик устроить. Котлетки разогрела, кусочками нарезала, пустила в дело твой красивый сервиз. Музыку завела. Высший класс продемонстрировала. К сожалению, кавалер сбежал. Осуждаешь? Не сердись, Лина, выложу, что думаю. Ты чертовски скрытна. Уверена: в глубине души любишь кого-то. В такой тайне все держишь, что и сама не ведаешь, куда это чувство засунула. Прости, если что обидное сказала!

Учиненное бывшей подругой расследование хоть и нагловато, но приятно.

— Может, и засунула, только не знаю что. Бывает, и вообще ничего не чувствую. Как деревянная. А ты?

— Я — вольная птица. Мне притворяться — без нужды.

— По-твоему, я притворяюсь?

— Не цепляйся к словам, Лина. Давай посидим минутку, посекретничаем. Все равно сна ни в одном глазу. — Они привалились друг к другу, сближенные сумятицей времени и обстоятельств, но не чувством. — Ты ведь знаешь, уехала я, не кончив. Как, почему — тоже знаешь. Зачем сказки рассказывать?

Хлынули воды черной реки, кажется, зальют обеих, потопят в разладе тех давних дней, который по своей исступленности был равен связывающей их прежде сердечнейшей дружбе. А у комара есть фамилия?

— Совсем одна живешь? Как птаха небесная?

— Скрывать не стану. Без мужика не могу. Я — нормальная женщина. Но разве обязательно выходить замуж, чтобы иметь партнера?

— Многие так полагают. — Лионгина невесело усмехнулась, не по сердцу ей Анина откровенность.

— Он женат, отец двоих детей, понимаешь?

— Ого-го! — поддразнила она подругу. — Не хочешь разрушать семью?

— Честно говоря, это едва ли удержало бы меня, хотя трагедий не люблю. Терпеть не могу трагедий.

— Что же тогда удерживает?

— Стоит мне пальчиком поманить — прибежал бы. Ревнивый. Невесть что воображает, когда меня нет рядом. Вламывался среди ночи — искал соперника. Пришлось отучить чуть ли не с помощью милиции.

— Не понимаю тебя, Аня.

— Все очень просто. Не уверена, любила ли бы его, будь он законным мужем. Красивый, высокий, денежный, но ленивый и балованный, любит, чтоб его обслуживали. Разок в неделю — не больше! — я согласна подавать шлепанцы, гладить рубашку, даже сырники жарить. Не шокирую тебя своими признаниями?

— Могу посчитать тебя хуже, чем ты есть?

Опять заплескалась ледяная черная вода.

— Думаешь, раскидала своих младенцев по родильным домам? Нет, этого не делала. Два аборта.

— Все-таки… приходится платить?

— Зато свободна! После второго аборта поумнела. Заставила его позаботиться о предохранительных средствах. Он — главный инженер большого завода. Не нашего, не телеузлов, на котором я работаю, — соседнего. В своем гнезде не гадь, если не последняя дура, — так я считаю. Их завод поддерживает связь с иностранными фирмами, сами на Запад ездят. И таблетки, и тряпки привозит! — Аня засмеялась, смех ее понравился Лионгине еще меньше, чем слова, хотя слушала жадно, ловя свое собственное в тенях чужой жизни, веря и не веря, что циничная Аня и канувшая в прошлое Аницета — одна и та же, ночным разгулом пропахшая брюнетка. — Учти, мне бы и должности главного экономиста не видать без диплома как своих ушей, кабы не он.

— Тебе в самом деле повезло, — холодно процедила Лионгина и отстранилась от нее. Стала бы я ее приглашать, знай, что увижу в этом грязном зеркале? И рассердилась, себя обнаружив? Смех! Что у нас общего, кроме аборта? Гораздо больше, чем хотелось бы.

— Осуждаешь, Лина? Я считала, ты — современная женщина.

— Подумала, как бы все это расценили другие люди…

— Наивная ты, Лина. Эмансипация! Эпоха эмансипации. Почему мужикам все дозволено?

— Мужчины, женщины… Я говорю о людях, о нормальных людях.

— Лина, Лина, головка у тебя все еще романтикой набита? Нет, ты артистка, научилась у этих кривляк-гастролеров.

Овал Аниного рта по-клоунски растянулся до ушей. Захихикала. Обе мы одного поля ягоды, я не лучше, — кольнуло Лионгину.

— Алоизас хватится. Спокойной ночи.

Лионгина стояла в головах тахты, дрожа от холода. Алоизас дышал неслышно, только медленно вздымались грудь и живот. Поблескивала лысина на самой середине макушки. Закрыты у него глаза или открыты, залиты мраком — неизвестно.

— Алоизас, спишь?

Лионгина склонилась над ним, полная раскаяния. Звонки — мне. Чужая женщина, хозяйничающая в квартире, как в своей, — моя затея. Неважно, что побудило экспериментировать, пригласить эту Аню, ничем не похожую на былую Аницету, — желание посмотреть на себя или встряхнуть Алоизаса? Сначала сверкнул было слабый огонек — Алоизас подстриг торчащие клочья бороды, перестал щеголять в толстой фланелевой рубашке, — однако скоро погас. Теперь от этой ее затеи одни неудобства. Чужой человек, вечно занятая ванна, халат японский затаскала…

Алоизас раздраженно отвернулся к стенке. Лионгина сбросила шлепанцы и юркнула под одеяло. Пальцами ноги осторожно коснулась его икры. Холодная кожа заставила ее содрогнуться. Страшно, вдруг да начну испытывать к нему отвращение! Вчера не хотелось возвращаться, моталась по городу, в который раз смотрела в битком набитом зальце то и дело обрывающийся фильм… Она зажмурилась и прильнула к его спине грудью, чтобы прогнать отвращение. Побыть как можно дольше в этом сумеречном свете, чувствуя, как теплеет спина Алоизаса. Может, ничего в жизни и нет лучше, чем спокойная, бесстрастная близость?

Алоизас совсем отодвинулся к стене.

— Не думай, что ночь. Другие уже вовсю работают.

Лионгина задержала свою хотевшую было обнять руку. Теперь ей были бы неприятны его вялые мышцы, обтянувший плечи слой жира. В полумраке росла и враждебность Алоизаса.

— Вы все работаете, только я один нет.

— Никто не сбрасывает тебя со счетов. Ты же обещал Дому просвещения брошюру? Обещал.

— Идиотство — не брошюра, — не сразу донеслось от стены.

— Хорошо, а лекции на радио?

— Сделаю, — снова послышалось после затяжного молчания. — Тема мне перестала нравиться.