Миколас Слуцкис - Поездка в горы и обратно

• Название: Поездка в горы и обратно
• Автор: Миколас Слуцкис
• Издательство: Известия
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1986

Действие романа охватывает около двадцати лет. На протяжении этого времени идет как бы проверка персонажей на прочность. Не слишком счастливая история брака Лионгины и Алоизаса перерастает в рассказ о любви, о подлинных и мнимых ценностях, а шире — о пути литовской интеллигенции.

---

— А, понимаю! — Ральф Игерман покрутил на пальцах одно кольцо, другое, явно любуясь мерцанием камней. — Не из-за этих ли камешков охраняла меня милиция? Едва постучался, инвентаризовали кольца и больше меня не отпустили, дабы злодеи на улице не зарезали… Как же я тогда остался жив в Марселе?

— Вы гастролировали в Европе? — Аудроне искоса глянула на него, — волнуясь, она всегда начинала слегка косить.

— НЛО, девушка, или летающие тарелочки! Слыхали о таких? Одна из них подхватила меня по дороге из Тюмени. Ее маршрут не лежал прямо на Вильнюс, волей-неволей пришлось поколесить по загранице.

— Шутите, маэстро! А мы так волновались из-за вас, — упрекнула Аудроне. Она была бы еще ласковее к гастролеру, но побаивалась мрачной начальницы.

— Не шучу. Абсолютно не умею шутить и по этой причине — прошу поиметь в виду — до сих пор холост! — Весело сверкнули умные, несколько навыкате глаза Игермана, не потерявшие жадного интереса к окружающему и вместе с тем повидавшие достаточно, чтобы их хозяин знал, что ждет его в каждом новом месте. Поэтому острый взгляд лишь порой посверкивал из теней усталости, наложенных не этой ночью — всей его неспокойной, полной приключений жизнью.

Присутствующие поглядывали на Лионгину, далее молчать было невозможно, не шептаться же тайком с самой собою: он — не он, он — не он? Если и он, то все равно не он, решила она. Если же не он, то все равно он, изменила она решение. В конце концов не так уж это важно после стольких лет, после множества разных событий, похоронивших приключение юных дней.

— Поздравляю вас, товарищ Игерман, с прибытием в наш город… Моя фамилия Губертавичене, я — коммерческий директор Гастрольбюро. Моя коллега — инспектор Аудроне И. Мы приветствуем вас от имени нашего бюро и от себя лично! — Заговорила официально, чтобы не проскользнула нотка нежности, — этот чужой, немало хлопот доставивший им человек, несмотря на дешевые шуточки, вызывал симпатию.

— Разрешите и мне представиться по протоколу: Ральф Игерман, заслуженный артист Туркменской ССР и Якутской АССР, почетный нефтяник Тюмени! — Гость грациозно поклонился, какая-то частица его — бывшего — проглядывала сквозь шалый блеск глаз, сквозь высокопарную речь и жесты.

— Как же, знаем! Надеюсь, вы закончили свое выступление в милиции, товарищ Игерман? Если закончили…

— Вот где строгость, а все обвиняют в строгости милицию! — рассмеялся майор, его поддержали милиционеры.

— Спасибо за комплимент, товарищ майор, если он предназначен мне! — Лионгина вспыхнула, ей надо было царапнуть кого-то, чтобы перестало сверлить в мозгу: он — не он.

— Что, что? Не обижает ли тут кто-нибудь дам? — принялся вертеться во все стороны Игерман. — Литовский язык звучит необыкновенно, но простите, он так же непонятен, как и разговоры человечков с Ориона, катавших меня на тарелочке.

— Если вы готовы, — Лионгина пропустила мимо ушей его замечание, — то наш инспектор проводит вас в гостиницу. Как вы просили — заказан люкс.

— А вы, сударыня, разве оставляете нас? Вонзаете кинжал в сердце?

Рука в кольцах прижалась к груди — высокой, крепкой, хотя и несколько раздавшейся. Наверно, и сам посмеивался над своим оперным жестом, потому что веселые чертики запрыгали в умных, умоляющих не гневаться глазах.

— Ладно, проводим сообща, товарищ Игерман, чтобы снова не похитила вас орионская тарелочка. — Намерение Лионгины немедленно распрощаться расшатали руки гостя, обожженные и в шрамах. Если бы не кольца, не бросились бы в глаза следы ран. Нарочно выставляет на обозрение? Что он делал этими своими граблями? Кормил хищников в зоопарке? Черпал горящий мазут?

— Орионцы никого не похищают, сударыня! — Его шутливо-важный голос посерьезнел.

— Сами же говорили.

— Говорил, что возили, то есть катали. Но я по собственной воле поднялся к ним на борт. Они не применяют насилия. Это было необыкновенно, поверьте!

— Верю, товарищ Игерман. Сыграно превосходно. Если так же удастся вечером, успех обеспечен.

— Я не клоун. — Печаль озерцами разлилась в глазах. — Читаю классику. Лермонтова. Вы любите Лермонтова? А космические человечки такая же реальность, как…

— Хорошо, хорошо, товарищ Игерман. Поехали.

— Зачем так официально? Зовите меня Рафаэлом Александровичем. А вас, сударыня, как величать?

— Лионгина, а если по русскому обычаю — Лионгина Тадовна.

Рядом с совершенно чужим и незнакомым, именем напоминающим другого, который когда-то ее интересовал, так интересовал, что ради него от всего отреклась бы, странно прозвучало ее имя. Словно речь шла о давно умершей. Нет опасности, что, когда смолкнет пустой звук, явится та, которая не совладает со своим голосом и дыханием. Напрасно опасалась, напрасно взбадривала себя, срывая злобу на Алоизасе — беспомощном, честном, капелькой грязи не запятнавшем себя Алоизасе. Есть Лионгина Губертавичене, есть, если так надо, Лионгина Тадовна, есть деловая женщина, исполняющая обязанности музы, ловкая руководительница учреждения, с которой не всякий администратор-мужчина потягается, но нет больше потерявшей голову Лионгины, готовой растоптать свое имя, честь и все на свете. Не существует больше и его, человека, разжегшего в ней пламя безумия или случайно заронившего в душу пригоршню божественных искр. На его месте лишь оболочка, чучело, мало похожее на оригинал. Она вцепилась глазами в лицо артиста, словно вот-вот ухватит за костлявый нос, как учительница, осмеянная переросшим ее учеником. Напрасно стала бы ты искать в этих глазах святую наивность, сочетающуюся с юношеским пушком, но ведь молоденьким ты его и не знала — уже и тогда был холеным и откормленным, а впечатанная возле рта подковка заменяла пушок. Но пот еще прошибал, когда он волновался, натыкаясь на неожиданное препятствие. А теперь? Разве это лицо гордого молодого горца? Испитого, потрепанного мужика. Материк, усеянный мелкими кратерами, вдоль и поперек изборожденный следами перечеркивающих одна другую удач и неудач, прихотей и страстей.

— Лон-гина? Лон-гина Тадовна?

С трудом преодолев первый слог, Игерман отлично произнес остальные, как и Рафаэл Хуцуев-Намреги в том далеком краю, куда может занести разве что летающая тарелочка, свободно пересекающая время во всех направлениях, в том числе — в обратном. Имя гостю ничего не сказало, лишь споткнулся на мягком «л». Какое-то мгновение, молча приноравливая звуки ее имени к небу, буравил Лионгину нагло-благосклонным, мало что выражающим взглядом. В щелках сузившихся глаз не сверкнула искорка воспоминаний, которая могла бы сжечь налет годов или хотя бы согреть холодный ритуал встречи.

— Очень приятно, Лонгина Тадовна. Откровенно говоря, я счастлив, что наконец-то распрощался с этими космическими человечками.

— Орионцы, космические человечки. Вы повторяетесь, товарищ Игерман.

— Зовите меня Рафаэлом Александровичем или просто Рафаэлом. Умоляю!

От этого имени у нее сердце подпрыгнуло к горлу, однако услужливо-лихой голос не свидетельствовал о том, что она вспомнила того Рафаэла.

— Рафаэл Александрович, скоро рассветет. Вы не успеете отдохнуть.

— Виноват, боюсь, у ребят товарища майора возникнет соблазн пополнить за счет моего взноса кассу медвытрезвителя. Не правда ли, товарищ майор?

— Так точно! — майор согласно кивнул, взглянув на стенные часы, вот-вот заступит новая смена, и будет нелегко объяснить, почему его подчиненные не на постах а, разинув рты, слушают какого-то пустобреха.

— Благодарю за временный приют и приглашаю всех ваших славных парней на свой вечер. Разрешаете пригласить их бесплатно, Лонгина Тадовна?

— Безусловно. Мы приветствуем тесный контакт мастеров искусства с массами!

Не только приветствуем — готовы приплатить сотрудникам майора. Глядишь, несколькими слушателями на твоем концерте будет больше. Лионгина тряхнула головкой и улыбнулась, это была не улыбка растерянной, пережившей сердечный шок женщины, а служебная, директорская, по протоколу.

Машина Пегасика, присев под дополнительным грузом, рванула вперед. Внутри было душно от раскаленного, вольно откинувшегося, не умещающегося в своей шкуре человека. Он без умолку говорил, обрушивая свои вопросы то на одного, то на другого. Ответов не слушал, угадывал сам. Хотел сразу же подружиться, мигом все разузнать о новом крае, не утруждаясь его изучением, меткими замечаниями опытного путешественника попадая в самую суть явлений. Игерман все еще был в дороге, захваченный множеством приключений или видений, от него несло трудновыразимой смесью дорожных запахов, ошибочно приписываемой усталости, куреву и потению после выпивок. Хотя было и это — в жесткой щетине серел пепел, и слабым алкогольным душком все-таки шибало! — однако чудилось и дыхание далей, просторов, оправдывавшее бред, заставлявшее слушать нелепости.