Алексей Кейзаров - Первый разведвзвод

• Название: Первый разведвзвод
• Автор: Алексей Кейзаров
• Издательство: Беларусь
• Жанр: Детская проза
• Год: 1969

«Человек — что звезда. Днем его не видно. А случись беда…» — так говорит большой друг ребят дед Кузьма.

И ребята понимают его и благодаря ему понимают людей.

Тот же Микита Силивонец. Его некоторые считали предателем-полицаем, но он вовсе не такой. Шаг за шагом разматывают «разведвзводовцы» и их старшие товарищи запутанный клубок событий двадцатитрехлетней давности. Правда и честность берут верх.

А память о тех, кто сложил голову за Родину, за право жить, навеки останется в сердцах пионеров-«разведвзводовцев».

Не проходи мимо, присмотрись, — и ты тоже скажешь: «Человек — что звезда!»

На республиканском конкурсе на лучшую книгу для детей, посвященном 50-летию Советского государства, 50-летию Белорусской ССР и 100-летию со дня рождения В. И. Ленина, эта повесть удостоена третьей премии.

---

«Здравствуй, многоуважаемый друг и товарищ Марченко!

Сообщаю, что мы все живы, чего и тебе тоже желаем. Одновременно сообщаю о незабываемой утрате боевого друга Володи, который погиб от рук фашистов. Прошу тебя сообщить нам фамилию предателя, который донес немцам, что мы вечером заходим в поселок Муравей. Ну, конечно, прими там нужные меры. К ногтю предателя!

А вот задание штаба. Как можно скорее составь план райцентра, укажи укрепления, численность фашистов, не забудь о секретных постах. Еще нам нужны батареи или аккумулятор к рации и приемнику. Еще одно: передай Шеверневу, чтобы он доставил мне станковый пулемет. Его я сам отремонтирую. И пусть он передаст давно обещанный немецкий автомат.

С тов. приветом — Микита Силивонец».

На этом переезде партизаны дали бой. И потом, будто в спешке, отступили. Одна телега с убитой лошадью осталась прямо на рельсах. На телеге лежало три вещмешка. В одном было вот это письмо.

Почерк Микиты знали в полиции. Он ведь там служил. Микиту знал и начальник полиции Марченко, и бургомистр Шевернев. И Марченко, и Шевернева немцы расстреляли, потому что факты совпали. Микита мог починить пулемет. На поселке Муравей по доносу предателя был убит партизан…

— Молодец, Микита! — шепчу я Феде.

Тот криво усмехается:

— Практику имеет. Руку набил.

Я недоумеваю.

— Не понял? Раз сделал — получилось. Вот он еще раз такое же написал, — глаза у Феди колючие. — Только нас не проведешь. Мы не маленькие!

Я молчу. Страшные догадки роятся в голове. А что, если правда. Тогда обманул немцев: ну, старался спасти свою шкуру. Предал, значит, бывших своих начальников. Но только-только полицейский Силивонец переметнулся к партизанам и уже пишет письмо своему начальству. Партизаны тоже довольны: предатели народа казнены самими же фашистами! А больше всех доволен Микита Силивонец. Теперь-то его никто не упрекнет.

Потом, когда Микита попался в лапы немцев во время разведки, то, чтобы спасти свою шкуру, он показывает место лагеря семей партизан. И, конечно же, по нему стреляют, а он цел и невредим удирает из-под расстрела. Деда моего расстреляли, а Микита удрал…

Да, Микита предатель! И как я, дурак, этого не заметил?

Я так и говорю. Без позволения вскакиваю с места и кричу на весь класс! В классе будто никого нет. Будто все оцепенели. Один Иван Макарович то нацепит очки, то снимет их и щурится близоруко.

— А я не верю, — глухо, будто за стенкой, говорит учитель.

— А я верю! — громко говорит Федя Лебедев.

И тогда класс ожил. Каждый кричит свое. Да — нет, верит — не верит.

Напрасно пробовал успокоить нас Иван Макарович. Потом он вдруг тяжело опустился на стул, обхватив руками голову. Так и сидел, не поднимая глаз. И когда в классе стало совсем тихо, проговорил, тоже будто из-за стенки!

— Микита сделать этого не мог. Не такой он. Микита Силивонец лез в самый огонь, в самое пекло… А предатель дрожит за свою шкуру.

Давно уже прозвенел звонок, а мы все спорим.

— А чего нам спорить? — сказал Олег. — Надо разведать. На то мы и раз…

Я вовремя закрыл ему рот. Олег Звонцов чуть не выдал нашу тайну. Хотя он и не болтливый хлопец, а…

— Вот это правильно! — воскликнул Иван Макарович. — Надо разведать!

Так и стали мы — уже в открытую — называться первым разведвзводом. Конечно же, меня — Леньку Пальчикова — выбрали командиром. Никто мне не присваивал нового звания. По привычке наши хлопцы звали меня лейтенантом. Откровенно говоря, я немного недоволен. Разведывать о партизанах — это совсем не то, что крышу крыть, играть с малышами или поймать козу возле морковного бурта.

— А мы тогда завысили звание! — авторитетно говорит Федя.

Может, Лебедев и прав, а все-таки обидно.

В тот же день мы пошли к Миките Силивонцу.

— Все вытянем, до ниточки! — горячится Федя.

— У нас не отвертится! — уверяет и Славка.

— До чего же вы — петухи, хлопцы, — говорит спокойно Олег. — Расскажет или не расскажет — его дело. А сходить надо.

Сказал и умолк. Наш Звонцов выговорился на целых два часа вперед, не меньше…

Мне самому не очень хочется идти к Сапуну. Я и пошел только ради одного: бросить ему прямо в лицо жестокую правду.

Микита лежал на стареньком диване и курил толстую самокрутку.

Он не сразу заметил нас. Притворяется, гад! Вдруг вздрогнул, приподнял голову и тут же снова откинулся на подушку. Подушка измятая, грязная…

— А-а, — проворчал он, — это вы…

И снова глядит в потолок. Будто главное — потолок, закопченный и засиженный мухами, а не мы, разведвзводовцы.

Мы тоже молчим. Сказать правду в глаза все-таки тяжело. Шел, думал, скажу. А увидел его, лохматого, обрюзгшего, и не могу. Язык не поворачивается, не шевельнется, так сухо почему-то во рту стало.

— Микита Яковлевич, расскажите нам, как вы партизанили! — вдруг заговорил Олег. Здорово! Я думал, что Звонцов на два часа вперед выговорился, а он опять: — Как эшелоны взрывали, как вас потом схватили немцы, ну, вместе с Пальчиковым.

Микита медленно, будто свинцовую, поднял голову. Взгляд блеклый, оловянный.

— Сами дразнили: «полицай!» А теперь… — Он закрыл глаза и долго лежал, будто уснул.

И вдруг я увидел слезу. Прозрачная, крупная, она вздрогнула в уголке правого глаза, скользнула по щеке.

Потом вторая также быстро сверкнула и растаяла на грязной подушке.

Он рывком повернулся к стене. Задрожали плечи.

Мы на цыпочках пошли к двери. Когда дверь скрипнула, от дивана вдруг донесся хриплый, вздрагивающий голос:

— Стойте, хлопцы. Я все расскажу…

Мы нерешительно подошли к дивану.

— Мне все равно. Столько пережито, что и десятерым хватит… Расскажу. Не оправдаться хочу. Мне не оправдаться… Расскажу вам за то, что целый день вы мне дали пожить как человеку. Целый день!.. Ну, когда нашли «почтальона»…

Рассказ Микиты Силивонца

— …Перед самой войной моя жена умерла. Осталась дочка — Лида. Оттого в армию меня взяли за неделю до оккупации нашей деревни. В окружение попал в своей же области. Думал, загляну домой, посмотрю на дочку и махну через фронт.

Да не так вышло, как думалось. Сестра моя Нюра, которая за Лидушкой смотрела, занемогла. Больше месяца пробыл я дома. Конечно, можно было бы раньше уйти. И Нюру, и Лидушку соседи доглядели бы… Да окруженцы уже шли от самого Орла, Тамбова. Думалось, нажмут наши, фронт станет ближе, тогда и отправлюсь к своим.

Почти год вот так собирался. А тут немцы начали в Германию людей угонять. И Нюрин настал черед. Пошел я к Шеверневу, немецкому бургомистру. Я его знал до войны. Свинья свиньёй, скажу я вам… В кошелку окорок, ну и понес. Шевернев говорил со мной ласково. А когда я заговорил о Нюре, бургомистр насупился:

— Я не могу обманывать немцев, — говорит. — А вот что посоветую. Иди к нам кузнецом. Сам знаешь, членов семей немецких служащих в Германию не отправляют.

— Да, это я знал. Но идти кузнецом в полицию? Подумал я, подумал и решил: кузнец же не полицейский…

Ковал коней, чинил брички, телеги оковывал, то-се — ну, работы для моей наковальни и молота хватало. На тех конях ездили полицейские, на бричках и телегах — тоже полицейские… Тяжело было на душе, ой, как тяжело. Терпел. Зато Нюра дома — не в Неметчине: Лидушку мою глядит… А сам хоть и не дома — в местечке, зато раз-другой в недельку да заскочу домой.

А тут партизаны появились. Встретили однажды. Коня отобрали, а самого к командиру. Посидел я с ним, поговорили. Дал он мне задание: разведать укрепление в местечке. Через три дня я уже докладывал командиру все честь по чести… Еду в местечко, а самого распирает от радости, будто мех кузнечный от воздуха…

А приехал в местечко — за голову хватился. Висит приказ Марченко, и в том приказе я зачислен полицейским. Я к Марченко, тот скалит зубы:

— Да ты давно уже полицейский. Это теперь в ранг возводим. Прости, что с опозданием. Кому коней ковал? Кому брички оковывал? Ну вот, как же можно без звания тебя оставить? При том сверху меня жмут за увеличение боевых единиц. Понял?

Прав, сукин сын. Но сегодня-то я и сам знаю, какой я кузнец! И все же говорю:

— Дайте дня три подумать! Дома то-се в порядок привести. — А сам думаю: за три дня как-нибудь встречусь с партизанским командиром, посоветуюсь, как быть.

Три дня я шатался по лесу до поздней ночи. Да так и не нашел партизан. Они ушли в Брянские леса… Ну, что мне было делать, хлопцы? Партизаны из окруженцев: сегодня тут, завтра там. А у меня семья. Не пойдешь, не вернешься в полицию — веревку намылят и на шею. У немцев расправа короткая…

А через месяц снова какой-то отряд объявился в районе. Взял я самый нужный свой инструмент да и махнул прямо в лес. Пулемет, что ремонтировал для полиции, прихватил, еще кое-что из мелкого оружия, патроны. А перед этим Нюру с Лидой за Сож переправил, к дальним родственникам… Будь что будет, только в полиции я больше не служака. Повезло! Мне вообще тогда добряче везло. Не потому, что встретил партизан. А потому, что два партизана узнали меня. Оказывается, тот, первый, отряд оставил своих хлопцев, чтобы они новый отряд создали в наших лесах. Знакомые партизаны обругали меня за самоволку. Да что сделаешь? Не ехать же мне обратно с пулеметом да с оружием в полицию.